Проблемы признания недействительными итогов голосования и результатов выборов

Балабанова О.В., Брикульский И.А., Бузин А.Ю., Воробьев Н.И., Елаев А.А., Покровская О.Л., Рыбин А.В., Титов М.В., Худолей Д.М., Шаблинский И.Г.

Аннотация

Эксперты в области избирательного права отвечают на вопросы, связанные с избирательными спорами о признании недействительными итогов голосования и результатов выборов. Обсуждаемые проблемы касаются ситуаций, когда сомнение в результатах выборов связано с использованием субсидиарных форм голосования (досрочное голосование, выездное голосование, голосование по почте, дистанционное электронное голосование и т.п.), процедуры которых менее прозрачны, количественных оценок числа «сомнительных» голосов, специфики ситуаций при выборах по многомандатным избирательным округам и партийным спискам, особенностей оспаривания результатов выборов при нарушениях, связанных с незаконным недопуском кандидатов на выборы, а также нарушениях в ходе агитационной кампании и др.

---

От редакции

Проблемы признания недействительными итогов голосования и/или результатов выборов являются одними из самых сложных в избирательном праве. При этом на практике они возникают достаточно часто. Обзор наиболее громких случаев, произошедших на российских выборах 1993-2004 гг., представлен в работе [21], подробный анализ ряда судебных дел 1996-2001 гг. – в работе [26], случаи 2000-2009 гг. на выборах мэров перечислены в работе [17: 604–605]. В последующие годы значительный резонанс вызвало решение о признании недействительными результатов выборов губернатора Приморского края в 2018 г. [18: 536–543], а также попытки оспорить итоги дистанционного электронного голосования в Москве в 2019 и 2021 гг. [8].

Подобные инциденты неоднократно фиксировались и в других странах. Так, широко известны случаи отмены результатов повторного голосования на выборах президентов Украины 2004 г. [22] и Австрии 2016 г. [23]. Огромный резонанс имели попытки экс-президента США Д. Трампа оспорить результаты президентских выборов 2020 г. [9; 13; 14; 15].

Известны и другие подобные случаи, привлекшие меньшее внимание. Например, непризнание результатов выборов в Палату представителей США в 9-м округе Северной Каролины в 2018 г. и ряд других судебных споров на американских выборах [14; 15]. В 2015 г. в результате отмены итогов голосования на двух избирательных участках были изменены результаты выборов мэра украинского Кировограда [20]. В том же году судебным решением были изменены результаты земельных выборов в Бремене (Германия): один мандат был передан партии «Альтернатива для Германии» от Социал-демократической партии [19]. Последним событием стала отмена в ноябре 2022 г. результатов земельных выборов в Берлине 2021 г. [12].

Все такие инциденты можно разделить на три группы. К первой (наименее резонансной) следует отнести случаи отмены итогов голосования на отдельных участках или территориях без изменения результатов выборов. Вторая группа – случаи отмены итогов голосования на отдельных участках или территориях, которые привели к изменению результатов выборов (Тутаев-2000, Ноябрьск-2003, Жуковский-2009, Кировоград-2015 и др.). Третья группа – случаи признания недействительными результатов выборов (Украина-2004, Австрия-2016, Приморский край-2018, Берлин-2021 и др.).

Признание недействительными итогов голосования и/или результатов выборов можно считать крайним средством защиты избирательных прав граждан, которое должно применяться в исключительных случаях – когда невозможно выявить действительную волю избирателей. В то же время злоупотребление этой процедурой приводит к еще большему ущемлению прав граждан [7; 11; 21; 26].

Проблемы, связанные с признанием недействительными итогов голосования и/или результатов выборов, можно разделить на две части. Первая касается юридических оснований для такого признания. Вторая связана с процедурами, с помощью которых доказывается наличие таких оснований.

Основания, очевидно, должны различаться для вопросов о признании недействительными итогов голосования на отдельных участках или территориях и признании недействительными результатов выборов. В первом случае речь должна идти о невозможности выявить действительную волю отдельных избирателей, во втором – о влиянии нарушений на результат выборов, то есть о невозможности выявить общую волю избирателей соответствующего округа.

При этом ситуация с выявлением общей воли избирателей округа различается в зависимости от избирательной системы. Проще всего она выглядит в случае мажоритарной системы в одномандатном округе (т.е. там, где победитель один). Здесь почти всегда вопрос заключается в том, могли ли выявленные нарушения привести к изменению порядка следования кандидатов, при котором первое место досталось бы иному кандидату.

Но уже в многомандатном округе ситуация сложнее. Например, если в двухмандатном округе первое место лидера не вызывает сомнений, а выявить, кто из кандидатов занял второе место, невозможно. Можно ли в таком случае полностью отменять результаты выборов в округе, или следует признать лидера избранным, а результаты избрания второго депутата недействительными? И чем больше число мандатов в округе, тем больше таких вариантов.

Еще сложнее ситуация при использовании пропорциональной системы. Допустим, выявленные нарушения могли повлиять на распределение нескольких мандатов. При этом невозможно выявить, как именно они повлияли. Можно ли из-за этого полностью отменять результаты выборов, или нужно искать какое-то паллиативное решение?

При обсуждении процедур признания итогов голосования и/или результатов выборов недействительными возникают новые вопросы. Каков должен быть «стандарт» доказывания фактов нарушений и их влияния на результаты выборов? Может ли решение о признании недействительными итогов голосования основываться на непрозрачности процедуры голосования и/или подсчета голосов, в результате чего у контролеров нет уверенности в том, что эти итоги соответствуют воле избирателей, но нет и доказательств обратного? Одинаковым ли должен быть подход к итогам обычного голосования и его субсидиарных форм (досрочное голосование, выездное голосование, голосование по почте, дистанционное электронное голосование) [32]?

В предыдущем выпуске нашего журнала фактически уже началась дискуссия по этим вопросам в форме статьи И.А.Брикульского [9] и ответа на нее А.Ю.Бузина [11]. В данном номере мы решили эту дискуссию продолжить. В связи с этим мы предложили экспертам-юристам девять вопросов.

Мы получили ответы от десяти экспертов. Все они – юристы, среди них один доктор юридических наук и три кандидата юридических наук. Два эксперта в течение десяти лет возглавляли избирательные комиссии субъектов РФ, трое были членами такой комиссии с правом решающего голоса, один был председателем окружной избирательной комиссии, а также членом с правом совещательного голоса ЦИК и нескольких комиссий субъектов РФ. Большая часть экспертов имеет опыт участия в судебных процессах.

При этом один из экспертов (И.А.Брикульский) попытался дать подробное обоснование своей позиции, и его ответы вышли за рамки заданных вопросов. К тому же он фактически продолжил полемику, начатую в предыдущем номере журнала. В связи с этим большую часть присланного им текста мы выделили в отдельный раздел, помещенный в конце данной публикации.

Вопрос 1. Может ли решение о признании недействительными итогов голосования основываться на непрозрачности процедуры голосования и/или подсчета голосов?

Титов М.В.

Признать итоги голосования в случаях, вызывающих обоснованные сомнения в законности процедур, предпринимаемых в ходе голосования либо подсчета голосов, документального оформления итогов могут и вышестоящая избирательная комиссия, и суд в соответствии с полномочиями, определенными им Федеральным законом.

Шаблинский И.Г.

Если речь о ДЭГ, то я просто считаю неприменимыми сейчас его процедуры. То есть, у меня к ним нулевое доверие. В этой связи вопрос для меня лишен смысла: если в принципе, изначально данные процедуры непрозрачны, то что спорить о том, можно ли признавать указанные итоги недействительными?

Бузин А.Ю.

Непрозрачность процедуры голосования или подсчета голосов может иметь законодательную или правоприменительную причины (или их комбинацию). Если непрозрачность порождена исключительно законодательством (как, например, это имеет место в законодательстве Белоруссии или для некоторых видов голосования в России), то оснований для признания недействительными итогов голосования нет; требуется признание неконституционными положений об общественном контроле. Если же непрозрачность порождена нарушением прав наблюдателей, как это массово практиковалось в России в 2007–2011 гг., то итоги голосования надо отменять.

Худолей Д.М.

Судебная практика основывается на количественном критерии, который, пусть и с определенными оговорками, вполне справедлив. При отсутствии доказательств фальсификации такие итоги голосования нельзя признавать недействительными. В настоящий момент допустимо проведение голосования и в случае отсутствия наблюдателей (они не были назначены или не явились в помещение для голосования). Если же наблюдателям незаконно воспрепятствовали реализовывать имеющиеся у них избирательные права, то ситуация меняется и может привести к признанию итогов голосования на избирательном участке недействительными.

Елаев А.А.

«Уверенность» в избирательном праве схожа с иными «процессуальными» отраслями и комплексными правовыми институтами континентальной правовой традиции. Этот вопрос, в частности, очень схож с вопросом о признании недействительным решений налоговых органов о привлечении к ответственности за совершение налогового правонарушения по причинам, связанным с процессуальными нарушениями проведения налоговой проверки. В разные годы судебные органы отвечают на него различным образом, толкование обычно сводится к тому, как именно процессуальные нарушения повлияли на принятие решения о привлечении к ответственности за совершение налогового правонарушения. И, с учётом всех доказательств по делу, обычно отдельные процессуальные нарушения не признаются имеющими принципиальное значение, в том числе в споре о пресекательности тех или иных сроков и прочего. Но вместе с тем остаются и вопросы, которые «рушат» налоговую проверку. То же самое можно предположить и в отношении решения о «прозрачности» процедуры голосования или подсчёта голосов: так как речь идёт об оспоримой презумпции, то надо иметь определённый перевес в доказательствах, свидетельствующий о том, что процессуальные нарушения влияют на результат волеизъявления и что окончательный результат в решении избирательной комиссии был бы иным, если бы таких нарушений не было. В противном случае формальный, а не материальный подход будет приводить к отмене итогов голосования даже в том случае, когда их результат никаких сомнений не вызывает.

Брикульский И.А.

Некачественное регулирование – ответственность государства, и любые сомнения в этой «некачественности» должны трактоваться в пользу личности. Аналогично и для избирательных процедур.

Из этого и следует очевидный ответ: решение о признании итогов голосования недействительными может и – в некоторых случаях – должно основываться на непрозрачности процедуры голосования и подсчета голосов. Если процедура непрозрачна, значит, она не отвечает стандартам правового закона или критерию правовой определённости, значит, она a priori неконституционна. Если процедура неконституционна, если в ней есть существенные сомнения, то есть она не отвечает «критерию фальсифицируемости», значит, эти сомнения распространяются и на выборы, проведённые с такой процедурой.

Покровская О.Л.

Федеральный закон от 12 июня 2002 г. № 67-ФЗ «Об основных гарантиях избирательных прав и права на участие в референдуме граждан Российской Федерации» установил такую возможность (см. пункт 1 и подпункт «в» пункта 1.2 статьи 77).

Однако практика проведения выборов различного уровня в Санкт-Петербурге показала, что многочисленные жалобы наблюдателей, членов избирательных комиссий на нарушения, препятствующие полноценному наблюдению за подсчетом голосов, не удовлетворялись ни вышестоящими комиссиями, ни судами.

Исключением отчасти можно считать решение суда об отмене решений шести участковых избирательных комиссий (далее – УИК) по определению итогов голосования при повторном подсчете голосов на выборах депутатов муниципального совета муниципального образования муниципальный округ Остров Декабристов в избирательном округе № 22 в 2019 г. [27]. Основанием для судебного решения стали нарушения процедуры хранения избирательных бюллетеней (отказ наблюдателям поставить на упаковках их подписи, а также способ опечатывания упаковок, не гарантировавший неприкосновенность бюллетеней).

Аналогичное решение суда об отмене решения одной УИК, определившей итоги голосования при повторном подсчете голосов на выборах депутатов муниципального совета муниципального образования муниципальный округ № 7, принято по причине неуведомления о повторном подсчете голосов части членов УИК с правом совещательного голоса и кандидатов [28].

Полагаю, что нарушения прав контролеров сами по себе свидетельствуют о нарушениях, которые с большой вероятностью будут или уже совершены избирательной комиссией. В противном случае у комиссии нет необходимости ограждать себя от контроля.

Рыбин А.В.

В России сама по себе непрозрачность процедуры голосования и подсчета голосов, если нет ни малейшего доказательства нарушения соответствия воли и волеизъявления избирателей, не является основанием для признания итогов голосования недействительными. Такой вывод вытекает из подпункта «в» п. 1.2 ст. 77 Федерального закона «Об основных гарантиях избирательных прав…». Непрозрачность процедуры может интерпретироваться как воспрепятствование наблюдению, но также требуется, чтоб была установлена недостоверность результатов волеизъявления избирателей и ее связь с непрозрачностью процедуры. Фактически перед жалобщиком в таком деле ставится невыполнимая задача «пойти туда, не знаю куда, добыть то, не знаю что». Сама по себе непрозрачность процедуры гарантирует невозможность раскрытия злоумышления или случайной ошибки. Правда, на практике внешние признаки какого-то непорядка внутри «черного ящика» проявляют себя в виде разницы между итогами голосования в прозрачных его формах и непрозрачных (например, при параллельном голосовании на участках и в ДЭГ).

Если вопрос касается спора в суде общей юрисдикции, то суд в отсутствие каких бы то ни было доказательств нарушений внутри «черного ящика», разумеется, откажет истцу в иске. Поэтому ответ на вопрос – нет, не может.

Однако если вопрос включает в себя конституционное правосудие, то он перемещается в иную плоскость – может ли законом быть допущена непрозрачная процедура голосования и подсчета голосов, при которой общественность не может быть уверена в достоверности итогов?

Ответ на этот вопрос дал Федеральный конституционный суд Германии в 2009 году, когда признал неконституционным использование электронного голосования и машин для него на выборах в Бундестаг [1]. Красной нитью в решении суда проходит принцип публичности голосования, на котором строится доверие общественности к его итогам и, соответственно, на котором строится легитимность народных избранников.

С этой точки зрения Конституционный Суд России не должен был бы допускать в российское правовое пространство непрозрачные процедуры, нарушающие принцип публичности и подрывающие веру граждан в выборы и выборные органы.

Воробьев Н.И.

Теоретически и формально юридически – да. Но практически в условиях функционирования сегодняшней судебной системы и существующей правоприменительной практики – нет.

Почему юридически – да? Потому, что прозрачность (открытость) процедуры голосования и/или подсчета голосов избирателей предусмотрена и оформлена законодательно. И если законодательная процедура нарушается, что подтверждается установленными фактами и что вызывает сомнения в действительности, подлинности волеизъявления избирателей (как дословно сказано в ст. 77 Федерального закона «Об основных гарантиях избирательных прав…» «не позволяют с достоверностью определить результаты волеизъявления избирателей» или «выявить действительную волю избирателей»), то это должно становиться безусловным юридическим основанием для признания итогов голосования недействительными и, соответственно, для отмены решения избирательной комиссии об их признании действительными.

Собственно, такие основания предусмотрены действующим Федеральным законом «Об основных гарантиях избирательных прав…», в частности, таким основанием можно считать положения подпунктов «б» и «в» п. 1.2 ст. 77. В первом случае речь идет о нарушении порядка голосования и установления итогов голосования, если указанное нарушение не позволяет с достоверностью определить результаты волеизъявления избирателей, участников референдума («б»).

Второе положение («в») как раз непосредственно относится к непрозрачности процедуры голосования и подсчета голосов избирателей, поскольку в нем говорится о «воспрепятствовании наблюдению за проведением голосования и подсчета голосов» избирателей, если, опять-таки, указанные нарушения не позволяют с достоверностью определить результаты волеизъявления избирателей, участников референдума.

Следует обратить внимание, что статьи указанного Федерального закона 64 и 68 (напоминающие инструкцию по объему и содержанию) достаточно ясно и конкретно регулируют порядок как голосования, так и установления его итогов (то есть подсчета бюллетеней и голосов избирателей и составления протокола об итогах голосования), гарантируя при этом открытость, прозрачность соответствующих электоральных процедур и права участников избирательного процесса, в том числе каждого члена избирательной комиссии и наблюдателя. Такие правовые гарантии содержатся в подавляющем большинстве пунктов названных статей закона. Другое дело, что, к сожалению, в последние годы многие из этих достаточно простых и понятных правил нарушаются, а суды при рассмотрении соответствующих жалоб не видят этих нарушений (вернее, не хотят видеть). Поэтому в нынешних условиях, конечно, очень трудно доказать даже грубые нарушения принципа открытости выборов и прав наблюдателей.

Балабанова О.В.

Признание недействительными итогов голосования российское законодательство ставит в зависимость от совокупности двух критериев: наличие доказанных нарушений избирательного законодательства и влияние данных нарушений на волеизъявление граждан.

Для отмены результатов законодатель использует такую же конструкцию, делая исключение только для двух видов нарушений: нарушения при финансировании избирательной компании и отсутствие у кандидата пассивного избирательного права.

В практике распространены случаи, когда минимальное нарушение процедуры голосования влекло отмену итогов голосования (что было выгодно сохранившей власть политической силе, как в упомянутом выше г. Жуковский). Одновременно с этим известно много примеров, когда массовые нарушения избирательного законодательства не были расценены правоприменителем как существенно влияющие на волеизъявление граждан. В связи с чем следует первостепенную роль отвести именно формированию правоприменительной практики и формулированию понятных для всех критериев оценки для влияния тех или иных нарушений на волеизъявление граждан.

Полагаю, что даже при нарушении базовых принципов избирательного права, в соответствии с которыми избирательное право должно быть всеобщим, равным, прямым, тайным, свободным и добровольным, открытым и гласным, а выборы должны проводиться в обязательном порядке в соответствии с установленной периодичностью, критерий существенности нарушения является оправданным.

Однако нарушение порядка формирования избирательных комиссий, в чем бы это ни проявлялось и каким бы малозначительным ни казалось, а также нарушение принципа независимости избирательной комиссии в любом случае делают процедуру голосования незаконной, и степень ее прозрачности определять нет необходимости. Именно поэтому я критиковала и ДЭГ, а также любые «отлученные» от избиркома способы регистрации избирателей (открепления и прикрепления к избирательным участкам в МФЦ и т.п.), поскольку вижу в этом нарушение принципа независимости избиркома, вмешательства в его деятельность и отсутствие реальной системы наблюдения.

Доктрина «плодов гнилого дерева», с моей точки зрения, будет оправданной. Именно такой подход был у законодателя в прежней редакции федерального законодательства. И, я полагаю, он был разумным.

Отсутствие гласности и открытости в деятельности избирательных комиссий является, с моей точки зрения, таким же значимым нарушением. Препятствия в наблюдении, иных формах реализации принципа гласности и открытости также должны иметь самые серьезные последствия. Согласна, что правовое регулирование должно четко обозначить разницу между препятствием в наблюдении и добровольным отказом от наблюдения. Вместе с тем, полагаю, не имеет значения, одному субъекту чинились препятствия в наблюдении или нескольким. В любом случае доказанный факт препятствий свидетельствует о дефекте всей процедуры.

У всех лиц разные представления о прозрачности процедур, разный уровень доверия к институту выборов. Самое детальное описание процедур в законе не решит проблему доверия выборам, если не формируется понятная и единообразная для всех правоприменительная практика.

Вопрос 2. Одинаковым ли должен быть подход к решению о признании недействительными итогов обычного голосования и его субсидиарных форм?

Балабанова О.В.

Полагаю, что да. К ДЭГ в первую очередь.

Титов М.В.

Как мне представляется, итоги голосования не только могут, но и должны быть отменены управомоченными органами, если невозможно определить действительное число поданных голосов (вне зависимости от форм голосования).

Худолей Д.М.

В настоящее время эти субсидиарные формы практически стали основными (многодневное голосование из исключения стало нормой). Логично требовать равенства оснований.

Бузин А.Ю.

Да, поскольку голоса, в какой бы форме они ни были поданы, имеют равный вес. Универсальный, но достаточно общий критерий – возможно ли по бюллетеню (или информации, его заменяющей) достоверно установить волеизъявление избирателя –включает в себя одни и те же признаки для любой формы голосования: определенность, несфальсифицированность (правильный учет голоса), свобода голосования.

Воробьев Н.И.

Полагаю, что да. Почему? Потому, что они как формализованные процедуры, обеспечивающие волеизъявление избирателей, юридически равнозначны. Они также достаточно полно и конкретно юридически урегулированы. Соответственно, допущенные нарушения, не позволяющие с достоверностью определить результаты волеизъявления избирателей, при добросовестном отношении к делу правоприменителей (прежде всего, избирательной комиссии) вполне могут быть установлены и зафиксированы. Соответственно, можно выяснить – в какой степени та или иная форма голосования повлияла на общие итоги голосования и результаты выборов. Поэтому избирательная комиссия или суд могут принять юридически значимое решение о признании недействительными итогов голосования или даже результатов выборов.

Елаев А.А.

Результаты голосования можно отменить только в целом, процессуально невозможно осуществить пересчёт без учёта одной из субсидиарных форм голосования. Во многом это связано со смешением бюллетеней при подсчёте (исключением в данном случае выступает электронное голосование, где форма бюллетеней явно отличается от традиционных бумажных), а также отсутствием промежуточных правовых актов, которые можно было бы обжаловать. Это весьма актуально для тех случаев, когда субсидиарная форма носит значительный по отношению к количеству проголосовавших размер. С другой стороны, принятие «промежуточных» решений по субсидиарным формам может забюрократизировать процедуры и привести к обжалованию отдельных форм на выборах без обжалования результатов выборов. Но при рассмотрении в суде отдельных форм голосования при оспаривании результатов выборов можно применять разные критерии оценки обстоятельств в разных формах голосования в зависимости от вероятности возможных злоупотреблений. Например, если при оценке голосования в помещении для голосования можно применять баланс вероятностей «вне всяких сомнений», то при выездном или электронном достаточно будет перевеса вероятности, но это потребует выработки отдельной доктрины оценки доказательств.

Покровская О.Л.

Думаю, что да. Однако следует учесть, что не все «субсидиарные» избирательные бюллетени могут быть учтены при подсчете голосов.

Так, на обратной стороне избирательных бюллетеней, полученных комиссией в случае, если число досрочно голосовавших избирателей составляет более одного процента от числа избирателей, внесенного в списки избирателей, ставится печать комиссии. А бюллетени, вынутые из ящиков для выездного голосования, могут быть признаны недействительными только в случае превышения количества изъятых бюллетеней над количеством проголосовавших вне избирательного участка граждан.

На практике при проведении выборов в Санкт-Петербурге бывали случаи признания недействительными бюллетеней, содержавшихся в ящиках для выездного голосования. Жалобы на досрочное голосование с требованием отмены его итогов подавались в вышестоящие комиссии и суды неоднократно (особенно много их было на выборах Губернатора Санкт-Петербурга 2014 г., совмещенных с муниципальными выборами), но ни разу не были удовлетворены. Справедливости ради отмечу, что законом такой возможности не предусмотрено.

Что касается дистанционного электронного голосования, то недоверие к нему не исчезнет до тех пор, пока не будет разработан и реализован понятный и эффективный метод контроля за его проведением.

Рыбин А.В.

При ответе на этот вопрос я нескромно сошлюсь на собственную теорию, которую я разрабатываю в ряде научных статей [31; 32]. Суть ее в том, что в статьях 61–67 Федерального закона № 67-ФЗ (и в вытекающих из них нормативных правовых актов ЦИК, например, о почтовом или дистанционном электронном голосовании) описываются несколько автономных процедур голосования, которые я (вслед за ЦИК) называю «формами голосования». Все формы голосования я подразделяю на основную и производные. Основная форма голосования – это традиционное голосование на участке в течение одного дня в единственном помещении для голосования путем личной явки избирателя на свой участок, заполнения бюллетеня в кабине для голосования, опускания его в ящик для голосования с последующим подсчетом членами комиссии в присутствии общественности. Иные алгоритмы голосования образуют производные формы, которые направлены на то, чтоб привлечь на выборы избирателей, которые не могут или не хотят прийти на участок.

Голосование и подсчет голосов – наиболее уязвимая стадия избирательного процесса. Отсутствие нарушений при голосовании гарантируется наблюдением [33]. Таким образом, чем более наблюдаема форма голосования, тем меньше риск нарушений (фальсификаций).

Наиболее наблюдаемой является основная форма. Производные формы в той или иной мере менее наблюдаемы, соответственно, вероятность того, что при их использовании случится фальсификация, выше. И если это так, то подход к «к решению о признании недействительными итогов обычного голосования и его субсидиарных форм» должен быть разный. Если презумпция достоверности итогов голосования вполне закономерна при основной форме и других относительно прозрачных формах голосования, то по мере усиления их непрозрачности (до полной непрозрачности при ДЭГ или голосовании посредством КЭГ) эта презумпция должна отступать и возможно (?) сменяться на презумпцию недостоверности итогов голосования. Если при основной форме голосования суду должны быть предъявлены категорические доказательства критических нарушений, то при ДЭГ для отмены результатов голосования достаточно предъявить вероятностные доказательства (в т.ч. чисто статистические).

Брикульский И.А.

Здесь хочется привести в пример точку зрения, которую в разделе Legal opinion в докладе «ДЭГ и свободные выборы: тест на совместимость» [8] высказал политюрист Антон Тимченко. Перед экспертом тогда был поставлен ряд вопросов, один из которых касался соответствия ДЭГ и конституционных принципов свободных выборов. Хотя эксперт оценивал ДЭГ скорее в позитивном ключе, он указывал, что на практике абсолютного соответствия всем принципам свободных выборов нет ни у одной субсидиарной формы голосования, а самое главное – это обеспечить «конституционно значимый минимум реализации этих параметров». С этой точкой зрения можно согласиться: хотя такие конституционные принципы свободных выборов как равное тайное голосование, открытость, прозрачность, организация выборов исключительно комиссиями и т.д. выглядят универсальными, их применение к различным субсидиарным формам голосования не может быть одинаковым: в зависимости от особенностей формы голосования какой-то из принципов можно обеспечить в большей или в меньшей степени.

Держим в уме, что субсидиарные формы голосования, – в идеале, – применяются там, где по каким-то причинам невозможно применение традиционного голосования. Это очень важно, поскольку «субсидиарное» на то и «субсидиарное», что оно не должно полностью подменять голосование на избирательном участке, т.е. многообразие форм голосования не должно идти в ущерб личному голосованию на участке. Из этого следует, что оно, как субсидиарное, уже отличается от традиционного голосования и требует более дифференцированного подхода к своей оценке, в том числе по вопросам итогов голосования и результатов выборов. Чаще всего это связано не столько с каким-то нежеланием избирательных комиссий, а с объективными факторами.

Нередко бывает и так, что в определённых формах голосования принципы свободных выборов вступают в конфликт между собой. Например, при существующей модели московского ДЭГ для голосования каждому бюллетеню присваивается уникальный номер, который связан с именем избирателя и адресом. При голосовании присвоенный номер сверяется с базой данных. Наличие у каждого бюллетеня уникального номера означает, что тайна голосования может быть раскрыта тем, кто обладает доступом к инфраструктуре электронного голосования, т.е. оператором ДЭГ. Шифрования и иные средства защиты не решают проблему: после расшифровки результатов электронного бюллетеня, который привязан к уникальному номеру, его всё равно необходимо раскрыть для подсчета голосов. С одной стороны, при уникальной нумерации бюллетеней тайна голосования может быть раскрыта. С другой, уникальная нумерация бюллетеней важна для подтверждения того, что голосует исключительно избиратель, т.е. отказаться от неё нельзя, так как это создаст возможность для неконтролируемых вбросов электронных бюллетеней. Иными словами, внутри самой концепции электронного голосования заложено неразрешимое противоречие, угрожающее тайному голосованию, а значит и подлинному волеизъявлению. Или другой пример – труднодоступные места. Возникает проблема с тем, чтобы вообще доставить туда бюллетени и необходимый инвентарь, не говоря уже о том, чтобы обеспечить эффективное наблюдение.

Таким образом, при всей декларативности стандартов свободных выборов, реализовать их универсально в отношении всех форм голосования практически невозможно, а ряд принципов и вовсе трудноприменимы к субсидиарным формам. Этот вопрос требует гораздо более тщательного осмысления, и, возможно, разработки некой системы оценки или пошагового теста, который бы устанавливал соотношение основных стандартов и принципов свободных выборов применительно к субсидиарным формам голосования, особенно для ДЭГ, который фактически из субсидиарной формы голосования стал конкурентом традиционного голосования.

Вопрос 3. Можно ли признавать недействительными итоги голосования на всем избирательном участке или на более крупной территории, если волеизъявление части избирателей не вызывает сомнений?

Шаблинский И.Г.

Да, можно.

Титов М.В.

Должны быть законным образом подсчитаны голоса избирателей, которые не вызывают сомнений. Сопоставление «законных» и «сомнительных» голосов будет основанием для вышестоящей избирательной комиссии либо суда для принятия окончательного решения. В перспективе следует рассмотреть уточнение федерального закона в этой части.

Бузин А.Ю.

Тут требуется количественная оценка. Если сомнительные голоса могут повлиять на распределение мандатов, то надо проводить перевыборы на той территории, где эти сомнительные голоса есть, а значит, надо признавать итоги голосования на этой территории недействительными.

Худолей Д.М.

Норма закона, устанавливающая конституционно-правовые последствия при вбросе редко применяется на практике, и случаев злонамеренного ее использования (лишение голосов у неугодного победителя) также немного (члены УИК боятся официального расследования, которое, так или иначе, может привести к прекращению полномочий у руководителей – председателя, его заместителя или секретаря). Говорить о распространенности такой технологии нельзя. Не думаю, что стоит отказаться от этой нормы превентивного характера. В конечном счете, речь идет о признании итогов голосования недействительными только на отдельном участке, но не во всем избирательном округе.

Покровская О.Л.

На сегодняшний день такой возможности законом не предусмотрено. Но если представить себе, что УИК строго следует закону при подведении итогов голосования, то любой вброс должен проявиться (количество бюллетеней в урне окажется большим, чем количество проголосовавших избирателей). Вот в этой части, безусловно, необходимо установить законом степень расхождения, которая ведет к признанию выборов недействительными. Одно дело, когда, предположим, на 500 проголосовавших избирателей приходится 1–2 лишних бюллетеня, другое – если 50–100.

Елаев А.А.

После осуществления подсчёта голосов уже невозможно признать недействительными голоса в конкретном ящике для голосования, в таком случае первичным звеном, результаты которого можно оспаривать, будет уже избирательный участок в целом, по которому и будет проводиться анализ произошедшего. После чего, с учётом количества участков, результаты голосования на которых не учитываются при подсчёте голосов, надо принимать решение о результатах выборов в целом, если округ состоит более чем из одного участка.

Рыбин А.В.

Полагаю, что итоги голосования должны признаваться недействительными в отношении одной «корзины» (урны, ящика, если они еще не смешаны). Т.е. должно действовать правило, аналогичное правилу в п. 12 ст. 68 Федерального закона № 67-ФЗ при признании всех бюллетеней в переносном ящике недействительными.

Так, если на участке ДЭГ (где есть одна единая виртуальная «корзина») были установлены нарушения, то итоги признаются недействительными в отношении всей «корзины». Если на обычном участке в одну урну был вброс, а в другую – нет, то признать недействительными следует бюллетени в урне, где был вброс. Иной подход привел бы к массовому нарушению активного права избирателей, бюллетени которых оказались в нескомпрометированной урне.

Балабанова О.В.

В примере с урной достаточно просто определить степень влияния нарушения на волеизъявление граждан. Могут быть применены абсолютные и относительные значения и математические методы. Все значительно сложнее, когда степень влияния нарушения на волеизъявление носит субъективный характер. Например, при нарушении правил агитации.

Воробьев Н.И.

Можно (или нельзя) – в зависимости от фактических обстоятельств. Непосредственно на части территории итоги голосования не могут быть признаны недействительными. Итоги голосования могут быть признаны недействительными на конкретном избирательном участке или на нескольких, опять-таки, конкретных участках, где осуществляется подсчет голосов избирателей. Если речь идет о какой-то части избирательного округа, например, то все равно признать (или не признать) недействительными итоги голосования можно только на конкретных избирательных участках с учетом имеющихся нарушений, которые могли повлиять на достоверность волеизъявления избирателей. А дальше уже с учетом численности участков и избирателей в них стоить решать, как это могло (и могло ли) повлиять на общие результаты выборов в избирательном округе.

Другое дело, если речь идет о признании недействительными итогов голосования на избирательном участке в связи с наличием нарушений, имевших место при проведении, например, дистанционного электронного голосования, или голосования «на дому», или голосования по открепительным удостоверениям и т.п. В этом случае (при установлении фактов нарушений) при решении такого вопроса необходимо, главным образом, выяснять, насколько итоги такого голосования (электронного, домашнего и т.п.) повлияли на общие итоги голосования на данном избирательном участке.

Например, в последние годы, судя по протокольным данным участковых избирательных комиссий, в некоторых из них число избирателей, якобы, проголосовавших «на дому» вне избирательного участка порой составляет несколько сотен и превышает порой количество избирателей, проголосовавших непосредственно на участке, что, естественно, вызывает обоснованные сомнения в достоверности таких итогов. Здесь надо проверять и выяснять количество реально поданных заявлений на «домашнее» голосование и количество избирательных бюллетеней, оказавшихся в переносном избирательном ящике. И главное – надо выяснять, действительно ли избиратели писали такие заявления. А далее – необходимо выяснять, повлияло ли и насколько такое голосование на общие итоги голосования на данном избирательном участке.

Но при решении данного вопроса действовать следует с учетом обстоятельств дела. Мне вспоминается подобный казус из личного опыта работы в качестве председателя избирательной комиссии Тамбовской области в девяностых годах. Мне пришлось участвовать в проверке жалобы по выборам депутатов представительного органа муниципального образования г. Мичуринска. В ходе проверки участковая избирательная комиссия произвела пересчет заявлений избирателей о «домашнем» голосовании и бюллетеней с отметками избирателей. Было установлено, что в одном из переносных избирательных ящиков оказалось бюллетеней на один больше, чем число заявлений избирателей о предоставлении возможности проголосовать вне избирательного участка. Одно из заявлений не было оформлено надлежащим образом по вине членов избирательной комиссии, проводивших домашнее голосование. Других нарушений выявлено не было. С учетом таких обстоятельств участковая избирательная комиссия посчитала, что нет оснований для признания бюллетеней, содержавшихся в переносном избирательном ящике недействительными. Как председатель облизбиркома, я посчитал (и сейчас полагаю), что избирательная комиссия в данном случае поступила обоснованно и правомерно. Она не стала по формальным обстоятельствам признавать полтора десятка бюллетеней с отметками проголосовавших избирателей недействительными.

Таким образом, обстоятельства в связи с подведением итогов голосования могут быть разными. И это всякий раз необходимо учитывать при проведении проверок и принятии юридически значимых решений.

Брикульский И.А.

На мой взгляд, на этот вопрос не может быть однозначного и твёрдого ответа. Я бы сказал так: чёткий ответ, некая универсальная формула, приводила бы к ещё большим нарушениям прав, чем должна была бы предотвратить.

В случае с выборами затрагиваются и переплетаются слишком много прав и конституционно значимых интересов, и выбор одной из сторон неизбежно приведёт к ущемлению другой стороны, хотя такой элемент теста на пропорциональность как «балансирования» ставит своей целью оставить права незатронутыми или, вернее сказать, найти разумный баланс между двумя противоречивыми интересами без ущемления основного права.

Соответственно, вся деятельность по установлению такого баланса должна действительно находиться в ведении суда, а не законодателя. Даже несогласие с выбранным подходом, например в отношении Трампа, не свидетельствует о том, что суды должны быть лишены своей автономии, поскольку жёсткие рамки принесли бы больше вреда как избирательным правам, так и гарантиям судебной защиты, чем их отсутствие, которое всё еще сохраняет возможность судам в будущем исправить эту практику.

Вопрос 4. Можно ли признавать итоги голосования недействительными, если не приняты все возможные меры для выяснения действительного волеизъявления избирателей?

Балабанова О.В.

Безусловно, все предусмотренные законодательством возможные меры должны быть применены (повторный подсчет голосов).

Шаблинский И.Г.

Скорее, нет: в таком случае отсутствуют формальные основания для признания итогов голосования недействительными.

Бузин А.Ю.

Нельзя. Это легко приводит к игнорированию мнения избирателей и к манипуляциям. Однако следует четко определить, что означает «все возможные меры».

Худолей Д.М.

Считаю, что нет. Судебная практика, в целом, также требует проведения повторного пересчета голосов. Лишь в случае невозможности выявить подлинную волю избирателей результат выборов признается недействительным.

Воробьев Н.И.

А почему нельзя? Полагаю, что можно. Что значит, не приняты все возможные меры для выяснения действительного волеизъявления избирателей? К моменту принятия избирательной комиссией и тем более судом соответствующего решения такие меры должны быть приняты. К этому избирательные комиссии обязывает закон. И не только обязывает, но и предоставляет для этого все необходимые возможности. И если такие меры, вопреки требованию закона, не приняты, то тем более вышестоящей избирательной комиссией или судом может и должно быть принято решение о признании итогов голосования недействительными.

Елаев А.А.

Вопрос в том, что именно считать «всеми возможными мерами». В данном случае он скорее должен решаться законодательно, так как ad absurdum можно дойти до опроса каждого избирателя, внесённого в список, действительно ли он принимал участие в голосовании и как именно проголосовал с предложением «опознать» собственный бюллетень. Поэтому надо принять необходимые меры для установления сомнений в результатах голосования и их причин, а вот вопрос о том, стоит ли всякий раз проводить пересчёт (который в некоторых случаях является бессмысленным или не позволяет установить результаты голосования), надо отнести на волю законодателя или устоявшейся судебной практики.

Рыбин А.В.

На практике суды именно так и поступают [5; 6]. В идеале суд должен был бы убедиться в том, каков был действительный расклад голосов, победил ли тот, кто назван комиссией победителем. Однако здесь мы вступаем на зыбкую почву дискуссии, которая тянется с советских времен: должен ли суд устанавливать объективную истину в споре. Ведь, несмотря на то что избирательные споры рассматриваются по правилам КАС, состязательность в них присутствует, а значит, истина и здесь является процессуальной, а не объективной. В такой ситуации суд определяет место в процессе, на котором он останавливается в рассмотрении доказательств, и приходит к выводу, что есть истина в данном деле. Поэтому мой ответ – суд может так сделать.

Вопрос 5. Должен ли суд давать оценку количества «сомнительных» голосов и сравнивать эту оценку с разностью между победителем и его основным соперником?

Титов М.В.

Мне кажется, что должен. Любые меры, защищающие законный итог выборов, необходимы.

Балабанова О.В.

Суды должны сформировать практику, которая будет единообразной в этом вопросе. Все предусмотреть в законе невозможно. Это вопрос независимости судов скорее.

Шаблинский И.Г.

Что значит «сомнительные» голоса? Мне не очень понятно, какую правовую оценку суд может дать «сомнительным» голосам.

Бузин А.Ю.

Да, должен. Полагаю, что при этом суд должен основываться на экспертных оценках.

Худолей Д.М.

Количественный критерий вполне применим, но с оговоркой. Не думаю, что стоит оценивать разницу голосов в случае совершения уголовно-наказуемых деяний (применение насилия или угрозы его применения, подкуп избирателей и пр.) со стороны кандидата (т.к. его осуждение за данные деяния в любом случае влечет прекращение мандата). Судебная практика знает немало примеров доказанных фактов подкупов избирателей, которые не являлись основаниями для отмены результатов выборов по причине большой разницы в количестве голосов. Не думаю, что с этим положением можно согласиться в тех случаях, когда подкуп осуществлял либо сам кандидат (исполнитель в уголовно-правовом смысле), либо другие лица по его поручению (т.е. он был подстрекателем или организатором).

Рыбин А.В.

Да, именно «разрыв» между первым и вторым местом является тем предметом, который должен оценивать суд. Если пул спорных голосов явно меньше «разрыва», то в иске следует отказать.

Есть и иная точка зрения, например у Кравченко О.А. [16], который считает, что потеря даже одного голоса должна приводить к признанию выборов недействительными в целом по округу. Мне ближе позиция Алехичевой Л.Г. и Постникова А.Е. [7].

Елаев А.А.

Законодательство не содержит понятия «сомнительного голоса», но при небольшой разнице между победителем и соперником факты нарушения законодательства о выборах явно влияют на результаты выборов, а потому влияют на определение результатов. Поэтому доказанные нарушения в отношении определённого количества голосов необходимо толковать с учётом их влияния на разрыв между кандидатами.

Воробьев Н.И.

О «сомнительных» голосах и неясностях ни в праве, ни в избирательном, ни в процессуальном законодательстве ничего не говорится. Всякие сомнения в судебном процессе должны быть преодолены либо развеяны юридическими средствами. Они не могут быть использованы в ходе судебного разбирательства ни в каком качестве. Тем более суд не может в ходе судебного процесса и при вынесении решения, как говорится, сравнивать шансы кандидатов на победу, думать о том, кто из них может или не может выиграть выборы. Поэтому всякие «сомнительные вещи» надо стараться превращать в ходе судебного разбирательства в факты путем представления соответствующих доказательств

Суд может и должен основывать свое решение только на доказанных в установленном порядке фактах. Иначе говоря, решение должно быть основано на доказанных фактах нарушений законодательства, которые, как сказано в статье 77 Федерального закона «Об основных гарантиях избирательных прав…», «не позволяют с достоверностью определить результаты волеизъявления избирателей» или «выявить действительную волю избирателей».

Брикульский И.А.

Анализ двух судебных процессов (в США и России, см. мой комментарий в конце данной публикации) приводит меня к следующим выводам: суды не дают оценку избирательному спору с учётом сравнения разницы между голосами де-юре, но де-факто вынуждены занимать сторону, т.е. принимать на себя бремя и политической оценки. Избавиться от бремени такой оценки они не могут, даже если официально отказываются оценивать эти аргументы.

Вопрос 6. Должно ли быть принято решение о признании результатов выборов недействительными, если при исключении «сомнительных» голосов меняется победитель?

Титов М.В.

В таком случае победителем следует признать другого кандидата. Если, конечно, исключение «сомнительных» голосов производилось в соответствии с законом.

Покровская О.Л.

В таком случае победителем следует признать другого кандидата. Такого рода случаи имели место в результате рассмотрения административных исковых заявлений об обжаловании результатов муниципальных выборов в Санкт-Петербурге. Так, на выборах в муниципальном образовании Новоизмайловское в 2019 г. в результате исключения голосов, полученных победителями в результате фальсификации итогов голосования, сразу шесть мандатов депутатов муниципального совета были переданы от одних кандидатов другим [29; 30].

Балабанова О.В.

Сомнительные голоса не позволяют выявить действительную волю, в обозначенном примере я являюсь сторонником признания результатов выборов недействительными.

Рыбин А.В.

Нет, не должно. В этом случае суд должен исключить сомнительные голоса и обязать организующую комиссию составить новый протокол (по аналогии с п. 10 ст. 77 Федерального закона № 67-ФЗ).

Бузин А.Ю.

Количество «сомнительных голосов» является оценочным, модельным. Поэтому в этом случае, после судебной фиксации числа сомнительных голосов и изменения в силу этого результата выборов, надо проводить повторные выборы. Однако следует учитывать ответ на вопрос 4: если можно достоверно восстановить итоги голосования (то есть восстановить исходные данные, как, например, это можно было сделать во Владивостоке), то можно принять окончательное решение о победителе.

Худолей Д.М.

В некоторых зарубежных государствах такая норма действует, но не думаю, что она справедлива. Не исключается, что конституционный деликт будет совершаться подставным лицом в интересах другого кандидата или партии (деяние совершается открыто, например, проводится незаконная агитация в день тишины, этот факт используется проигравшим кандидатом для своей победы). Мое мнение: результат выборов должен аннулироваться и должны назначаться повторные выборы, если число «сомнительных» голосов ведет к смене победителя в одномандатном округе.

Елаев А.А.

Вопрос перекликается с вопросом 5. В данном случае, если доказано, что определённое количество голосов могло повлиять на результаты выборов, то такие результаты должны быть отменены, так как получаются доказательства несоответствия результатов выборов возможной воле избирателей. Но, например, если доказано, что «сомнительные голоса» применялись не в отношении победившего кандидата, то влияния на результаты выборов нет, так как это давало бы возможность злоупотребления правом со стороны проигравших кандидатов.

Вопрос 7. Какое решение следует принять, если в многомандатном округе избрание части кандидатов не вызывает сомнений, а в отношении других волю избирателей выявить невозможно?

Шаблинский И.Г.

Кандидаты, избрание которых не вызывает сомнений, должны считаться избранными.

Бузин А.Ю.

Так не может быть. Если в отношении части кандидатов волю выявить невозможно, то остальные тоже под вопросом, так как голоса в многомандатном округе связаны. Надо проводить перевыборы.

Балабанова О.В.

При проведении выборов по многомандатному избирательному округу нарушения со стороны отдельных кандидатов, указанные в пункте 2 ст. 77 ФЗ «Об основных гарантиях..», могут повлечь отмену решения о результатах выборов только в части, касающейся этих кандидатов. При нарушениях со стороны иных лиц, полагаю, должен быть сохранен такой же подход (например, установлен факт искажения голосов в пользу конкретного кандидата, но не доказано его личное участие в этом). В отношении незамещенных мандатов можно провести повторные выборы. В отношении ДЭГ в том виде, как мы его сейчас знаем, полагаю, имеется системное нарушение принципа независимости и гласности в деятельности избирательных комиссий, которое не может быть компенсировано частичной отменой.

Худолей Д.М.

Используем вышеизложенное правило. Если кандидаты, которые должны быть признаны победителями (получили значительное число голосов, которое не оспаривается), не виновны в совершении конституционно-правового деликта, их следует признать избранными. В отношении нераспределенных мандатов следует проводить дополнительные повторные выборы (российское законодательство такой термин не использует, т.к. процедура не предусмотрена).

Рыбин А.В.

Выше привел рассуждения насчет одномандатного округа. Аналогичные рассуждения, на мой взгляд, имеют место и здесь. Если часть кандидатов неоспоримо выиграла, то они и их избиратели не могут быть привлечены к конституционной ответственности безвинно и даже за нарушения, совершенные в отношении других кандидатов. Если эти нарушения можно отделить и «забраковать» кандидатов, в пользу которых были осуществлены фальсификации, то именно они и должны быть привлечены к ответственности в виде отмены результатов выборов в их отношении.

Елаев А.А.

В многомандатном округе такая ситуация практически невозможна, так как голосование идёт одновременно за нескольких кандидатов (если не допускать ситуацию доказанных «сомнительных голосов» в пользу одного из победивших кандидатов). Поэтому надо оценивать результаты выборов с точностью до минимально победившего кандидата, после чего отменять или не отменять выборы в целом. Существующее регулирование не позволяет «частично отменять» результаты выборов по многомандатным избирательным округам, позволяя проводить повторные выборы только в ограниченном числе случаев. Было бы целесообразным внести в него изменения, позволяющие в некоторых случаях указанную «частичность» при назначении дополнительных выборов не по всем мандатам, а только по тем, в отношении которых результаты выборов были отменены.

Покровская О.Л.

Не могу представить такой ситуации.

При проведении выборов в многомандатном округе все кандидаты включаются в один избирательный бюллетень. При установлении итогов голосования на избирательных участках, если оно прошло в соответствии с законом, ничто не препятствует определению числа голосов, поданных за каждого из кандидатов. Даже если пересчитывать бюллетени приходится неоднократно.

Если же при подсчете голосов «что-то пошло не так» и вызывает сомнение конечный результат только части кандидатов, то необходимо провести повторный подсчет голосов избирателей, либо признать итоги голосования.

Определение результатов выборов в избирательном округе является чисто математическим процессом, и при отсутствии сомнений в правильности определения итогов голосования на участках победителей определяют по сумме полученных ими голосов.

Другое дело, если сомнения есть. Тогда либо вышестоящая комиссия, либо суд могут отменить итоги голосования на отдельных участках, а результаты выборов определить с учетом оставшихся. Но в любом случае при отсутствии в законодательстве возможности голосовать «против всех» или какого-то «проходного барьера» замещаются сразу все мандаты, а не их часть. Или, если есть к тому основания, выборы в данном округе признаются недействительными.

Вопрос 8. Какое решение следует принять, если при голосовании за партийные списки нет ясности в отношении правильности распределения небольшого числа мандатов?

Балабанова О.В.

Для пропорциональной системы вижу только необходимость отмены итогов/результатов голосования.

Бузин А.Ю.

Сначала надо приложить максимум усилий для восстановления правильного числа поданных голосов, осуществить пересчет бюллетеней при широкой открытости и гласности этого процесса. Если это не позволяет определить результат, надо проводить перевыборы.

Елаев А.А.

В данном случае, в случае признания выборов недействительными по соответствующему основанию, необходимо проводить повторные выборы, другого варианта предложить практически невозможно.

Шаблинский И.Г.

Пока не очень представляю ситуацию, но полагаю, эта (небольшая) часть мандатов может оставаться нераспределенной. И если закон не дает четкого решения, вопрос можно решить по соглашению фракций – хоть по жребию.

Титов М.В.

Решение в данном случае понятно: следует рассмотреть жалобы и провести повторный подсчет голосов на «сомнительных» избирательных участках. Если результаты голосования (выборов) уже определены соответствующей избирательной комиссией, то это должен сделать суд при рассмотрении административного искового заявления.

Худолей Д.М.

Возможны два варианта – либо отмена результатов выборов и повторные выборы, либо лишение мандатов у виновной стороны. Второе правило российскому законодателю неизвестно. Опять повторю свое мнение: невиновная сторона не должна отвечать за чужие действия в тех случаях, когда голосование на участках было признано действительным (фактов вброса не было). Если какая-то партия нарушила избирательное законодательство (например, превысила лимиты расходования средств из избирательного фонда), но при этом не заняла первое место по количеству голосов (как правило, в зарубежных странах именно такая партия имеет право на формирование кабинета правительства), то вполне допустимо лишить ее мандатов (при этом производить пересчет голосов и перераспределять мандаты, как это делал А. Гитлер, не стоит). В конечном счете часть мандатов останется незамещенной, если это не приведет к признанию представительного органа неработоспособным (отсутствие кворума для принятия конституции, устава, конституционных законов и пр.).

Покровская О.Л.

Решение в данном случае понятно: следует рассмотреть жалобы и провести повторный подсчет голосов на «сомнительных» избирательных участках. Если результаты голосования (выборов) уже определены соответствующей избирательной комиссией, то это должен сделать суд при рассмотрении административного искового заявления.

Однако этот механизм на практике зачастую применяется не для того, чтобы устранить сомнения, а для получения желаемого результата.

К большому сожалению, в Санкт-Петербурге имеется богатый опыт такого рода. Особенно впечатляющим стало определение результатов выборов депутатов Законодательного Собрания Санкт-Петербурга в 2011 г. Тогда пересчет голосов привел не только к существенному увеличению числа мандатов у «Единой России» за счет других, главным образом оппозиционных, партий, но и к перераспределению числа голосов, полученных кандидатами всех списков на отдельных территориях. В результате лидеры ряда партийных списков, получившие наибольшее число голосов на своих территориях по версии подсчета в день голосования, после пересчета переместились на непроходные места, а их место заняли аутсайдеры, которым пересчет добавил голоса.

Рыбин А.В.

Нужно разбираться с «разрывом» между партиями по спорному мандату. Интересно, что этот разрыв теоретически может представлять один голос. Относительно спорного числа мандатов (если «разрывом» «накрыто» существенное число голосов) надо проводить дополнительные выборы.

Хотя есть и иная точка зрения – нужно проводить повторные выборы в едином округе в целом. Например, в Австрии [4] и Швеции [2] в связи с нарушениями при почтовом голосовании были назначены повторные выборы в округах в целом. В Швейцарии [3] был назначен повторный референдум. Исходя из логики этих решений, в нашем примере следовало бы провести повторные выборы в целом. Однако я полагаю, что это чрезмерно строгий подход к решению такой ситуации.

Вопрос 9. Можно ли выработать критерии оценки масштаба нарушений, не связанных с голосованием?

Шаблинский И.Г.

Думаю, да. Нарушения в ходе агитационной кампании не могут быть основанием для отмены результатов выборов. Незаконный отказ в регистрации популярного кандидата – может.

Покровская О.Л.

Выработать такие критерии можно. Но в сложившейся в России политической системе никакие справедливые критерии не могут быть признаны законодательно. Либо не будут применяться.

Титов М.В.

Безусловно можно. Даже необходимо. Однако это тема совершенно отдельного обсуждения. На мой взгляд, необходима серьезная «ревизия» изменений и дополнений Закона «Об основных гарантиях…», внесенных начале 2000-х годов. Только такой путь может привести к искомому результату.

Бузин А.Ю.

Этим можно и нужно заниматься, что позволит независимому суду принимать более аргументированные решения. Однако идеальные критерии выработать нельзя так же, как нельзя создать идеальный закон. Важно, чтобы существовало разделение властей, независимый суд, на который можно возложить принятие окончательного решения.

Балабанова О.В.

Все критерии предусмотреть невозможно, но к этому должна стремиться судебная практика. В некоторых случаях в качестве доказательств используются социологические опросы. Например, кандидат восстановлен в правах после отказа в регистрации или отмены решения о регистрации, а выборы уже состоялись.

В 2006 г. в подмосковном Климовске было отказано в регистрации 24 кандидатам, которые были восстановлены в правах Центральной избирательной комиссией за 3 дня до голосования, но их фамилии не были включены в бюллетени для голосования. Суды выносили разные решения. В итоге выборы были признаны недействительными, поскольку избиратели не имели возможности «высказаться по данным кандидатурам». В настоящее время законодательство требует доказать факт влияния нарушения на волеизъявление, обосновывая это необходимостью соблюдения баланса частных и публичных интересов. Однако я в данном случае частные интересы ущемленного в правах кандидата не отделяю от своих прав как избирателя, даже если кандидатура этого кандидата ранее мне не была известна. Дополнительным аргументом является сложный фильтр для получения статуса кандидата на всех уровнях выборов.

Худолей Д.М.

Однозначно стоит признать таким факт совершения уголовно-наказуемого деяния (только при такой агитации стоит аннулировать результаты выборов). Незаконный недопуск кандидата может рассматриваться как основание для отмены результатов выборов в случае совершения преступления со стороны членов избирательных комиссий (что практически недоказуемо). Вообще стоит либерализовать избирательное законодательство и уменьшить число оснований для отказа в регистрации или отмены регистрации кандидата. В последнем случае сама идея о выработке объективных критериев оценки масштаба нарушений пропадет. Всевозможные результаты социологических опросов вряд ли стоит признавать объективными, тем более, что неясно, при какой популярности у кандидата, которого не допустили до выборов, стоит отменять результаты. Математически, кандидат даже с 3–5% голосов может вмешаться в борьбу («оттянуть» часть голосов у основных кандидатов). Не думаю, что можно выявить какие-то объективные справедливые критерии в этом случае.

Рыбин А.В.

Полагаю, что нельзя. Думаю, что это дискреция суда, и законодателю вряд ли удастся создать такую норму, которая была бы с одной стороны общим правилом, с другой была бы достаточно казуистичной, чтоб охватить все основные жизненные ситуации, которые приводят на практике к искажению воли избирателей.

В данном случае микрозаконодателем должен выступать именно суд, который по обстоятельствам дела должен прийти к выводу, могли ли те или иные нарушения повлиять на формирование воли избирателей (как это проявилось, во что вылилось на участках и т.п.).

Елаев А.А.

Вопрос перекликается с вопросом 1 и приведённым примером с аналогией результатов налоговых проверок и оценкой судами нарушений. Скорее всего, если и можно их выработать, то только в тех случаях, когда нарушения очевидны и могут поставить под сомнение результаты голосования, но в данном случае нужны конкретные пресекательные количественные критерии нарушения. В противном случае будет столь значительная дискреция у избирательной комиссии или суда, что будет приводить к фактически произвольному признанию выборов недействительными. Например, при незаконной отмене регистрации кандидата, выявившейся после подведения итогов голосования, вопрос может являться спорным в зависимости от того, был он выдвинут в порядке самовыдвижения или избирательным объединением, по одномандатному, многомандатному округу или в составе списка кандидатов, а также о каком количестве таких кандидатов идёт речь, так как надо учитывать баланс интересов общества и конкретного кандидата. То, что кажется «трагедией» для конкретного кандидата, может абсолютно никак не повлиять на расклад сил в представительном органе или на конкретных выборах. Но в некоторых случаях можно придумать механизм законной компенсации убытков и дополнительных выплат таким кандидатам, который в настоящее время ещё не до конца отработан теоретически.

Воробьев Н.И.

Формально такие критерии можно сформулировать. Но какая в этом будет польза? Никакая. Проблема в том, как эти нарушения «связать» с достоверностью или недостоверностью волеизъявления избирателей. Это сделать практически невозможно. Никто (в том числе судья) не может объективно, обоснованно и правильно ответить на вопрос, как и каким образом, например, незаконно выпущенные листовки и плакаты повлияли (или не повлияли) и на какое количество избирателей повлияли (или не повлияли) при их волеизъявлении на выборах?

Кстати, что-то подобное законодатель уже сформулировал в пункте 2 статьи 77 ФЗ «Об основных гарантиях избирательных прав…» в качестве оснований для возможной отмены судом решения избирательной комиссии об установленных (определенных) результатах соответствующих выборов. Эти положения вряд ли можно считать юридически четкими и обоснованными правовыми нормами. Представляется, что указанные в этом пункте обстоятельства вызывают лишь вопросы и сомнения в их «привязке» к нарушениям, не позволяющим выявить действительную волю избирателей.

Сложность заявленной проблематики круглого стола о признании итогов голосования и результатов выборов недействительными лишний раз подчеркивает не столько необходимость безусловного принятия судами решений о признании итогов голосования недействительными в случае имевших место фактов фальсификации, вбросов и других нарушений избирательного законодательства, искажающих действительное волеизъявление избирателей, сколько значимость предупреждения и пресечения подобных противоправных действий при проведении выборов и подсчете голосов избирателей.

Комментарии И.А.Брикульского

По поводу вопроса 1.

На самом деле, вопрос выглядит небольшой провокацией. Может показаться, что монстра этой правовой неопределённости можно легко убить подобно тому, как это сделал легендарный Тесей: достаточно лишь распутать клубок, т.е. взвесив аргументы «за» и «против» и оценивая соразмерность. Иными словами, есть некая дилемма, которую предстоит разрешить. Но есть ли такая дилемма вообще?

Прежде чем продолжить, приведу две интересные точки зрения, высказанные экспертами в области избирательного процесса, которые касались выборов Президента США. В своей критической заметке на мою статью [9] А. Ю. Бузин указал, что американские суды не должны были оценивать конституционность почтового голосования, так как это “означало бы далекий выход за пределы исков”, и смешивать “в одну кучу” правовые дефекты почтового голосования и конкретные нарушения нет необходимости. По мнению А.Ю.Бузина, в идеале Трамп и его юристы должны были оспаривать сам порядок почтового голосования еще до того, как этот порядок начнёт действовать, чего заявители не сделали [11]. Другой эксперт, Игорь Слабых, сказал, что любые возражения против почтового голосования сводятся к тому, что такие нарушения могли быть, “а отсутствии доказательств того, что нарушения были (а таких доказательств не было) спор перестаёт быть по сути и уходит в теоретические дебри” [34].

В рассуждениях обоих экспертов есть кое-что общее, их аргументы идут по пути от частного к общему: если доказательств нарушений практически нет, если суды не поддержали аргументы заявителей, значит почтовое голосование презюмируется прозрачным, законным, конституционным и т.д.

Как говорят зуммеры (представители моего поколения), давайте вспомним базу: в отношениях между личностью и публичной властью (государством) личность является наиболее слабой и уязвимой стороной. Чтобы уравновесить такое положение, в государстве создаются различные механизмы, которые позволяют более слабой и уязвимой стороне защищать свои интересы. Очевидно, что один из таких механизмов – судебная защита, ключевая особенность которой – выступать гарантией вообще всех прав и свобод. Но как личности противостоять государству, если она предполагает, что её права нарушаются, а государство обладает неограниченными ресурсами и существенными инструментами давления на личность? Поэтому основополагающий принцип отношений между личностью и государством – это презумпция вины государства. Это означает, что именно государство должно доказывать законность (легитимность) своих действий, принятого акта и т.д. Говоря простым языком, государство должно оправдываться перед личностью, а все презумпции в публично-правовых спорах становятся на сторону личности, а не наоборот.

Утверждать обратное – значит оправдывать государство, занимая сторону сильного. Такая логика неизбежно таит в себе угрозу оправдания любого произвола, независимо от того, кто его творит – демократическое правительство, суды или автократ. Следовательно, если существуют справедливые сомнения в законности такого решения, если государственный орган не может доказать такую законность и прозрачность, суды должны неизбежно вставать на сторону личности. Нельзя соображениями “а вы сперва докажите и потом приходите” отказывать личности в реализации своего права, какие бы политические взгляды у такой личности ни были. Если какое-либо право нельзя реализовать или нет эффективного механизма реализации права – значит, такого права нет. Если право было нарушено, и такое право нельзя восстановить – значит, такого права нет, а также возможностей судебной защиты и эффективного судебного контроля за публичной властью. Невозможность проверить дефектные нормы в судебном порядке неизбежно влечёт произвол в отношении личности. При этом источником такого исключения судебного контроля может быть как сама норма, не допускающая её проверки в судебном порядке, так и суд, который пренебрегает своим значением и фактически самоустраняется от решения проблемы.

Важно подчеркнуть: только личность может решать, когда именно она может обратиться за судебной защитой (безусловно, в разумные сроки), т.е. момент необходимости пользования своим правом. Только личность может выбирать конкретный способ защиты своих прав и применяет их, когда считает, что они нарушены, нарушаются или создаётся непосредственная угроза таких нарушений. Иное бы означало, что как момент пользования правом, необходимость защиты права, так и конкретный способ защиты может произвольно определять публичная власть. Следовательно, то, что гражданин не оспорил сомнительные процедуры субсидиарных форм голосования ещё до дня (дней) голосования, вовсе не презюмирует его согласие с такими процедурами и тем более не означает, что имелся некий политический умысел. Как минимум, потому, что гражданин не обязан оправдываться перед государством: ведь причины могут быть совершенно разные, включая осознание угрозы правам, которое могло наступить лишь впоследствии. Отказывать на этом основании в судебной защите или обосновывать отказ от судебной проверки – значит соглашаться с допустимостью произвола.

Если презумпция виновности государства отсутствует, то в публично-правовых спорах личность должна фактически оправдываться перед государством, что означает уже нарушение презумпции невиновности лица. Принцип безусловной правоты государства, в особенности непорочности почтового или электронного голосования, пока не будет доказано обратное, приводит к тому, что любые справедливые сомнения лица в непрозрачности таких форм голосования не учитываются судами как юридически значимые, т.е. «бремя доказывания» переносится на личность, которая объективно не может доказать недоступные ей факты, информацию и т.д. В свою очередь, приводит к следующим последствиям.

Первое, как уже было указано, – к невозможности проверки действий государства в судебном порядке, а значит, к невозможности судебной защиты своих прав. Если на первый взгляд может показаться, что поставленная проблема касается лишь избирательного права, в особенности права быть избранным, то при подробном рассмотрении становится ясно, что одновременно нарушается и право на судебную защиту. Если конституционное право ещё может допустить ограничение пассивного избирательного права в конституционно значимых целях, то право на судебную защиту, как правило, относится к абсолютным правам, т.е. таким, которые не подлежат ограничению или нарушению ни при каких обстоятельствах. Любое вмешательство государства в это право автоматически является нарушением, а значит, является недопустимым. Такое вмешательство может выражаться как в активных действиях государства, так и в пассивных, т.е. когда государство не создаёт действенных механизмов защиты права. Но в таком случае именно государство должно нести за это ответственность. Более того, Конституционный Суд Российской Федерации в своих постановлениях говорил, что самого факта правовой неопределённости достаточно, чтобы признать норму не соответствующей Конституции.

Второе – к тому, что правоприменение фактически подтверждает право государства по своему полному усмотрению создавать такие формы голосования или электоральные институты, которые и далее будет невозможно проверить или идентифицировать. Но что мешает государству остановиться только на одной отрасли и сфере? Очень наивно полагать, что, санкционируя широкое усмотрение государства в одной сфере, оно на ней и остановится: подобная дискреция может коснуться и других отраслей, а для обоснования будет использована точно такая же аргументация. Именно аргументом о вседозволенности законодателя Конституционный Суд в своих решениях по делу Льва Шлосберга [24] и Николая Кузьмина [25] оправдывал право вводить обратную силу ограничений права.

Вспомним недавний пример с регулированием ДЭГ, использованный на выборах депутатов Госдумы восьмого созыва. Тогда в федеральном законодательстве ДЭГ регулировался лишь небольшой строчкой, а сама норма была сформулирована как право ЦИК по своему усмотрению регулировать этот новый институт. На основании этой нормы ЦИК принял порядок ДЭГ, который не позволял кандидатам, наблюдателям и избирателям убедиться в его прозрачности ни до выборов, ни в день голосования, ни после. Весь процесс проходит вне поля зрения ключевых участников избирательного процесса. Чем заканчивались попытки оспорить порядок ДЭГ и предполагаемые нарушения? Во-первых, тем, что заявители не могли судам доказать вообще какие-либо нарушения (так как нарушения нельзя было отследить). Во-вторых, тем, что суды проверяли порядок ДЭГ на соответствие неопределённому закону. Не помогло и обращение в Конституционный Суд: акты ЦИК не могут быть сами по себе предметом конституционного нормоконтроля. Ранее я затрагивал эту проблему в своей заметке [10]. Иными словами, дорога в Верховный Суд и Конституционный Суд была отрезана, а источником выступила ненадлежащая и неправовая избирательная процедура.

Проблема надлежащего регулирования избирательных процедур является универсальной, её сложно назвать исключительно российской, она характерна для многих современных правопорядков. Например, с аналогичной проблемой столкнулись и при оспаривании почтового голосования в США во время президентских выборов. Никакая национальная исключительность других государств автоматически не устраняет эту проблему и не устраняет необходимость презумпции виновности государства. Можно сказать, что это один из важных элементов правового государства.

Правовая дефектность избирательных процедур ведёт к более глубоким последствиям, чем просто определение мест в законодательном корпусе или избирательные права отдельных лиц: оно посягает на самое важное – право на судебную защиту и судебный контроль за действиями государства. Можно сказать, в конституционном праве действует принцип домино: вторжение государства в одно право неизбежно влечёт нарушение ряда других прав. Поэтому угроз и рисков от применения сомнительной, с точки зрения Конституции или права в целом, процедуры голосования гораздо больше, чем от признания недействительными итогов голосования на определённой территории.

По итогу, мы согласимся с фразой о «теоретических дебрях». Как говорил Георг Гегель, если факты не согласуются с теорией, тем хуже для фактов. Без «теоретических дебрей» – хорошо это или плохо – нельзя построить эффективные механизмы реализации и защиты права. Это основа. Какими бы демократическими взглядами или искренними порывами, какими бы примерами «на земле» или личным ощущением не обосновывалось обратное, отступление от такой основы неизбежно приводит к тому, что личность остаётся наедине с Левиафаном. А этого допускать ни в коем случае нельзя.

По поводу вопроса 3.

Здесь я снова приведу свою дискуссию с А.Ю.Бузиным на страницах журнала «Электоральная политика». Бузин [11], как и я [9], ссылается на тест на пропорциональность (называя его соразмерностью) для оценки того, насколько правильно поступали суды, игнорируя аргументы штаба Трампа и сравнивая требования экс-кандидата с теми последствиями, к которым выполнение требований может привести. Иными словами, спор просто сводится к тому, что важнее, т.е. уперлись в основную проблему теста на пропорциональность, отвечая по-разному.

Правда, сделаю оговорку: у меня есть сомнения, насколько вообще применим тест на пропорциональность в делах, связанных с отменой или пересмотром итогов и результатов. Всё-таки, тест на пропорциональность используется там, где непосредственно нарушается или ограничивается право конкретного лица или группы лиц.

По поводу вопроса 5.

Когда мы рассуждаем о системе сдержек и противовесов, главная угроза нам всегда видится со стороны президентско-исполнительной власти и реже – со стороны законодательного органа. Однако конституционализм – это ещё и про сдерживание любого властного субъекта. Суды, пусть и в меньшей степени, не являются исключением: превращение суда из арбитра в полноценного политического актора со своими интересами может принести не меньше бед, чем концентрация власти у другого властного института. Похожее мы наблюдали на примере Конституционного Суда России, который с 1991 по 1993 гг. играл роль скорее полноценного независимого политического субъекта, выбирал сторону политического конфликта и т.д. Этот опыт оказал влияние и на Казахстан, в котором после конституционной реформы 1995 г. Конституционный Суд был упразднён, а вместо него был создан Конституционный Совет. Можно вспомнить и Верховный Суд Украины, который в 2004 г. фактически санкционировал третий тур президентских выборов, посчитав, что фальсификации во втором туре препятствуют установлению воли избирателей. Тогда побеждавший во втором туре Виктор Янукович после нового голосования проиграл Виктору Ющенко. Конституционный Суд Украины тоже не отставал от политической субъектности: после конституционной реформы 2004 г., которая устанавливала парламентско-президентскую форму правления, ссылаясь на нарушения при принятии поправок, Конституционный Суд в 2010 г. «откатал назад» и вернул президентско-парламентскую форму правления. История, конечно, знает гораздо больше подобных случаев.

Что объединяет указанные случаи? Тонкая грань между судом как арбитром и судом, как актором, который может занимать одну из сторон политического конфликта, предопределять исход выборов и менять форму правления. Возлагать на суд такую ответственность – значит подвергать суд «институциональному испытанию». Вопрос определения победителя политической гонки приводит к тому, что суды оценивают не только вопросы права и фактические обстоятельства, но и обременяются решением политического вопроса. Нам даже может показаться, что чисто теоретически никакой проблемы нет: при независимой судебной системе эта проблема решается автоматически, и суд не подвержен влиянию политических страстей, выступая тем, кем он должен быть – арбитром.

Так ли это? Рассмотрим два примера.

Первый пример – выборы Президента США в 2020 г. На страницах журнала «Электоральная политика» даже разразилась дискуссия между моим материалом о том, почему Трамп оказался прав [9], и критическим ответом А. Ю. Бузина [11]. Если резюмировать сказанное, то оба автора по-разному интерпретировали применение теста на пропорциональность (соразмерность и пропорциональность – синонимы), а именно одного из его элементов – «взвешивания» (иногда он называется этапом «балансирования») между конкурирующими ценностями и интересами. Оценивая аргументы Трампа и его юристов, порою соглашаясь с их аргументами о допущенных нарушениях, американские суды говорили, что пересмотреть эти итоги сейчас – значит поставить под сомнение гораздо больше голосов, чем предлагается признать недействительными или пересчитать. Иными словами, “требования Трампа несоразмерны тем последствиям, которые могут наступить, если эти требования удовлетворить”, а вмешательство суда в процесс подсчета голосов, который может привести к пересмотру итогов или их отмене, “являются чрезмерным и радикальным шагом, который не соответствует общественным интересам в быстром и эффективном определении итогов выборов”.

Этот подход судов позволял им отступать от оценки тех аргументов, которые заявлял штаб Трампа, включая аргументы о непрозрачной и неконституционной процедуре почтового голосования. Отметим, что в жалобах и исках в некоторых штатах юристы Трампа прямо указывали, что от судебного решения зависит определение победителя или же просили аннулировать или пересчитать ровно такое количество голосов, которого было достаточно, чтобы победил именно Трамп. Суды поступали по-разному: либо вовсе игнорировали такие аргументы, либо давали свою оценку предполагаемому количеству недействительных бюллетеней, отвечая, что даже пересмотр результатов не приведёт к победе Трампа. С одной стороны, кажется, что суды избегали политической оценки, вернее, самоустранялись от неё, а с другой – фактически давали её, отказывая в оценке нарушений и рассмотрении дела по существу.

Второй пример – выборы депутатов Мосгордумы 2019 г. Тогда впервые применялся ДЭГ, правда, лишь в трёх избирательных округах. Основными конкурентами в округе № 30 выступали два кандидата-самовыдвиженца – Маргарита Русецкая и Роман Юнеман. Несмотря на то, что победа М.Русецкой во многом была обеспечена благодаря ДЭГ, её разрыв с Юнеманом, победившим практически на всех избирательных участках, составлял лишь 84 голоса. Хотя основные позиции строились преимущественно вокруг технических сбоев, среди аргументов о нарушении его прав как кандидата Юнеман акцентировал внимание на разрыве в 84 голоса. По идее суд должен был внимательно отнестись к «делу ДЭГ» как с учётом его новизны, так и той неоднозначности победителя избирательной гонки. Однако суды либо не признавали аргумент о нарушении прав истца как юридически значимый, либо вовсе не придавали ему значения и игнорировали. Суды указывали, что для отмены решения комиссии об итогах голосования необходимы только существенные нарушения законодательства, которые не позволяют установить итоговую волю избирателей. Пусть и в других формулировках, но суды также «взвешивали» предполагаемые нарушения при организации ДЭГ с последствиями, которые они могли бы повлечь, т.е. применяли «собственный» критерий соразмерности.

Что общего у данных кейсов?

Первое – оба кандидата вели борьбу с непрозрачной и неконтролируемой процедурой, будь то голосование по почте или дистанционное электронное. Фактически оба оказались в условиях, когда бремя доказывания непрозрачности организованной государством системы возлагается на личность, а не государство. Иными словами, заведомо и очевидно «проигрывают» в споре с публичной властью.

Второе – суды рассматривали претензии заявителей через призму соразмерности: что нанесёт большие потери правам и общественному порядку – удовлетворение прав заявителя или отказ? Соглашусь с тем, что такой ответ суды давали в разных формах: американские суды всё же последовательно давали оценку применения теста на пропорциональность, в то время как российские уделяли этому аргументу не так много внимания. Тем не менее, приходят к единому знаменателю.

Третье – де-юре суды всячески всегда избегали или, по крайней мере, пытались избегать прямой оценки разрыва между кандидатами как юридически значимого факта, хотя де-факто всё же выбирали свою сторону: отказ занимать сторону при определении победителя в округе фактически есть выбор конкретной стороны, так как речь идёт об игре с нулевой суммой. Хочется сказать, что их позиция де-юре связана с независимостью судов, их роли как арбитров на арене политических страстей. Но не стоит забывать про риски политической ответственности для судей и субъективном нежелании судей брать на себя такую политическую ответственность: гарантии независимости судей не могут на 100% обеспечить их полную независимость от тех акторов, которые влияют на их назначение, при этом совершенно неважно, проводится ли это в рамках указа президента, решения законодательного органа или же прямых выборов.

В итоге напрашивается вывод, который многим коллегам может показаться субъективным и грубым: как российские суды, так и американские, оценивая непрозрачные формы голосования и аргументы заявителей, во многом приходят к единому знаменателю.

Поступила в редакцию 06.03.2023, в окончательном виде 10.03.2023.

---

Список литературы

1. Entscheidungen des Bundesverfassungsgerichts (BVerfGE) 123, p. 39. (68 ff.). Доступ: http://www.bverfg.de/entscheidungen/cs20090303_2bvc000307.html (проверено 10.03.2023). - http://www.bverfg.de/entscheidungen/cs20090303_2bvc000307.html
2. Kräver desed av Valmyndigheten om skadeståndskrav mot Postnord, Falun (13 мая 2020), Доступ: https://www.falun.se/kommun--demokrati/kommun--demokrati/2020-05-13-kraver-besked-av-valmyndigheten-om-skadestandskrav-mot-postnord.html (проверено 24.12.2022). - https://www.falun.se/kommun--demokrati/kommun--demokrati/2020-05-13-kraver-besked-av-valmyndigheten-om-skadestandskrav-mot-postnord.html
3. Stimmzettel Fehlen – Nachzählung über Motorfahrzeugsteiern ist gefährdet, BZ Lokales (5 августа 2011, 20:36). Доступ: https://www.bernerzeitung.ch/region/kanton-bern/stimmzettel-fehlen--nachzaehlung-ueber-motor-fahrzeugsteuern-ist-gefaehrdet/story/26152979 (проверено 10.03.2023). - https://www.bernerzeitung.ch/region/kanton-bern/stimmzettel-fehlen--nachzaehlung-ueber-motor-fahrzeugsteuern-ist-gefaehrdet/story/26152979
4. Verfassungsgerichtshof [VfGH] [Конституционный суд Австрии], Решение от 1 июля 2016 г., W I 6/2016-125. Доступ: https://www.vfgh.gv.at/downloads/VfGH_W_I_6-2016_EN_2.pdf (проверено 10.03.2023). - https://www.vfgh.gv.at/downloads/VfGH_W_I_6-2016_EN_2.pdf
5. Административное дело № 2а-3709/2021 в Королёвском городском суде Московской обл. – Сайт Королёвского городского суда Московской обл. Доступ: https://korolev--mo.sudrf.ru/modules.php?name=sud_delo&name_op=sf&delo_id=1540005 (проверено 26.09.2022). - https://korolev--mo.sudrf.ru/modules.php?name=sud_delo&name_op=sf&delo_id=1540005
6. Административное дело № 33а-8761/2022 в Московском областном суде. – Сайт Московского областного суда. Доступ: https://oblsud--mo.sudrf.ru/modules.php?name=sud_delo&srv_num=1&name_op=case&case_id=4471395&case_uid=4fa15eee-1b84-4ef1-a307-a14d3add04bb&delo_id=42 (проверено 26.09.2022). - https://oblsud--mo.sudrf.ru/modules.php?name=sud_delo&srv_num=1&name_op=case&case_id=4471395&case_uid=4fa15eee-1b84-4ef1-a307-a14d3add04bb&delo_id=42
7. Алехичева Л.Г., Постников А.Е. Признание недействительными итогов голосования и результатов выборов: правовые проблемы. – Журнал российского права. 2001. № 6 (54). С. 25–36.
8. Брикульский И.А. Дистанционное электронное голосование и свободные выборы: тест на совместимость. – Яндекс-диск, 2022. Доступ: https://disk.yandex.ru/i/eSAoq705hH_1Iw (проверено 25.01.2023). - https://disk.yandex.ru/i/eSAoq705hH_1Iw
9. Брикульский И.А. Конституция США и почтовое голосование: почему Трамп оказался прав? – Электоральная политика. 2022. № 2 (8). С. 4. - http://electoralpolitics.org/ru/articles/konstitutsiia-ssha-i-pochtovoe-golosovanie-pochemu-tramp-okazalsia-prav/
10. Брикульский И. Отрезать дорогу в Конституционный суд: умысел или неосторожность? – Сайт движения «Голос» (внесено Минюстом в реестр иностранных агентов), 23.12.2022. Доступ: https://golosinfo.org/articles/146313 (проверено 01.03.2023). - https://golosinfo.org/articles/146313
11. Бузин А.Ю. О юридической оценке серьезности нарушений избирательного законодательства (у них и у нас). – Электоральная политика. 2022. № 2 (8). С. 5. - http://electoralpolitics.org/ru/articles/o-iuridicheskoi-otsenke-sereznosti-narushenii-izbiratelnogo-zakonodatelstva-u-nikh-i-u-nas/
12. Бузин А.Ю. Решение Конституционного суда города Берлин об отмене региональных и местных выборов. – Электоральная политика. 2023. № 1 (9). С. 4. - http://electoralpolitics.org/ru/articles/reshenie-konstitutsionnogo-suda-goroda-berlin-ob-otmene-regionalnykh-i-mestnykh-vyborov/
13. Дубравский П.В., Клыга А.А. Американские выборы 2020. Электоральный и юридический анализ причин поражения Дональда Трампа в 2020 году. – Электоральная политика. 2022. № 2 (8). С. 3. - http://electoralpolitics.org/ru/articles/amerikanskie-vybory-2020-elektoralnyi-i-iuridicheskii-analiz-prichin-porazheniia-donalda-trampa-v-2020-godu/
14. Жаворонков С.В., Касьян А.С., Яновский К.Э. Что случилось с «Факелом свободы»: уроки 3 ноября 2020 года для России. – Электоральная политика. 2021. № 1 (5). С. 5. - http://electoralpolitics.org/ru/articles/chto-sluchilos-s-fakelom-svobody-uroki-3-noiabria-2020-goda-dlia-rossii/
15. Киреев А.Л. География и статистика результатов президентских выборов в США – ключ к пониманию их достоверности. – Электоральная политика. 2021. № 1 (5). С. 6. - http://electoralpolitics.org/ru/articles/geografiia-i-statistika-rezultatov-prezidentskikh-vyborov-v-ssha-kliuch-k-ponimaniiu-ikh-dostovernosti/
16. Кравченко О.А. Демократия как достоверное волеизъявление народа. – Вестник Пермского университета. Юридические науки. 2013. № 1. С. 54–60.
17. Кынев А.В., Любарев А.Е. Партии и выборы в современной России: Эволюция и деволюция. М.: Фонд «Либеральная миссия», 2011. 792 с.
18. Кынев А., Любарев А., Максимов А. Региональные и местные выборы в России осени 2018 года: электоральные перемены на фоне социальных реформ. М.: Фонд «Либеральная миссия», 2019. 554 с.
19. Любарев А. Заметки о выборах в бундестаг 2017. 4. Заключительные размышления. – ЖЖ Любарева, 5.11.2017. Доступ: https://lyubarev.livejournal.com/34309.html (проверено 25.01.2023). - https://lyubarev.livejournal.com/34309.html
20. Любарев А. Местные выборы в Украине–2015. Часть 11: Кировоградский и киевский казусы. – Сайт Межрегионального объединения избирателей. Доступ: http://votas.ru/ukr-15-11.html (проверено 25.01.2023). - http://votas.ru/ukr-15-11.html
21. Любарев А. Проблемы признания недействительным волеизъявления избирателей. – Право и жизнь. 2005. № 80 (3). С. 73–86.
22. Мирзоев С. Гибель права: легитимность в «оранжевых революциях». М.: Издательство «Европа», 2006. 232 с.
23. Мониторинг конституционных новостей. – Сравнительное конституционное обозрение. 2016. № 4 (113). С. 4–13.
24. Определение Конституционного Суда РФ от 28 июня 2022 года № 1710-О. – Сайт Конституционного Суда РФ. Доступ: http://doc.ksrf.ru/decision/KSRFDecision622251.pdf (проверено 08.03.2023). - http://doc.ksrf.ru/decision/KSRFDecision622251.pdf
25. Определение Конституционного Суда РФ от 28 июня 2022 года № 1711-О. – Сайт Конституционного Суда РФ. Доступ: http://doc.ksrf.ru/decision/KSRFDecision622252.pdf (проверено 08.03.2023). - http://doc.ksrf.ru/decision/KSRFDecision622252.pdf
26. Постников А.Е., Алехичева Л.Г. Недействительность выборов. Законодательство и судебная практика. М.: Изд-во «Права человека», 2001. 190 с.
27. Решение Василеостровского районного суда Санкт-Петербурга от 20.12.2019 по делу № 2а-4140/2019. – Сайт Василеостровского районного суда г. Санкт-Петербурга. Доступ: https://vos--spb.sudrf.ru/modules.php?name=sud_delo&srv_num=1&name_op=doc&number=596512013&delo_id=41&new=0&text_number=1 (проверено 09.03.2023). - https://vos--spb.sudrf.ru/modules.php?name=sud_delo&srv_num=1&name_op=doc&number=596512013&delo_id=41&new=0&text_number=1
28. Решение Василеостровского районного суда Санкт-Петербурга от 22.11.2019 по делу № 2а-4021/2019. – Сайт Василеостровского районного суда г. Санкт-Петербурга. Доступ: https://vos--spb.sudrf.ru/modules.php?name=sud_delo&srv_num=1&name_op=doc&number=596507845&delo_id=41&new=0&text_number=1 (проверено 09.03.2023). - https://vos--spb.sudrf.ru/modules.php?name=sud_delo&srv_num=1&name_op=doc&number=596507845&delo_id=41&new=0&text_number=1
29. Решение Московского районного суда Санкт-Петербурга от 14.11.2019 № 2а-7301/2019. – Сайт Московского районного суда г. Санкт-Петербурга. Доступ: https://msk--spb.sudrf.ru/modules.php?name=sud_delo&srv_num=1&name_op=doc&number=525889115&delo_id=41&new=0&text_number=1 (проверено 10.03.2023). - https://msk--spb.sudrf.ru/modules.php?name=sud_delo&srv_num=1&name_op=doc&number=525889115&delo_id=41&new=0&text_number=1
30. Решение Московского районного суда Санкт-Петербурга от 29.01.2020 № 2а-998/2020. – Сайт Московского районного суда г. Санкт-Петербурга. Доступ: https://msk--spb.sudrf.ru/modules.php?name=sud_delo&srv_num=1&name_op=doc&number=525889478&delo_id=41&new=0&text_number=1 (проверено 10.03.2023). - https://msk--spb.sudrf.ru/modules.php?name=sud_delo&srv_num=1&name_op=doc&number=525889478&delo_id=41&new=0&text_number=1
31. Рыбин А.В. Защита результатов волеизъявления избирателей при дистанционном электронном голосованию. – Гражданин. Выборы. Власть. 2022. № 3. С. 161–176.
32. Рыбин А.В. Правовые средства защиты результатов волеизъявления избирателей в условиях пандемии. – Журнал российского права. 2022. № 2. С. 152–166.
33. Свод рекомендуемых норм при проведении выборов – Руководящие Принципы и Пояснительный Доклад, принятые Венецианской комиссией на 52-й сессии (Венеция, 18-19 октября 2002 года), CDL-AD(2002)023rev2-cor. Доступ: https://www.venice.coe.int/webforms/documents/?pdf=CDL-AD(2002)023rev2-cor-e (проверено 10.03.2023). - https://www.venice.coe.int/webforms/documents/?pdf=CDL-AD(2002)023rev2-cor-e
34. Слабых И. Комментарий. – Телеграмм, 20.12.2022. Доступ: https://t.me/uslegalnews/2700?comment=49175 (проверено 08.03.2023). - https://t.me/uslegalnews/2700?comment=49175