Необходимость социологических и политологических знаний для совершенствования избирательного законодательства

Любарев А.Е.

Аннотация

В статье обсуждаются проблемы избирательного права, которые требуют исследований в области политологии, социологии, политической географии, социальной психологии, а также математических методов анализа электоральной статистики. Эти проблемы охватывают все разделы избирательного законодательства: механизмы, обеспечивающие участие в выборах граждан, которые не могут в день голосования проголосовать на своем избирательном участке; правила регистрации кандидатов и партийных списков; установление оптимального дня голосования; оптимальная нарезка избирательных округов; ограничения при проведении предвыборной агитации; борьба с электоральными фальсификациями; поиск оптимальной избирательной системы.

---

Выборы – сфера, где пересекаются интересы различных наук. Социология, изучающая общество, смотрит на выборы как на совокупные действия большого числа людей, как на проявление и выявление настроений, охватывающих значительную часть общества, те или иные социальные группы. Политология видит в выборах проявление активности различных политических институтов – политических партий, отдельных политиков, органов власти, коммуникацию между ними, отслеживает появление и проявление в ходе выборов политических идей и лозунгов. Право изучает способы и механизмы регулирования электоральной сферы с помощью законов и иных нормативных актов, функционирование институтов, разрешающих избирательные споры. Сюда можно добавить и ряд других более узких дисциплин – социальную психологию, культурологию, политическую географию, а также математические методы изучения общественного выбора.

Выборы регулируются избирательным законодательством, которое закономерно относится к сфере избирательного права. Общеизвестно, что законодательство о выборах во многих странах весьма изменчиво и нередко подвергается конъюнктурной правке [14: 211–212]. Однако политики, пренебрегающие данными науки и отвергающие научные подходы, часто терпят фиаско, получая в результате изменений избирательного законодательства совсем не те результаты, на которые они рассчитывали. В качестве примера можно привести повышение заградительного барьера до 10% в Турции перед выборами 2002 г., в результате которого введшие этот барьер партии не попали в парламент [22: 345].

При этом важно осознавать, что избирательное право не может быть самодостаточной дисциплиной. Изучаемые ею правоотношения основаны на общественных отношениях, исследуемых социологией, политологией и другими отмеченными выше науками. Именно на данных этих наук должны основываться те решения, которые предлагаются в сфере избирательного права.

В настоящей статье обсуждаются проблемы российского избирательного права, требующие, по мнению автора, исследований в области социологии, политологии и иных наук.

Автор на основании собственного опыта выделяет следующие разделы законодательства о выборах:

1) институты и нормы, связанные с обретением и реализацией активного избирательного права;

2) институты и нормы, связанные с обретением и реализацией пассивного избирательного права;

3) институты и нормы, связанные с организацией выборов;

4) институты и нормы, призванные обеспечить формирование избирателями своей воли;

5) институты и нормы, призванные обеспечить правильное отражение воли избирателей в итогах голосования;

6) институты и нормы, определяющие, как итоги голосования трансформируются в результаты выборов.

Далее обсудим по каждому из этих разделов, какие социологические, политологические, психологические и иные знания необходимы для правильного дизайна правовых норм.

Проблемы реализации активного избирательного права

Главной проблемой в вопросах реализации активного избирательного права для российских выборов является обеспечение возможности принять участие в выборах избирателей, которые в день голосования не могут проголосовать по месту своей регистрации. Для этой цели в разное время были созданы и опробованы три механизма: досрочное голосование, голосование по открепительным удостоверениям и голосование по месту нахождения. Мировая практика знает еще несколько механизмов: голосование по почте, голосование по доверенности, дистанционное электронное голосование, но они на российских выборах не нашли применения, либо нашли ограниченное применение.

Потребность в таких механизмах испытывают различные категории избирателей:

1) избиратели, постоянно или преимущественно живущие не по месту своей регистрации;

2) избиратели, постоянно или часто перемещающиеся (шоферы-дальнобойщики, коммивояжеры и т.п.);

3) избиратели, временно покидающие место жительства (в командировку, в отпуск и т.п.);

4) городские избиратели, проводящие выходные дни за городом (на дачах, садовых участках, в лесу и т.п.);

5) избиратели, работающие в день выборов (в том числе работающие на выборах не на своих избирательных участках – члены избирательных комиссий, наблюдатели, сотрудники правоохранительных органов и т.п.).

Понятно, что интересы разных категорий избирателей те или иные из перечисленных механизмов могут удовлетворять в большей или меньшей степени, а некоторые для них могут оказаться бесполезны. Так, избиратели, постоянно живущие далеко от места своей регистрации, не могут воспользоваться досрочным голосованием, да и голосование по открепительным удостоверениям для них чаще всего оказывалось невозможно: им нужно было либо самим приехать к месту регистрации, либо просить кого-то получить открепительное удостоверение по доверенности и переслать его. Именно для этой категории избирателей в первую очередь и создавался механизм голосования по месту нахождения [16: 117–123].

С другой стороны, голосование по месту нахождения, предполагающее, что избиратель заранее указывает тот избирательный участок, где он намерен голосовать, неудобно тем избирателям, которые постоянно перемещаются и не всегда могут заранее знать, где они окажутся в день голосования. Не может помочь такой механизм (как, впрочем, и голосование по открепительным удостоверениям) тем, кто проводит свой выходной в лесу или на дачном участке, удаленном от мест голосования.

Важно также иметь в виду, что эффективность тех или иных механизмов зависит и от вида выборов, точнее, от размера избирательного округа. На федеральных выборах по единому округу избиратель может проголосовать по месту нахождения или по открепительному удостоверению на любом избирательном участке внутри страны, а также на любом зарубежном избирательном участке. А на муниципальных выборах избиратель, оказавшийся за пределами своего обычно небольшого избирательного округа, уже не сможет воспользоваться ни голосованием по открепительным удостоверениям, ни голосованием по месту нахождения.

Для отдельных категорий избирателей возможны и иные решения. Так, в сентябре 2019 г. был проведен эксперимент, в ходе которого находящиеся в Москве избиратели тех субъектов Федерации, где проводились выборы глав регионов или дополнительные выборы депутатов Государственной Думы, могли проголосовать на так называемых цифровых избирательных участках с помощью технических средств сенсорного типа. На каждом из этих участков (30) были доступны электронные бюллетени по всем видам проходивших выборов (20). Предполагается этот механизм дальше развивать, создавая цифровые участки по всей стране. Однако остаются сомнения в его востребованности. Так, по большинству выборов число проголосовавших в Москве оказалось небольшим (менее 100 человек): на многих участках не было избирателей по тем или иным выборам, либо голосовал всего один избиратель. Есть сомнения и в целесообразности расширения перечня выборов, где этот механизм может использоваться. Так, если его распространить на выборы региональных парламентов, то необходимо будет уже обеспечивать несколько сотен электронных бюллетеней, а для муниципальных выборов – несколько тысяч.

В Москве в сентябре 2018 г. и в Санкт-Петербурге в сентябре 2019 г. на выборах глав городов создавались так называемые дачные участки за пределами данных субъектов Федерации. Такое решение экспертами оценено как слишком дорогое и к тому же осложняющее контроль за проведением голосования.

Еще одним решением для избирателей, проводящих выходные за городом, стало увеличение времени голосования (продление голосования, обычно заканчивающегося в 20 ч., до 22 ч.). Это увеличивает нагрузку на избирательные комиссии, а эффект в отношении явки остается под вопросом.

Более кардинальным решением может быть перенос дня голосования на период, когда меньшее число людей находится за городом и в отпусках. Этот вопрос мы обсудим в отдельном разделе.

Для избирателей, постоянно или преимущественно живущих не по месту своей регистрации, более фундаментальным решением могло бы стать реформирование системы регистрации граждан по месту жительства, которое позволило бы им быть зарегистрированными там, где они реально проживают. Без такого реформирования возможны некоторые паллиативы. Так, В.А.Черепанов предлагает наделять активным избирательным правом на региональных и муниципальных выборах тех граждан, которых можно счесть принадлежащими к данному территориальному публичному коллективу [35; 36: 205–208].

Полагаю, что для решения вопроса об оптимальных методах обеспечения реализации активного избирательного права обсуждаемых категорий избирателей помимо юридического анализа необходимы социологические исследования, которые позволили бы оценить размеры каждой категории. При этом важную роль должен сыграть анализ данных, которыми владеет ЦИК России.

Пока этот орган очень скупо и неохотно делится с обществом и учеными теми богатейшими данными, которыми располагает. Так, в ходе обсуждения в 2017 г. идеи голосования по месту нахождения оказалось, что ЦИК располагает данными не только о числе избирателей, проголосовавших по открепительным удостоверениям (что отражено в итоговых протоколах и является общеизвестным), но и о том, сколько избирателей голосовало на федеральных выборах в своем регионе и сколько – в других регионах. Аналогичные данные ЦИК имеет теперь и в отношении голосования по месту нахождения, но лишь благодаря журналистам удалось узнать самые общие показатели (миграция внутри одного ТИК на президентских выборах составляла 25%, внутри региона – 43%, между регионами – 32%) [18], хотя было бы важно иметь такую же информацию по каждому региону.

Другая часть более общей проблемы – выездное голосование. Закон предусматривает возможность проголосовать вне помещения для голосования (в переносной ящик) для избирателей, которые не могут самостоятельно по уважительным причинам (по состоянию здоровья, инвалидности) прибыть в помещение для голосования. Однако на практике в отдельных регионах уровень выездного голосования достигает 16–24% от числа принявших участие в выборах, а в ряде сельских районов он из года в год превышает 30%. Это означает, что в выездном голосовании участвуют не только больные и инвалиды, но практически все избиратели деревень, относительно удаленных от помещений для голосования.

В 2018 г. ЦИК России при поддержке экспертов пыталась переломить ситуацию, рекомендуя для жителей таких удаленных деревень осуществлять подвоз к местам голосования вместо выезда к ним с переносным ящиком. Эффект был, но не очень большой. Уровень выездного голосования остается довольно высоким [20: 339–343; 19: 1044–1048; 21: 480–482]. С юридической точки зрения подвоз более целесообразен, поскольку позволяет лучше контролировать соблюдение закона в процессе голосования. Однако необходимы исследования конкретных обстоятельств, чтобы оценить, насколько подвоз реалистичен. Если окажется, что выездное голосование в удаленных деревнях значительно легче и дешевле подвоза избирателей, необходимо будет юридически закрепить эту практику и предусмотреть гарантии соблюдения избирательных прав граждан при ее реализации.

Проблемы реализации пассивного избирательного права

Большинство проблем, касающихся реализации пассивного избирательного права, – чисто юридические. Таковы, на мой взгляд, проблемы ограничений пассивного избирательного права и большинство проблем, связанных с правилами регистрации кандидатов и партийных списков. Тем не менее для решения ряда проблем необходимы также социологические, политологические и психологические обоснования.

Так, Конституционный Суд РФ неоднократно отмечал, что законодатель вправе в интересах избирателей предусмотреть специальные предварительные условия, позволяющие исключить из избирательного процесса тех его участников, которые не имеют достаточной поддержки избирателей. Однако сразу же возникает вопрос: в каких случаях нужны такие предварительные условия, в каких случаях исключение слабых кандидатов будет в интересах избирателей? Очевидно, что такие предварительные условия (попросту говоря, фильтры) нужны только тогда, когда кандидатов слишком много. При небольшом числе кандидатов или партийных списков правильнее регистрировать всех без каких-либо предварительных условий.

Но тут же возникает следующий вопрос: что значит «слишком много»? Здесь уже требуются знания в области психологии. По моему мнению, ответ у психологов уже есть. Я имею в виду закон Миллера, согласно которому кратковременная человеческая память, как правило, не может запомнить и повторить более 7 ± 2 элементов [27]. Отсюда можно заключить, что оптимальное число кандидатов – 7–9. Для списков кандидатов оптимальное число может быть выше (скажем, 12–15), поскольку многие списки обычно имеют ярко выраженные политическую и идеологическую идентификацию, позволяющую избирателю держать их в долговременной памяти, а некоторые из них отвергать, не уделяя им достаточного внимания.

Однако с юридической точки зрения было бы неправильно использовать или не использовать фильтры в зависимости от числа выдвинутых кандидатов. Полагаю, что условия регистрации должны быть известны кандидатам заранее. Кроме того, числом выдвинутых кандидатов легко манипулировать. В связи с этим необходимо в законодательстве определить, в каких случаях не нужны фильтры, то есть можно регистрировать всех выдвинутых кандидатов (так называемая заявительная регистрация).

Российское избирательное законодательство предусматривает возможность заявительной регистрации на выборах муниципальных депутатов: она может быть предусмотрена законом субъекта РФ для муниципальных образований с установленной этим законом средней нормой представительства, но не более 10 000. По нашему мнению, федеральный закон должен императивно закрепить заявительную регистрацию для выборов депутатов в небольших муниципальных образованиях. И при этом разрешить региональному законодателю расширять круг таких муниципальных образований [16: 96–97].

А вот для определения порога – для каких муниципальных образований можно установить заявительную регистрацию – необходимы исследования статистики муниципальных выборов. Такое исследование позволит выявить, в каких муниципальных образованиях конкуренция на выборах во всех регионах настолько низкая, что нет необходимости в каких-либо фильтрах.

Нуждается в исследованиях и проблема установления оптимального числа требуемых для регистрации подписей избирателей, особенно в случае изменения порядка сбора подписей (сбор подписей в определенных местах, сбор подписей через электронные сервисы). Если на губернаторских выборах сохранится муниципальный фильтр, то и его размер должен быть установлен не произвольно, как сейчас, а на основании исследований партийного состава депутатского корпуса. Если будет возвращен избирательный залог, что является одним из главных требований ряда экспертов, то установление его оптимального размера также потребует дополнительных исследований, к которым могли бы подключиться и экономические географы [16: 97–99; 23: 132–153].

К нормам избирательного законодательства, связанным с реализацией пассивного избирательного права, тесно примыкают нормы законодательства о политических партиях. И здесь мы имеем яркий пример, когда для обоснования юридических норм используются политологические аргументы. Конституционный Суд РФ в Постановлении от 16 июля 2007 года № 11-П привел в защиту нормы закона, позволявшей ликвидировать политические партии, которые не достигли численности в 50 тысяч членов, явно политологический аргумент: волю и интересы многонационального народа Российской Федерации могут отражать только достаточно крупные и хорошо структурированные политические партии. Кроме того, в позиции Суда косвенно был заложен тезис о том, что численность партии является показателем ее поддержки в обществе. При этом наше исследование показало, что оба аргумента являются ошибочными [26]. Полагаю, что оптимизация законодательства о политических партиях невозможна без серьезного политологического анализа.

Проблема установления оптимального дня голосования

Среди проблем, связанных с организацией выборов, есть две, которые в наибольшей степени требуют социологических, географических и иных исследований. Это проблема установления оптимального дня голосования и проблема оптимальной нарезки избирательных округов. Рассмотрим их по отдельности.

С того момента, как федеральный закон в 2012 году установил один в году единый день голосования в сентябре, не утихают споры о том, в какое время лучше проводить выборы. Предлагается широкий спектр вариантов месяца для единого дня голосования: осенний – от конца сентября до декабря и весенний – март или апрель. Обсуждаются также возврат к двум в году единым дням голосования (весеннему и осеннему), а также полный отказ от единых для всей страны дней голосования, то есть возвращение регионам права самостоятельно определять день голосования [23: 97–101].

Полагаю, что выбор оптимального времени для проведения голосования требует учета большого числа факторов. Среди них безусловно важную роль играют климатические. Слишком хорошая погода стимулирует горожан проводить время за городом. Очень плохая погода (особенно в сочетании с такими явлениями как гололед или слякоть) побуждает людей не выходить из дома. Иными словами, для дня голосования лучше всего подходит погода относительно теплая и сухая. При этом необходимо также учитывать наиболее популярные периоды для отпуска (летние месяцы, особенно июль и август, бархатный сезон в сентябре, периоды школьных каникул), а также периоды распутицы, создающие транспортные проблемы.

Учет указанных климатических и социальных факторов важен не только для самого дня голосования, но и для всего периода избирательной кампании. Если сбор подписей избирателей и стадия предвыборной агитации приходятся на отпускное время, то избирательная кампания оказывается в основном выхолощенной.

Следует обратить отдельное внимание на психологическое состояние избирателей. В пользу весеннего варианта часто звучат аргументы, что в весенний период у людей более позитивный настрой. Однако такие аргументы желательно подкреплять научными данными. Звучали и высказывания о том, что ноябрь и февраль являются самыми депрессивными месяцами, поэтому проведение голосования в эти месяцы нежелательно [32].

Отдельный вопрос: можно ли с учетом всех перечисленных факторов выбрать период, оптимальный для голосования во всех регионах? Если окажется, что задача не решаемая, это будет дополнительным аргументом в пользу отказа от единых для всей страны дней голосования.

В пользу проведения голосования в сентябре обычно звучит только один аргумент: это полезно с точки зрения бюджетного процесса [30]. Однако такие утверждения не подкреплены соответствующими исследованиями – ни на федеральном, ни на региональном, ни на муниципальном уровнях.

С проблемами единых дней голосования тесно связана проблема совмещения выборов. Хотя совмещение в один день голосования на разных выборах практиковалось и до введения в 2006 г. единых дней голосования, их введение по сути вынуждает к совмещению выборов. Более того, желание совмещать выборы и тем самым экономить бюджетные средства стало одним из аргументов в пользу единых дней голосования. В результате число избирательных бюллетеней, которые одновременно получает избиратель, в ряде случаев доходит до девяти.

Однако совмещение выборов имеет не только достоинства, но и недостатки. Оно затрудняет осознанный выбор избирателя, повышает уровень протестного голосования, осложняет работу избирательных комиссий, что приводит к более частым ошибкам при подведении итогов голосования [23: 105–108].

В связи с этим желательно провести психологические и социологические исследования, которые позволили бы установить, какое количество бюллетеней одновременно еще позволяет избирателю делать осознанный выбор.

Проблемы нарезки избирательных округов

Известно, что нарезка избирательных округов может влиять на результаты выборов, и потому этот процесс часто становится объектом манипуляций в пользу одной из политических партий. Такие манипуляции еще двести лет назад получили название «джерримендеринг» [29; 22: 118–120]. С целью исключения или минимизации манипуляций нарезку округов возлагают на специальные независимые органы [15] и устанавливают специальные правила нарезки. В частности, Международный Фонд Избирательных систем рекомендовал при нарезке округов учитывать следующие факторы:

· плотность населения;

· легкость транспортировки и коммуникации;

· географические характеристики;

· существующие структуры человеческих поселений;

· финансовая жизнеспособность и административный потенциал избирательного округа;

· финансовые и административные последствия определения границ округов;

· существующие границы;

· общность интересов.

На практике во многих странах используются такие критерии как равенство по численности населения (или избирательного корпуса), компактность, учет естественных и административных границ, единство интересов и культурных проблем [6: 272–275; 28].

Российское законодательство предусматривает три критерия: примерное равенство округов по численности избирателей, единство территории (исключение возможно лишь для анклавных территорий) и учет административных границ. При этом первый и третий критерий часто вступают в конфликт, и здесь приоритет определяется органом, осуществляющим нарезку. Так, для региональных выборов закон определяет, что в общем случае число избирателей в одномандатном округе не должно отклоняться от средней нормы представительства более чем на 10%, но для того, чтобы не разрезать муниципальные образования, можно увеличить допустимые отклонения до 20%.

Практика показывает, что в одних регионах стремятся уложиться в 10-процетный лимит, допуская при этом разрезание муниципальных образований, в других же предпочитают допускать большие отклонения от средней нормы представительства, но не разрезать те муниципальные районы и городские округа, которые укладываются в установленные законом рамки [19: 83–117]. Было бы важно на основе политологического и социологического анализа понять, какой из этих двух подходов предпочтительнее. Впрочем, скорее всего, ответ на этот вопрос будет различным для разных ситуаций, но во всех случаях необходим научный подход.

Что касается таких критериев, как компактность и учет общности интересов, то они в России обычно не артикулируются. Тем не менее, скорее всего, эти критерии учитываются интуитивно. Однако с 2014 г. стали наблюдаться случаи сознательного нарушения данных критериев, что можно счесть проявлением джерримендеринга. Так, для выборов Тульской областной Думы была создана «лепестковая» нарезка: округа были вытянуты лепестками от центра Тулы в сторону периферии и объединяли городские и сельские территории. Причудливую конфигурацию имел и ряд округов на выборах в Московскую городскую Думу [20: 45–46].

Для выборов в Государственную Думу 2016 г. «лепестковый» принцип нарезки округов стал доминирующим: он использовался в 45 регионах из 53, где было образовано более одного одномандатного округа. Использовался этот подход в тот же год и в некоторых регионах при нарезке округов на выборах региональных парламентов [19: 53–56, 83–117].

«Лепестковая» нарезка не соответствует критериям компактности (округа получаются вытянутыми, а иногда имеют совсем причудливую форму) и общности интересов (объединяются городские, пригородные и периферийные территории с явно различающимися интересами). Однако, как отмечалось выше, в российском законодательстве эти критерии не фигурируют. Не обсуждаются они практически и в российской научной литературе. Однако в демократических странах этим проблемам уделяется большое внимание, и есть примеры того, как они решаются в разных странах [6: 255–257, 274–275]. В связи с этим важно, чтобы политические географы провели исследования и адаптировали такие критерии к условиям Российской Федерации.

Проблемы формирования воли избирателей

На формирование воли избирателей направлена деятельность, которую в целом можно именовать политической рекламой. В период избирательной кампании политическая реклама приобретает форму предвыборной агитации. В то же время на формирование воли избирателей влияют и другие виды деятельности, в частности, информирование о политических партиях и кандидатах со стороны избирательных комиссий, СМИ и иных субъектов, а также публикация результатов социологических опросов. Кроме того, немаловажную роль играет содержание избирательного бюллетеня.

Российское законодательство одним аспектам уделяет повышенное внимание, а другие обходит стороной. Так, политическая реклама вне рамок избирательной кампании не регулируется никак. При этом очевидно, что такая реклама оказывает существенное влияние на формирование воли избирателей, особенно в период, предшествующий старту избирательной кампании, когда одни партии проводят так называемые праймериз, другие иным способом активизируют свое присутствие в публичном пространстве, а потенциальные кандидаты принимают решения об участии в выборах и публично заявляют об этом.

В отношении предвыборной агитации действует довольно много ограничений, часть из которых можно счесть оправданными, а часть – весьма спорными [23: 170–181]. Так, есть ограничения по времени проведения агитации («дни тишины», начало агитации в СМИ за 28 дней до дня голосования, агитация на государственных и муниципальных теле- и радиоканалах по рабочим дням), по субъектам (запрет государственным и муниципальным органам, иностранным гражданам и организациям, членам избирательных комиссий, должностным лицам при исполнении ими должностных обязанностей и т.п.), запрещено использование для агитации средств помимо избирательных фондов, запрещена критика соперников в телеэфире, есть запреты на совмещение агитации с деятельностью, которая расценивается как подкуп избирателей, предусмотрены определенные требования к агитационным печатным материалам.

В отношении информационных материалов ограничений меньше и они чаще всего сформулированы в самом общем виде (содержание информационных материалов должно быть объективным, достоверным, не должно нарушать равенство кандидатов, избирательных объединений). Единственный вид информационных материалов, который жестко регулируется, это результаты опросов общественного мнения: требования к публикации определенного перечня реквизитов опроса и запрет на публикацию в течение пяти дней до дня голосования. Жестко регулируется и содержание избирательного бюллетеня.

Давно ведутся споры, нужно ли разграничивать информирование избирателей и предвыборную агитацию. На мой взгляд, это необходимо, если будут сохраняться отмеченные выше ограничения на проведение агитации (или хотя бы часть из них). Поэтому важно разрабатывать критерии отграничения информирования от агитации. Попытки выработать такие критерии с юридических позиций предпринимаются [12: 110–118], однако важно, чтобы к их выработке подключились социологи и социальные психологи.

Одной из главных задач электоральной социологии, на мой взгляд, является достижение понимания того, как формируется воля избирателя – в какое время и под влиянием каких факторов. Существует ряд конкурирующих теорий, пытающихся объяснить электоральное поведение избирателей; эти теории основаны главным образом на исследованиях выборов и электората США и стран Западной Европы [14: 223–253; 10: 9–53]. И если нет полной ясности, насколько эти теории приложимы к странам зрелой демократии, то тем более неясно, могут ли они объяснять электоральное поведение российских избирателей [31: 550–572].

Тем не менее в общих чертах известно, что у наиболее крупных политических партий есть ядерный электорат, всегда голосующий за «свою» партию и практически не подверженный воздействию предвыборной агитации. Есть избиратели, принимающие решение, за кого голосовать, в ходе избирательной кампании. Наконец, есть и такие, которые принимают решение уже на избирательном участке, глядя на информацию в избирательном бюллетене или в вывешенном на избирательном участке сводном плакате. Полагаю, что важно социологическими методами оценить долю каждой из этих групп. В ряде зарубежных стран, в частности, в Южной Корее и Японии, такие исследования проводятся [9; 7].

Сложнее ситуация с голосованием за конкретных кандидатов. В отдельных случаях кандидаты могут быть хорошо известны избирателям, однако не всегда они известны именно как политики, часто в качестве журналистов, артистов, спортсменов и т.п. (а на муниципальных выборах также в качестве врачей, учителей и т.п.), и в этом случае их политические позиции могут оставаться неизвестными. Часто же кандидаты основной массе избирателей малоизвестны или совсем неизвестны, и здесь важную роль играет информация о них. С одной стороны, это их партийная принадлежность, которая проявляется в том, какая партия их выдвинула – это важно, даже если кандидат не является ее членом. Самовыдвиженец может указать свою партийную принадлежность, а может ее скрыть. Нет сомнений в том, что партийная принадлежность для избирателей важна: это показывают результаты зарубежных исследований [10: 146–157], да и для России можно сделать такой качественный вывод по итогам голосования, но хотелось бы количественно оценивать, в каких случаях и для какой части избирателей это так.

С другой стороны, несомненно важна также информация о биографии и статусе кандидата, и здесь большое поле для исследований. Так, закон жестко требует, чтобы избиратель был информирован о судимости кандидата – эта информация в обязательном порядке должна помещаться в избирательный бюллетень. Однако неясно, насколько избиратель в состоянии правильно оценить данный факт биографии кандидата на основании только номера и наименования статьи Уголовного кодекса, тем более без указания года, когда он был осужден.

В то же время нетрудно догадаться, что избирателя интересуют не только отрицательные, но и положительные факты о кандидате. Наличие государственных наград, ученой степени, воинского звания и т.п. – все это объективные сведения, способные дать избирателю более ясное представление о претендентах на депутатский или должностной мандат. Вряд ли такие сведения следует включать в избирательный бюллетень, но, возможно, стоит закрепить их обязательное указание в плакатах, размещаемых на избирательных участках.

Слишком формальный подход царит сейчас при указании сведений об образовании и месте жительства. Так, информация о том, что кандидат закончил такой-то университет, не позволяет понять, кто он по специальности. В отношении места жительства в Избирательном кодексе города Москвы первоначально требовалось указать район Москвы, где проживает кандидат: предполагалось, что для избирателя это важно, учитывая огромные размеры мегаполиса. Позже это требование исключили.

Также можно предполагать, что для избирателя имеет значение, где и кем работает кандидат. Однако здесь также сложно все формализовать. Кандидат может иметь несколько мест работы, которые по-разному воспринимаются избирателями, у него может быть общественная деятельность, которая для избирателей важнее его трудовых отношений, он может быть работающим пенсионером и т.п. В этих условиях выбор той позиции, которая указывается в избирательном бюллетене, может оказать влияние на итоги голосования.

Есть и специфические вопросы, касающиеся содержания избирательного бюллетеня. Иногда названия партий для привлечения внимания выделяются шрифтом. Особым вопросом в последние годы стало расположение партий в бюллетене. Закон предусматривает для этой цели жеребьевку, и анализ результатов жеребьевок, проведенных на выборах в региональные парламенты и представительные органы региональных центров, свидетельствует о манипуляциях при их проведении. Слишком часто с точки зрения теории вероятностей «Единая Россия» получает первое место, иногда так же слишком «везет» другим партиям, например, «Коммунистам России» [21: 196–197].

При этом все представления о важности первого места в бюллетене основаны лишь на том факте, что в 2003 г. на выборах в Государственную Думу никому не известная Концептуальная партия «Единение» получила 1,2% голосов. Однако такой результат мог быть обусловлен не только ее первым местом в бюллетене, но и сходством по названию с «Единой Россией», для которой те выборы были дебютом. Скорее всего, имел место кумулятивный эффект обоих факторов. Сейчас, имея опыт уже семи кампаний в Государственную Думу и двух сотен региональных и большого числа муниципальных кампаний, вопрос о роли первого места в бюллетене можно было бы исследовать на серьезном уровне.

Наконец, необходимо с помощью социологических исследований проверить обоснованность многих ограничений, упомянутых в начале данного раздела. Например, ограничение агитации на государственных и муниципальных теле- и радиоканалах только рабочими днями, запрет публикации данных соцопросов за пять дней до дня голосования и т.п.

Проблемы правильного установления итогов голосования

Главной проблемой при подведении итогов голосования для российских выборов является предотвращение и выявление фальсификаций. Выявлению электоральных фальсификаций посвящена молодая область науки, которая еще не имеет устоявшегося названия. Речь идет о методах, основанных на статистическом анализе итогов голосования.

Поскольку методы фальсификаций весьма разнообразны, необходимо и разнообразие методов их выявления. Такие методы в настоящее время разрабатываются, но некоторые уже показали свою эффективность. Так, еще в 1990-е гг. А.А.Собянин и В.Г.Суховольский использовали метод корреляции итогов голосования с явкой, позволяющий выявлять вбросы [33: 73–109]. Этот метод и ряд других используются в работе М.Мягкова и соавторов [5]. Позднее А.Ю.Бузин предложил его модификацию [13]. На тех же допущениях был основан и метод С.А.Шпилькина, позволивший делать количественную оценку вброса [22: 543–564]. Позднее С.А.Шпилькин, модифицируя свой метод, попытался оценить одновременно объем вброса и переброса голосов [39].

Для выявления «рисовки» итоговых протоколов полезными могли бы быть методы, основанные на анализе частоты появления цифр в тех или иных строках протокола. Однако пока эти методы недостаточно обоснованы [37: 105–120]. Отдельно можно отметить методы, использованные некоторыми исследователями для анализа случаев совпадения с большой точностью процентов явки и/или результатов какой-либо партии [19: 1019–1021].

Другой подход был использован П.Климеком [4] и развит У.Мебейном и К.Калининым, предложившими так называемую конечную смешанную модель диагностики электоральных фальсификаций [17]. Однако эта модель подвергается критике с точки зрения ее математических основ [38]. Полезным может быть развитие географических методов, основанных на гипотезе о преобладании идентичного электорального поведения у близко проживающих групп избирателей [37: 120–131].

Все эти подходы требуют развития, валидации и обобщения, чтобы в борьбе за честные выборы можно было использовать надежные статистические инструменты.

Проблемы трансформации итогов голосования в результаты выборов

Совокупность норм, которые определяют, как итоги голосования трансформируются в результаты выборов, составляет избирательную систему (в узком смысле этого понятия) [22: 10–18]. Изучение избирательных систем находится на стыке избирательного права и политологии [14: 186–222].

Анализируя различные избирательные системы, мы сделали следующий вывод. Каждая система имеет свои достоинства и недостатки. При этом особенно важно учитывать, что достоинства и недостатки той или иной системы не носят абсолютного характера, а связаны с конкретными обстоятельствами, в которых данная система применяется. Более того, тесная взаимосвязь различных элементов системы приводит к тому, что их положительные и отрицательные свойства проявляются в большей или меньшей степени в зависимости от того, в какой комбинации они применяются [22: 565–571].

Из этого вывода следует, что для выявления избирательной системы, в наибольшей степени подходящей для конкретных выборов, необходимо оценивать те социальные и политические условия, в которых эти выборы будут проходить. Это и состояние партийной системы, и уровень электоральной культуры, и особенности географии и административного деления, и т.п.

В качестве примера приведем некоторые проблемы, для решения которых были бы полезны политологические исследования.

Среди политологов и юристов продолжаются споры в отношении предпочтительного варианта смешанной избирательной системы. Используемая в нашей стране смешанная несвязанная (параллельная) система подвергается критике. Взамен предлагается двухголосая смешанная связанная система, аналогичная используемой в Германии на выборах в бундестаг с 1953 г. и во многие ландтаги. Однако у политологов есть большие сомнения, что эта система в России будет работать так же хорошо, как в Германии. Обсуждается также возможность использования системы «компенсаторных представителей» (смешанная система с одним голосом у избирателя, который засчитывается одновременно кандидату и партии), аналогичной системе, которая использовалась на выборах в бундестаг в 1949 г., и системам, используемым в земле Баден-Вюртемберг и в Эстонии [11; 14: 209–211; 2; 22: 201–243, 586–591; 34; 23: 25–28].

Полагаю, что для решения этого вопроса могут быть полезны исследования расщепления голосов при использовании смешанной системы – как на российских выборах, так и в других странах. Таких исследований много по зарубежным странам (например, [1; 3; 9; 8]), были начаты они и для российских выборов [25; 22: 475–510], и их было бы целесообразно продолжать и развивать.

Еще одна проблема связана с выборами по многомандатным округам. В России это в основном муниципальные выборы, хотя такие округа используются также на выборах некоторых региональных парламентов. Здесь главный вопрос – число голосов у избирателя. Традиционно оно соответствует числу распределяемых мандатов, но в соответствие с позицией Конституционного Суда РФ число голосов у всех избирателей должно быть равным, поэтому в случае образования на одних и тех же выборах избирательных округов с разным числом мандатов в округах с большим числом мандатов число голосов ограничивается – вплоть до предоставления избирателю одного голоса (так называемая система единственного непередаваемого голоса).

Поскольку в России ежегодно проводится несколько тысяч муниципальных кампаний по многомандатным округам, накоплен огромный статистический материал. Из него можно многое понять об электоральном поведении граждан на таких выборах. В частности, многие избиратели используют не все предоставленные им голоса, и коэффициент использования голосов избирателями легко вычисляется. Важно также исследовать, как распределяются голоса между кандидатами, в том числе между победителями – в зависимости от предоставленного избирателями числа голосов [22: 134–148, 472–474]. Такие исследования позволят понять, какое количество мандатов в округе следует считать оптимальным.

Третья проблема касается использования пропорциональной системы на муниципальных выборах. По этому вопросу давно ведутся споры [40; 24; 36: 216; 23: 38–41, 122–124]. Дополнительным вопросом является оправданность введенного в 2009 г. запрета на выдвижение списков кандидатов непартийными общественными объединениями. В связи с этим было бы чрезвычайно полезным на основе анализа дискуссионных вопросов, обсуждаемых в представительных муниципальных органах, и голосования по ним оценить, каковы реальные размежевания на муниципальном уровне, носят ли они политический, корпоративный, территориальный или иной характер. Впрочем, аналогичные исследования будут полезны и на региональном уровне, особенно в отношении тех региональных парламентов, где ни одна партия не имела абсолютного большинства.

Поступила в редакцию 01.11.2019, в окончательном виде 16.11.2019.

---

Список литературы

1. Bawn K. Voter responses to electoral complexity: ticket splitting, rational voters and representation in the Federal Republic of Germany. – British Journal of Political Science. 1999. V. 29. No. 3. P. 487–505.
2. Golosov G.V. The case for mixed single vote electoral systems. – Journal of Social, Political, and Economic Studies. 2013. V. 38. No. 3. P. 317–345.
3. Jesse E. Split-voting in the Federal Republic of Germany: An Analysis of Federal Elections from 1953 to 1987. – Electoral Studies. 1988. V. 7. P. 109–124.
4. Klimek, P., Yegorov, Y., Hanel, R., and Thurner, S. Statistical Detection of Systematic Election Irregularities. – Proceedings of the National Academy of Sciences of the United States of America. 2012. V. 109. No. 41. P. 16469–16473.
5. Myagkov M., Ordeshook P.C., Shakin D. The Forensics of Election Fraud: Russia and Ukraine. N.Y.: Cambridge University Press. 2009. 289 p.
6. Redistricting in Comparative Perspective / eds L.Handley and B.Grofman. Oxford: Oxford University Press. 2008. 331 p.
7. Rich T.S., Banerjee V. When the choice is made matters: voting in Japan’s 2012 House of Representatives elections. – Political Science. 2018. V. 70. No. 1. P. 26–40. DOI: 10.1080/00323187.2018.1491799.
8. Rich T.S. Split-ticket voting in Sough Korea’s 2012 National Assembly election. – Asian Politics & Policy. 2014. V. 6. No. 3. P. 455–469.
9. Rich T.S. The timing of split-ticket voting decisions in mixed systems: evidence from South Korea. – Asian Journal of Political Science. 2012. V. 20. No. 2. P. 203–220. DOI: 10.1080/02185377.2012.714134.
10. The Routledge Handbook of Elections, Voting Behavior and Public Opinion / eds J.Fisher, E.Fieldhouse, M.N.Franklin, R.Gibson, M.Cantijoch and C.Wlezien. L. and N.Y.: Routledge. 2018. 550 p.
11. Trefs M. Voter confusion in German federal election: the Baden-Württemberg electoral system as a possible alternative. – German Politics. 2003. V. 12. No. 3. P. 82–106.
12. Большаков С.В., Головин А.Г. Информационное обеспечение выборов и референдумов в Российской Федерации. М.: РЦОИТ, «Весь Мир». 2007. 304 с.
13. Бузин А.Ю. Модификация метода Собянина–Суховольского. – Электоральная политика. 2019. № 1. Доступ: http://electoralpolitics.org/ru/articles/modifikatsiia-metoda-sobianina-sukhovolskogo/ (проверено 01.11.2019). - http://electoralpolitics.org/ru/articles/modifikatsiia-metoda-sobianina-sukhovolskogo/
14. Голосов Г.В. Сравнительная политология: Учебник. СПб: Изд-во Европ. ун-та. 2001. 368 с.
15. Гришин Н.В. Комиссии по делимитации избирательных округов: становление и перспективы политического института. – ПОЛИС. 2018. № 4. С. 100–114. DOI: 10.17976/jpps/2018.04.08.
16. Избирательный кодекс Российской Федерации – основа модернизации политической системы России / Под ред. А.Е.Любарева. М.: ГОЛОС. 2011. 460 с.
17. Калинин К. Валидация конечной смешанной модели с использованием квазиэкспериментальных и географических данных. Электоральная политика. 2019. № 1. Доступ: http://electoralpolitics.org/ru/articles/validatsiia-konechnoi-smeshannoi-modeli-s-ispolzovaniem-kvazieksperimentalnykh-i-geograficheskikh-dannykh/ (проверено 01.11.2019). - http://electoralpolitics.org/ru/articles/validatsiia-konechnoi-smeshannoi-modeli-s-ispolzovaniem-kvazieksperimentalnykh-i-geograficheskikh-dannykh/
18. Корня А. «Голос» нашел многочисленные нестыковки в данных «Мобильного избирателя». – Ведомости. 1 августа 2018. Доступ: https://www.vedomosti.ru/politics/articles/2018/08/01/777067-golos-nestikovki-mobilnogo-izbiratelya (проверено 01.11.2019). - https://www.vedomosti.ru/politics/articles/2018/08/01/777067-golos-nestikovki-mobilnogo-izbiratelya
19. Кынев А., Любарев А., Максимов А. Как выбирала Россия – 2016. Результаты мониторинга избирательного процесса. М.: Фонд «Либеральная миссия». 2017. 1142 с.
20. Кынев А., Любарев А., Максимов А. Региональные и местные выборы 2014 года в России в условиях новых ограничений конкуренции. М.: Фонд «Либеральная миссия». 2015. 372 с.
21. Кынев А., Любарев А., Максимов А. Региональные и местные выборы в России осени 2018 года: электоральные перемены на фоне социальных реформ. М.: Фонд «Либеральная миссия». 2019. 552 с.
22. Любарев А.Е. Избирательные системы: российский и мировой опыт. М.: РОО «Либеральная миссия»; Новое литературное обозрение. 2016. 632 с.
23. Любарев А.Е. На пути к реформе законодательства о выборах: позиция экспертов. М.: Издательские решения. 2019. 242 с.
24. Любарев А.Е. О проблемах использования пропорциональной избирательной системы на муниципальных выборах. – Конституционное и муниципальное право. 2011. № 10. С. 68–72.
25. Любарев А.Е., Шалаев Н.Е. Расщепление голосов в смешанных избирательных системах: попытка комплексного исследования. – Социодинамика. 2015. № 8. С. 125–286. DOI: 10.7256/2409-7144.2015.8.16076.
26. Любарев А.Е. Является ли численность партии индикатором ее общественной поддержки. – Право и политика. 2010. № 3. С. 462–469.
27. Миллер Дж.А. Магическое число семь плюс или минус два. О некоторых пределах нашей способности перерабатывать информацию. – Инженерная психология. М.: Прогресс, 1964. С. 564–581.
28. Морозова О.С. Территориальные основы организации выборов: мировая практика. – Современные проблемы науки и образования. 2014. № 4. С. 663.
29. Морозова О.С. Формирование избирательных округов как метод электорального таргетирования. – Каспийский регион: политика, экономика, культура. 2013. № 1 (34). С. 106–111.
30. Плигин: выборы в сентябре систематизируют бюджетный процесс. – Официальный сайт партии «Единая Россия». 19 июня 2015. Доступ: https://er.ru/news/132505/ (проверено 01.11.2019). - https://er.ru/news/132505/
31. Политическая социология: учебник / Под ред. Ж.Т.Тощенко. – М.: Юрайт. 2012. 624 с.
32. Разживина А. Эксперты поспорили о дне голосования. – ФедералПресс. 22 декабря 2017. Доступ: https://fedpress.ru/news/77/policy/1921149 (проверено 01.11.2019). - https://fedpress.ru/news/77/policy/1921149
33. Собянин А.А., Суховольский В.Г. Демократия, ограниченная фальсификациями: выборы и референдумы в России в 1991–1993 гг. М.: Проектная группа по правам человека. 1995. 267 с.
34. Цыпляев С.А. Выборы как основа демократизации страны. – Гражданин. Выборы. Власть. 2016. № 4. С. 153–158.
35. Черепанов В.А. Можно ли отменить в России «крепостное» избирательное право? – Сравнительное конституционное обозрение. 2017. № 5 (120). С. 116–127. DOI: 10.21128/1812-7126-2017-5-116-127.
36. Черепанов В.А. Проблемы российской государственности. Опыт системного исследования: Монография. М.: Норма : ИНФРА-М. 2018. 336 с.
37. Шалаев Н.Е. Электоральные аномалии в постсоциалистическом пространстве: опыт статистического анализа. – Диссертация на соискание ученой степени кандидата политических наук. СПб: Санкт-Петербургский государственный университет. 2016. 191 с.
38. Шень А. О функции правдоподобия и работе Кирилла Калинина «Валидация конечной смешанной модели с использованием квазиэкспериментальных и географических данных». – Электоральная политика. 2019. № 1. Доступ: http://electoralpolitics.org/ru/articles/on-the-likelyhood-for-finite-mixture-models-and-kirill-kalinins-paper-validation-of-the-finite-mixture-model-using-quasi-experimental-data-and-geography/ (проверено 01.11.2019). - http://electoralpolitics.org/ru/articles/on-the-likelyhood-for-finite-mixture-models-and-kirill-kalinins-paper-validation-of-the-finite-mixture-model-using-quasi-experimental-data-and-geography/
39. Шпилькин С. Выборы 2018 года: фактор X и «пила Чурова». – Троицкий вариант – Наука. 24 апреля 2018. Доступ: https://trv-science.ru/2018/04/24/vybory-2018-faktor-x-i-pila-churova/ (проверено 01.11.2019). - https://trv-science.ru/2018/04/24/vybory-2018-faktor-x-i-pila-churova/
40. Шугрина Е.С. Местное самоуправление и пропорциональная избирательная система: добрососедство или противостояние? (обзор заключений, направленных в Конституционный Суд РФ по делу об использовании пропорциональной избирательной системы на муниципальном уровне). – Местное право. 2011. № 3. С. 33–58.