«Сверхлояльное» голосование в российских регионах: этнические и административные факторы

Воробьев Н.И., Киселев К.В., Ковин В.С., Коргунюк Ю.Г., Михайлов В.В., Панов П.В., Шкель С.Н.

Аннотация

Эксперты в области выборов обсуждают феномен «сверхлояльного голосования», наблюдаемый в ряде российских регионов. Анализируются факторы, способствующие такому голосованию (этические, социальные, политические), а также механизмы, приводящие к данному результату (подкуп избирателей, принуждение избирателей, нарушение тайны голосования, прямые фальсификации).

---

От редакции

На протяжении длительного времени (как минимум с 2003 г.) на российских выборах в ряде регионов наблюдается эффект «сверхлояльного» голосования, то есть значительно более высокого, чем средний по стране, уровня поддержки «Единой России» на выборах в Государственную Думу и кандидата от власти (В.В. Путина или Д.А. Медведева) на выборах Президента России, а также уровня поддержки поправок к Конституции в 2020 г.

Для дальнейшего изложения нам необходимо уточнить, какой уровень поддержки власти мы считаем «сверхлояльным». Это частично зависит от среднего результата «партии власти» или ее кандидата. Мы подобрали такие показатели, чтобы во всех случаях число регионов, дающих «сверхлояльное» голосование (не считая автономных округов, ликвидированных в 2003–2008 гг., и регионов, появившихся в 2014 и 2022 гг.), составляло от 11 до 14. Это превышение среднего результата по стране (в процентах от числа избирателей, принявших участие в голосовании) на 16 процентных пунктов для выборов в Государственную Думу 2011 г., на 15 процентных пунктов для аналогичных выборов 2021 г., на 10 процентных пунктов для аналогичных выборов 2003, 2007 и 2016 гг., а также для президентских выборов 2012 г., на 8 процентных пунктов для президентских выборов 2004 и 2008 гг., на 7,5 процентных пунктов для голосования по поправкам к Конституции 2020 г., на 5 процентных пунктов для президентских выборов 2018 г. и на 3 процентных пункта для президентских выборов 2024 г. Почти всегда высокий уровень поддержки власти сопровождался и сверхвысокой явкой, так что в процентах от списочного числа избирателей отрыв от средних показателей еще выше.

Впрочем, более корректно следует говорить не о «сверхлояльном» голосовании избирателей, а о «сверхлояльных результатах» голосования, имея ввиду те данные (цифры), которые зафиксированы в официальных протоколах избирательных комиссий. Эти «сверхрезультаты» являются не столько показателем реальной активности и лояльности со стороны избирателей, сколько итогом сверхусилий (зачастую выходящих за рамки установленных законом правил) электоральных управленцев.

Перечень регионов, проявлявших «сверхлояльность» в ходе 11 голосований в течение двух десятков лет, получился достаточно стабильным. Во всех 11 случаях «сверхлояльность» проявили республики Дагестан, Кабардино-Балкарская, Тыва и Чеченская. В 10 случаях – республики Ингушетия и Мордовия (кроме 2024 г.), а также Ямало-Ненецкий автономный округ (кроме 2003 г.). В 9 случаях – Карачаево-Черкесская Республика и Татарстан (кроме 2020 и 2024 гг.). В 8 случаях – Башкортостан (кроме 2003, 2016 и 2018 гг.) и Кемеровская область (кроме 2004, 2008 и 2011 гг.). В 7 случаях – Чукотский автономный округ (кроме 2012, 2016, 2020 и 2021 гг.).

Еще ряд регионов проявили «сверхлояльность» в меньшем числе случаев. Пять таких случаев в активе Республики Северная Осетия – Алания (2003, 2004, 2011, 2016 и 2021 гг.), по три – Калмыкии (2003, 2011 и 2016 гг.), Тамбовской области (2011, 2018, 2020 гг.) и Тюменской области без автономных округов (2003, 2008, 2020 гг.), по два – Адыгеи (2003 и 2021 гг.), Краснодарского края (2020 и 2024 гг.) и Саратовской области (2016 и 2024 гг.). По одному разу «сверхлояльность» зафиксирована у Астраханской (2020 г.), Белгородской (2024 г.), Брянской (2020 г.), Пензенской (2016 г.), Ростовской (2024 г.) областей, а также у Еврейской автономной области (2024 г.).

Мы видим, что из 12 регионов, проявивших «сверхлояльность» в большинстве случаев, 9 представляют республики. Это было замечено еще в начале 2000-х гг. и в связи с этим развивается представление об этническом факторе «сверхлояльности». В то же время такой подход вызывает обоснованные сомнения. Мы видим, что девять республик из 21 ни разу не оказывались в числе «сверхлояльных». При этом в число «сверхлояльных» регионов достаточно устойчиво входят Кемеровская область и два автономных округа, в одном из которых (ЯНАО) доля титульного этноса составляет 6%, а в другом (ЧАО) – 28%. Если же посмотреть на список 13 регионов, реже проявлявших «сверхлояльность», то среди них оказываются Краснодарский край, восемь областей, а также Еврейская автономная область (где доля титульного этноса менее 1%). Большинство из них начали выражать «сверхлояльность» в последние годы.

Представление об особой политической культуре отдельных народов или отдельных регионов как о причине «сверхлояльности» противоречит также анализу электоральной статистики в более широком временном диапазоне. Так, в Дагестане в 1990-х гг. уровень поддержки «партии федеральной власти» и ее кандидатов обычно был ниже общероссийского, а показатели явки были лишь немного выше общероссийских. При этом консолидированного голосования в эти годы ни разу не наблюдалось (самый высокий уровень консолидации – голосование за Зюганова в первом туре 1996 г., 63%), и вариации между районами были значительными, но эти вариации невозможно объяснить этническим фактором [27: 282–291].

Другой пример – Кемеровская область, которая вплоть до 2000 г. показывала более низкую явку, чем среднероссийская. Да и поддержка «партии федеральной власти» и ее кандидатов часто была ниже среднероссийской (1993, 1995, 1996, 2000 гг.) или практически равной (2004 и 2008 гг.). И только с 2012 г. область стала стабильно «сверхлояльной» [27: 277–279].

В литературе эти проблемы обсуждаются в разных аспектах. Так, еще в 2005 г. отмечалась отрицательная корреляция показателя явки на федеральных выборах с долей русского населения в регионе и долей городского населения [16], из чего можно было сделать вывод, что этнический и сельский электорат более мобилизуем. Однако позже оказалось, что и в регионах с низкой долей сельского населения (Кемеровская область, ЯНАО) возможна эффективная мобилизация избирателей.

Высокие результаты «партии власти», достигаемые на выборах, описываются в терминах электоральной мобилизации [8; 10; 11; 15], патрон-клиентских отношений [3], «политических машин» [4; 5; 13; 18; 21], обсуждаются и прямые фальсификации [9; 19; 26; 28; 30].

В 2024 г. вышли три книги, затрагивающие проблемы управления и выборов в российских регионах. В первую очередь следует отметить книгу Станислава Шкеля «Скованные одной сетью. Выборы, этнический фактор и патрональная политика в регионах России» [29] (см. также рецензию на нее Гузели Гарифуллиной [20]). Автор провел опрос экспертов из девяти республик (шесть из которых относятся к «сверхлояльным» в нашем понимании), а затем более подробно исследовал механизмы достижения нужных власти результатов в пяти республиках (из которых «сверхлояльными» являются только Башкортостан и Татарстан). Автор сделал вывод о том, что влияние этнического фактора на высокую явку и высокие результаты власти является опосредованным (не через культурный или религиозный аспекты, а благодаря более высокой плотности социальных сетей), главными же факторами следует считать структуру региональных и локальных элит и стратегию главы региона. Кроме того, в книге отмечена электоральная мобилизация работников предприятий и организаций, а также студентов через давление со стороны начальства. Хотя книга основана на материале только этнических республик, причем далеко не всех, ее выводы могут быть полезны и в отношении других регионов.

Другой работой является книга Наталии Форрат [2], в которой анализируются «политические машины» в четырех регионах России (Татарстан, Республика Алтай, Кемеровская и Ростовская области). Стоит также отметить книгу Александра Кынева «Кто и как управляет регионами России» [24], которая дает представление о региональной власти и региональных элитах. Правда, в этой книге очень мало говорится собственно о выборах, более подробно роль глав регионов в обеспечении нужных власти результатов выборов обсуждалась в его предыдущей книге [23: 744–772].

Тем не менее, несмотря на обилие литературы, многие аспекты «сверхлояльности» остаются неясными. Это касается и факторов, влияющих на проявление «сверхлояльности», и механизмов ее достижения. В связи с этим мы попросили экспертов, исследующих выборы в российских регионах, ответить на ряд наших вопросов.

Всего мы задали 10 вопросов, на которые получили ответы от семи экспертов.

Вопрос 1. Почему среди регионов, проявляющих «сверхлояльность», много этнических республик?

Ковин В.С.

Можно согласиться с мнением С.Шкеля о влиянии более плотных социальных сетей в этнических республиках, где возможности административного вовлечения и контроля не ограничиваются сотрудниками государственных ведомств и учреждений, работниками крупных предприятий и корпораций, членами территориальных избирательных комиссий, но и достигают работников мелкого бизнеса и членов участковых избирательных комиссий. Глубина проникновения административного сигнала в более плотных этнических социальных сетях выше, чем в более разряженных.

Коргунюк Ю.Г.

Предполагаю, что формирование феномена «сверхлояльности» связано с тремя основными факторами: 1) плотностью в регионе родственных социальных сетей; 2) высоким уровнем аполитичности населения (фактического абсентеизма); 3) наличием налаженной «вертикали фальсификаций». При этом последние два фактора являются обязательными, а первый – факультативным, который и дает о себе знать в этнических республиках, отличающихся более плотными, чем в «русских» регионах, родственными социальными сетями.

Эти сети предполагают определенный тип политической культуры, которому свойственны следующие признаки: 1) люди в них изначально не признаются равными в правах: например, более старшие по возрасту имеют больше прав и т.п.; 2) члены сетей, как правило, группируются вокруг лидеров «родов» («кланов»), выполняющих роль представителей этих сетей во внешнем мире; 3) для этих сетей свойственна сосредоточенность на внутренних делах и относительное равнодушие к делам внешним; 4) в этих сетях, как правило, не считается коррупцией то, что делается в интересах этих сетей, или то, что никак не задевает этих интересов.

Наличие такой политической культуры делает более легкой электоральную мобилизацию в случае, когда лидеры «родов» сочтут это нужным, и одновременно приводит к высокому уровню фактического абсентеизма в случае, если лидеры не видят в этом никакого «родственного» интереса. Абсентеизм же, в свою очередь, создает вакуум, который легко заполняется результатами, фальсифицированными в интересах определенных групп (включая родственные) – особенно при наличии налаженной «вертикали фальсификаций».

Отсюда относительно высокий уровень голосования в ряде этнических республик не только за «партию власти», в которой представлены лидеры многих родственных социальных сетей, но и за некоторые маргинальные партии. Яркий пример – успехи партии «Патриоты России» в Северной Осетии.

Киселев К.В.

Представляется, что причин несколько. Не всегда все присутствуют в регионе одновременно, но они могут сочетаться, усиливая резонанс в «сверхлояльном» голосовании. При этом в большинстве случаев эти причины не связаны собственно с этническим фактором. Назовем лишь некоторые.

Во-первых, часто власть в этнических республиках монолитна, в ней отсутствуют или предельно скрыты конфликты и расколы (наиболее яркий пример – Чеченская республика). Такая монолитность – принципиальный ресурс для подавления оппозиционных мнений и организации «сверхлояльного» голосования.

Во-вторых, в этнических республиках, как правило, бизнес-интересы более жестко «завязаны» на власть, чем в большинстве остальных регионов, а потому, даже конкурируя друг с другом, экономические акторы при решении политических (электоральных и др.) задач объединяются вокруг политических «приказов» региональной власти, обеспечивая голосование зависимых избирателей (Татарстан, Башкортостан и др.).

В-третьих, иногда сказываются уровень образования и, шире, политической культуры, отсутствие традиций гражданской активности, отстаивания политических интересов (Тыва и др.).

В-четвертых, некоторые этнические республики часто рассматриваются центральной властью как некий электоральный резерв для обеспечения необходимых результатов выборов по стране в целом, а потому властям республик «дозволяется» делать на выборах все, что может обеспечить эти результаты. Тем более, что региональные власти традиционно гарантируют отсутствие постэлекторальной протестной активности.

В-пятых, влияние этничности напрямую может сказываться на «сверхлояльности» лишь через механизмы клановой и/или религиозной мобилизации.

Шкель С.Н.

Мои исследования этого вопроса привели меня к выводу, что сам по себе этнический фактор не является ни необходимым, ни достаточным условием для воспроизводства электоральной «сверхлояльности». Главный фактор – это консолидация региональных и локальных элит в рамках единой патрональной сети [6], что возможно только при наличии доминирующего политического игрока и его способности установить контроль над главными экономическими активами и политическими акторами. В условиях демократизации и рыночных преобразований 1990-х гг. политические элиты ряда национальных республик использовали этнический фактор в торге с Кремлем для получения политической и экономической автономии, что позволило им проводить реформы в более градуалистском ключе. В результате, в отличие от федеральных властей и большинства «типичных» российских регионов, которые в своей политике ориентировались на Москву, руководители многих этнических республик отказались от масштабной приватизации и сохранили почти в неизменном виде советскую систему управления в ключевых индустриальных и аграрных секторах (подробнее см. [5]). Это позволило им сохранить контроль над политической и экономической элитами, которые на выборах стали работать как одна команда и легко мобилизовывали электорат в рамках промышленных и аграрных предприятий. В то же время в ряде регионов схожую модель контроля губернаторам удавалось выстроить без этнического фактора. Кемеровская область или политическая машина Москвы времен Юрия Лужкова являются в данном случае яркими примерами. Более того, существуют этнические республики, которых, скорее, можно отнести к протестным, чем к лояльным. Например, социально-экономические или демографические особенности Чувашии и Якутии стали препятствием для формирования в этих регионах эффективных политических машин. Но в целом этнический фактор в специфических условиях 1990-х гг. скорее упрощал региональным элитам отклонение от рыночного курса Москвы и сохранение советских основ политэкономической системы. Таким образом, этнический фактор не является ключевым в объяснении воспроизводства электоральной «сверхлояльности». Однако в первые десятилетия постсоветских трансформаций он действительно был важным условием, которое упрощало региональным элитам возможность формировать эффективные политические машины. Поэтому данный фактор нельзя игнорировать, когда мы пытаемся понять, почему среди этнических республик так много «сверхлояльных».

Михайлов В.В.

Ответ надо искать в параде суверенитетов российских республик в 1990–1991 гг. и в последующем процессе подписания договоров Москвы с отдельными субъектами.

Татарстан был лидером суверенизации. Не подписал Федеративный договор и требовал отдельного равноправного договора с Москвой. Для этого он использовал давление на Центр, управляя голосованием в республике. На выборах президента РФ 12.06.1991, на референдуме РФ 25.04.93 о доверии Ельцину, референдуме РФ по проекту Конституции РФ и выборах депутатов СФ и ГД РФ 12.12.93 явка в республике была в 2–3 раза ниже среднероссийской. Это резко выделяло РТ из других субъектов. Было очевидно применение властного административного ресурса в ущерб честным и свободным выборам. В Москве это хорошо понимали. Кроме того, вопреки решению КС РФ, постановлению ВС РФ и заявлению Президента РФ 21.02.1992 был проведен референдум РТ о суверенитете Татарстана.

После заключения в феврале 1994 г. договора между РФ и РТ все эти электоральные грехи были списаны. Осталось понимание, что Москву интересует больше политический договор, но не точность в исполнении электоральных законов. При этом другие будущие сверхлояльные субъекты РФ в этот период не отличались от средних показателей.

Затем в 1995–2000 гг. Татарстан показывает самые высокие результаты, которые достигаются за счет сельских районов, где явка и голосование были на 20–30% выше городских и достигали 90–95% и выше. Снова очевидны нарушения норм свободных выборов. Однако высокие результаты удобны для Москвы, и она бездействует и этим фактически поощряет аномальности. Другие субъекты, которые получили элементы самостоятельности через отдельные договоры с Москвой, начали следовать этому примеру. Это хорошо видно на примере Башкортостана, Кабардино-Балкарии. Позднее их примеру стали следовать субъекты РФ независимо от их успеха в заключении индивидуального договора с Москвой. Это Карачаево-Черкесская Республика, Мордовия, Саратовская, Кемеровская, Тюменская области.

Высокие результаты, полученные любыми путями, включая незаконное давление и фальсификации на федеральных выборах, стали каналом налаживания отношений регионов с Москвой. Эта практика оставалась безнаказанной для исполнителей, что способствовало ее постепенному распространению по России.

Перечисленные выше сверхлояльные субъекты РФ – отличаются авторитарным и довольно жестким стилем руководителей.

Республики с низкой долей титульного этноса – Карелия, Коми, Удмуртия, Хакасия – наоборот, обладали некоторыми элементами свободы слова и демократии.

Вопрос 2. Что общего у регионов, проявляющих «сверхлояльность»?

Коргунюк Ю.Г.

Как уже отмечено выше, высокий уровень фактического абсентеизма и наличие налаженной «вертикали фальсификаций».

Михайлов В.В.

Авторитарность руководителей. Следствием этого являются еще больший зажим прессы, зависимость судов, чем в других регионах. Как формировалась авторитарное правление в том или ином регионе – это отдельный вопрос.

Ковин В.С.

«Сверхуправляемость», в том числе и электоральная, данных регионов. Готовность и способность региональной администрации проводить либо всеобщую административную мобилизацию, либо массовые фальсификации, либо сочетать и то, и другое без опасения вызвать массовое недовольство избирателей. Лояльность большинства избирателей и элит к данным методам электоральной политики и достижения результата.

Киселев К.В.

· Монолитность, если не политической элиты, то «политической политики»;

· зависимость электората от одного или немногих экономических акторов;

· практически полное отсутствие традиций гражданской/политической активности;

· в большинстве случаев экономическая (бюджетная и т.п.) зависимость от федеральной власти;

· отлаженные механизмы электоральной мобилизации.

Шкель С.Н.

Общее – это наличие доминирующего актора в лице главы региона и консолидированной (а не фрагментированной) политической элиты. Стратегии и условия для выстраивания такой системы «единой пирамиды» элитной сети и ликвидации всех «конкурирующих элитных пирамид» [6] могут быть разными. Этнический фактор в разных условиях может как способствовать консолидации элиты (как это было в 1990-х гг.), так и препятствовать этому (как это стало в некоторых республиках в последнее время). Но главная общая черта «сверхлояльных» регионов – это консолидированная региональная элита с наличием доминирующего актора, который контролирует основные политические институты и экономические ресурсы, распределяет их среди основных сегментов элит и тем самым добивается их лояльности и слаженной командной работы.

Вопрос 3. Влияют ли на проявление «сверхлояльности» культурные, этнические и религиозные факторы?

Ковин В.С.

Напрямую нет, не влияют. Если только культурные, этнические и религиозные институции не задействованы в мобилизации избирателей.

Воробьев Н.И.

Так называемое «сверхлояльное» голосование объясняется, на мой взгляд, целым рядом факторов, однако этнический фактор мне не представляется играющим решающую роль в этом вопросе.

Коргунюк Ю.Г.

Лишь в опосредованном виде – в случае, если они связаны с той самой политической культурой родственных социальных сетей, о которой говорилось в ответе на первый вопрос. При этом сами культура, этнос и религия являются в данном случае не столько факторами, сколько «маркерами», помогающими отслеживать функционирование родственных социальных сетей.

Михайлов В.В.

Да, влияют. Но это влияние второго порядка. В период агитации за самостоятельность (независимость) Татарстана часть татар руководствовалась этнической солидарностью с политикой власти РТ. После 1995 г., когда в районах явка и голосование за представителя или партию власти превышали 90%, на первый план выходила привычка послушания, когда председатель колхоза был полным хозяином на селе. Полагаю, что эту покорность и отсутствие навыков борьбы за свои права можно считать элементом культуры.

Шкель С.Н.

Сами по себе культурные, этнические и религиозные факторы являются политически нейтральными и не влияют на проявление «сверхлояльности». Они могут работать «на лояльность» только при условии использования их политическими элитами. При этом элиты могут использовать их как для проявления лояльности, так и для протестной мобилизации. Поэтому первопричина «сверхлояльности» кроется не в самой этнической культуре, а в стратегиях политических элит и в том, как они интерпретируют (фреймируют) этнические проблемы и используют этнический фактор.

Киселев К.В.

Можно сказать, что есть лишь косвенное/опосредованное влияние этнических и религиозных факторов, связанное с механизмами клановой и церковной мобилизации, традициями сельского типа расселения, механизмами «лингвистической мобилизации» и т.д.

Что касается культурных факторов, то сказываются повседневный культурный традиционализм, общие традиции лояльности, уровень образования и т.п. Чем ниже уровень развитости социального капитала (Бурдье, Патнэм и др.), тем выше уровень лояльности.

Панов П.В.

Думаю, ни республиканский статус региона, ни этничность как таковая не могут рассматриваться как непосредственные причины «сверхлояльного» голосования. Об этом красноречиво говорят эмпирические данные, в том числе приведенные в редакционном предисловии. Корреляция между республиканским статусом и сверхлояльным голосованием, а также между долей этнических меньшинств и сверхлояльным голосованием, разумеется, есть, но, как хорошо известно, это отнюдь не является свидетельством причинно-следственных связей.

Вопрос 4. Влияют ли на проявление «сверхлояльности» социальные факторы?

Киселев К.В.

Безусловно, влияют. Однозначно влияют уровень дохода и уровень образования, мобильность и экономическая зависимость, интенсивность социальных связей и уровень доверия к своим/чужим и т.д.

Михайлов В.В.

Возможно, влияют, но это составляющие общей картины третьего порядка. Жизнь в Кировской, Ульяновской областях, Чувашии и Удмуртии, непосредственных соседей Татарстана все постсоветские годы материально была несколько беднее, однако в них не замечено большого числа аномальностей на выборах.

Коргунюк Ю.Г.

В очень опосредованном виде. Например, бедность широких слоев населения и их зависимость от поддержки государства делает более легкой задачу манипуляции результатами голосования. Но только в случае наличия налаженной «вертикали фальсификаций». В 1990-е годы в регионах, где такой вертикали еще не было, такое население просто игнорировало выборы или даже голосовало против власти (особенно федеральной). Наличие же вертикали позволяет не только принуждать к голосованию зависимые от государства группы (прежде всего бюджетников), но и заполнять «вакуум» фальсифицированными результатами.

Ковин В.С.

Безусловно, существуют социальные группы более или менее электорально активные, более или менее лояльные к власти, в большей или в меньшей степени поддающиеся административной мобилизации на выборы. Но к ключевому социальному фактору «сверхлояльности» я бы отнес индифферентность, безразличие большинства избирателей к проявлениям административного принуждения к участию в голосовании и к искажениям результатов их волеизъявления. Административно-финансовая зависимость от начальства, угроза потеря работы, учебы заставляют подчиняться даже тех немногих, кто проявляет возмущение и недовольство. Страх перед властью, в широком смысле слова, также является значимым социальным фактором. «Сверхрезультаты», обеспеченные административным ресурсом и прямыми фальсификациями, требуют вовлечения в процесс немалого количества людей (чиновников, членов комиссий, силовиков, кураторов и т.п.). Распространение девиантной электоральной культуры и электоральной коррупции в региональном сообществе (когда все знают, как обеспечивается «сверхрезультат») – важнейшие социальные факторы.

Шкель С.Н.

Центральный аргумент замечательной книги Наталии Форрат [2] состоит в том, что социальная структура региональных сообществ является главной причиной вариации эффективности политических машин в разных российских регионах. Социальные расколы и доминирующие общественные установки по отношению к государству создают для элит разные возможности и ограничения при формировании политических машин. Я нахожу эмпирическое обоснование этого тезиса в книге Наталии Форрат вполне убедительным и поэтому уверен, что социальные факторы являются крайне важными в процессе воспроизводства «сверхлояльности». Я в своей книге [29] тоже привожу свидетельства того, как социальная структура регионального сообщества может способствовать в одних случаях или препятствовать в других воспроизводству «сверхлояльности». Так, например, социальные особенности Чувашии в виде высокого уровня межрегиональной трудовой миграции служат значимым препятствием для электорального контроля над населением со стороны местной администрации. Напротив, в Кемеровской области социальные факторы оказались благоприятными для формирования в этом регионе мощной политической машины, которая показала свою эффективность без наличия этнического фактора [2].

Воробьев Н.И.

Основными факторами «сверхлояльного» для власти голосования мне видятся, прежде всего, поведение и личные мотивы тех, кто в той или иной мере причастен к этому, кто участвует в процессе голосования в тех или иных ролях. В том числе, сами избиратели, которые ошибочно не понимают свою роль и ответственность в демократическом процессе, ошибочно понимают свою лояльность к руководящим лицам публичной власти, свою низкую роль как избирателей в процессе формирования органов государственной власти. «Все равно, мол, ничего не изменишь, от меня ничего не зависит, поэтому голосуй как велят, приказывают, просят и т.п….». В свою очередь, такое поведение избирателей на выборах – следствие отсутствия должного уровня образования, политической и правовой культуры среди населения, в том числе государственных и муниципальных служащих.

Ну и, конечно, весьма значимую роль в обеспечении высокого уровня «сверхлояльного» к власти голосования играют в условиях существующей государственно-политической системы организаторы выборов, нынешний состав которых сформирован в основном из бюджетнозависимых работников местных учреждений и организаций (учителей, врачей, муниципальных служащих и т.п.). Именно они организуют за скромные финансовые подачки все вбросы и фальсификации, своеобразным образом «эксплуатируют» бедность населения в отношениях с избирателями и организаторами выборов. Именно члены избиркомов разного уровня в конечном итоге делают для власти и для себя любимых приятную и выгодную электоральную отчетность.

Панов П.В.

Каждый избиратель «живет» в социальном контексте, который описывается и анализируется в социологии (точнее, одним из направлений социологии) через концепт «социальные сети». Социальные сети очень разные, в том числе по такому параметру, как плотность сети (отношение связей в сети к общему возможному числу связей [14], и чем плотнее сеть, тем более зависим индивид от своего окружения, от социального контекста. Применительно к выборам это значит, что через «сеть» его проще и убедить голосовать «правильно», и проконтролировать его голосование. Таким образом, эффективность работы политических машин во многом зависит от того, а) смогут ли они правильно определить (найти, выявить) плотные социальные сети, б) смогут ли они поставить их себе на «службу». Политические технологи – практики, кстати говоря, очень хорошо понимают это, ну а в академических исследованиях политических машин это описывается через понятие «брокеры».

Плотность сети, очевидно, зависит от размеров и типа поселения. В маленьких сельских населенных пунктах, к примеру, она очень высока в силу того, что люди одновременно опутаны друг с другом множеством связей: соседи, коллеги по работе, родственники, учились в одной школе (другой-то и нет) и т.д. и т.п. Иначе говоря, чем больше «общего», тем плотнее будет сеть. И вот здесь мы выходим на роль этничности, потому что принадлежность к одной этнической группе – это еще одно «общее», что может увеличивать количество связей в сети. И как мне представляется, это имеет значение именно для этнических меньшинств, но совсем не по причине социокультурной специфики (некого особого «менталитета»), ни в коем случае. Причина сугубо социологическая: будучи меньшинством, этническая группа по определению находится в более уязвимом положении, чем доминирующая этническая группа, особенно в плане сохранения своего языка и, шире, культуры. В то же время наличие общей культуры, хотя бы говорение на родном языке уже само по себе создает дополнительные связи и (как минимум, потенциально) повышает плотность сети. Еще раз хочется подчеркнуть, что это результат «диспозиции» этнических групп (доминирующая versus меньшинство), а не социокультурных особенностей.

Таким образом, наличие плотных этнических сетей – благоприятное условие для эффективности политических машин, а значит и для «сверхлояльного» голосования. Думаю, это объясняет, почему по всем исследованиям доля этнических меньшинств в населении территории позитивно влияет на голосование за партию власти / ее кандидатов.

Мы с коллегами в конце 2010-х гг. специально изучали эту тему. Количественное исследование, сделанное на данных муниципального уровня (более 2000 единиц) показало, что особенно сильное влияние на голосование за партию власти оказывает высокая концентрация этнических меньшинств в небольших сельских поселениях. В комбинации это существенно увеличивает плотность коммуникаций внутри социальных сетей. В городах эффект этничности заметно слабее, однако (и это оказалось неожиданным) даже там он статистически значим [8]. А полевое исследование, которые мы проводили в Ульяновской и Пензенской областях в нескольких муниципалитетах с наличием этнических меньшинств, локализованных в поселениях разного типа, позволило понять механизмы работы политических машин в условиях плотных этнических сетей. Они невероятно разнообразны, но суть именно в том, чтобы найти эффективного брокера – человека, пользующегося авторитетом в данном сообществе. Это может быть и глава администрации, но чаще даже не он, а самые разные люди – местный бизнесмен, директор школы, лидер этнической НКО, священнослужитель и т.д. Особенно важно, на мой взгляд, то, что, как показало исследование, в таких сообществах с плотными этническими сетями материальное вознаграждение – отнюдь не главный стимул для «правильного голосования». Работа политических машин строится скорее на добровольной субординации рядовых членов сообщества по отношению к лидерам. Иными словами, массовый избиратель зачастую голосует за власть без прямого материального поощрения [17].

Вопрос 5. Влияют ли на проявление «сверхлояльности» взаимоотношения внутри региональных и местных элит?

Михайлов В.В.

Это вполне может иметь место, если в субъекте имеются разные этнические группы, влияние которых не подавлено авторитарным правлением.

Киселев К.В.

Чем выше уровень политического и экономического единства элит, тем выше уровень лояльности. И наоборот, межэлитные расколы, разрывы, конфликты снижают возможности электоральной мобилизации, повышают градус конкурентности.

Ковин В.С.

Влияют. Достижение «сверхрезультата» – это вопрос управляемости со стороны действующей региональной власти и ее команды своим регионом, а также способности к координации усилий с региональными представителями федеральных ведомств (особенно силовых) и бизнес-структур. Острые межэлитные конфликты создают вероятность проседания результатов в зонах напряжения, могут дезорганизовывать деятельность политических машин. Высокая управляемость и отсутствие значимых конфликтов могут оказать влияние на выбор региона в качестве «сверхлояльного».

Коргунюк Ю.Г.

Думаю, влияет и заметно – в первую очередь потому, что наличие конфликтов между элитными группами мешает выстраиванию единой «вертикали фальсификации». В случае же, когда между группами установлен определенный консенсус, а тем более иерархические отношения, «вертикаль фальсификации» выстраивается достаточно быстро и функционирует достаточно гладко.

Шкель С.Н.

Да, безусловно, влияют. Более того, как я уже указал выше, по моему мнению, структура региональной элиты и межэлитные взаимодействия являются главными факторами в процессе воспроизводства «сверхлояльности». Важным условием консолидации региональных элит является установление контроля главы региона над местными элитами. На практике это становится возможным с помощью отмены прямых выборов глав муниципалитетов в пользу прямого или косвенного их назначения региональными властями. Как давно замечено исследователями (см., например, [7]), эффективность политических машин в этнических республиках во многом была основана на практике прямого назначения глав муниципалитетов главами этих регионов. Напротив, в регионах, где был инсталлирован институт прямых всенародных выборов мэров город и глав муниципалитетов, мощные политические машины не сложились.

Воробьев Н.И.

В нынешних регионах (как впрочем и в стране) нет никаких политических альтернатив ни партийных, ни личностно-индивидуальных. Как говорится, «настоящих буйных мало», если не сказать, что нет вообще.

Вопрос 6. Влияют ли на проявление «сверхлояльности» отношения главы региона с федеральным центром?

Коргунюк Ю.Г.

Этот вопрос был актуален пару десятилетий назад. Сейчас способность организовать нужные результаты голосования, по сути, входят в KPI губернаторов, являющихся фактическими назначенцами центра. Исключения, конечно, есть – в тех крайне редких сегодня случаях, где губернаторы избраны вопреки воле центра. В такой ситуации о «сверхлояльности» речи действительно не идет.

Киселев К.В.

Представляется, что это опосредованный фактор. Скорее, ситуация выглядит иначе. Обеспечение «сверхлояльности» на выборах есть некоторое условие обеспечения лояльности федерального центра к главе региона.

Шкель С.Н.

Я полагаю, что федеральный центр заинтересован в проявлении «сверхлояльности» со стороны любого региона, равно как и глава региона рассматривает воспроизводство электоральной «сверхлояльности» как демонстрацию Кремлю своих возможностей контроля и эффективного управления регионом. Взамен глава региона ожидает от центра продления своих полномочий и сохранения за собой властной позиции. В то же время, в вопросе о том, каким образом глава региона достигает показателей «сверхлояльности», он достаточно автономен от Кремля. Достижение этого показателя является зоной его личной политической ответственности и его тестом на эффективность. В этом смысле его отношения с федеральным центром почти никак не влияют на воспроизводство «сверхлояльности».

Ковин В.С.

Федеральный центр – сложносоставная структура. Немногие главы регионов могут похвастаться наличием близких личных отношений с Президентом, но для тех, у кого они есть (например, Кадыров), проявление «сверхрезультатов» может рассматриваться как публичная демонстрация личной преданности или как ответ на получаемые от центра преференции. В основном главы ориентированы на кого-то из ближайшего путинского окружения или из администрации президента. Гипотетически, проявление «сверхлояльности» для главы региона может носить как инициативный, так и принудительный характер. В любом случае мотивация главы по выполнению обязательств по достижению «сверхрезультатов» будет иметь прямое отношение к его личной стратегии выживания в рамках нынешней политической системы. А какова личная стратегия выживания главы именно в момент конкретной избирательной кампании – неизвестная внешнему наблюдателю переменная, которая, если и проявится, то постфактум.

Михайлов В.В.

Несомненно. От личности главы субъекта, его лояльности центру зависит очень много. Это один из самых важных факторов. Сравним Башкортостан и Татарстан. Они отличаются очень высокими результатами на выборах президента РФ в 2004–2024 гг. Но есть различие в динамике. Сравним их.

Если при Рахимове за кандидата в президенты РФ Башкортостан приносил больше голосов, чем Татарстан в абсолютном и относительном подсчете, то с приходом Хамитова эти числа упали, хотя и оставались выше среднероссийских. Больший по числу избирателей Башкортостан стал приносить кандидату власти заметно меньшее число голосов, чем его сосед РТ.

Воробьев Н.И.

Важную роль в обеспечении высокого уровня «сверхлояльности» при голосовании играют действующие в регионах губернаторы (главы) субъектов Федерации, в нынешних условиях абсолютно зависимые от главы государства и его чиновничьего окружения руководители регионов. Именно они через доступные для них «рычаги» и механизмы не только мобилизуют население на участие в голосовании, но и на обязательную, безусловную поддержку при этом действующей власти. Используются при этом самые разные методы от так называемого «кнута» до «пряника».

Вопрос 7. Какую роль в обеспечении «сверхлояльности» играют подкуп избирателей, принуждение избирателей, нарушение тайны голосования, прямые фальсификации?

Коргунюк Ю.Г.

Это элементы работы «вертикали фальсификаций» и, можно даже сказать, их ключевые инструменты.

Михайлов В.В.

Не существует «сверхлояльности» без перечисленных здесь методов. Доля их, по моему мнению, 70–80%.

Киселев К.В.

Все перечисленные способы являются одним из, если не самым главным, механизмом обеспечения сверхлояльности.

Воробьев Н.И.

Полагаю, что значительная доля этого «сверхлояльного» голосования обеспечивается банальными вбросами и фальсификациями, чему имеется множество примеров и публичных доказательств.

Ковин В.С.

Каждый из «сверхрезультатов» есть сочетание трех основных факторов: активность и лояльность избирателей, эффективность административной мобилизации, прямые фальсификации. При этом реальная активность и лояльность избирателей в «сверхлояльных» регионах во время общенациональных избирательных кампаний немногим отличается от иных регионов, что неоднократно демонстрировали результаты независимого наблюдения и/или видеонаблюдения, которые удавалось провести на группе участков. Достижение «сверхрезультатов» в большей степени зависит от двух других факторов. Представляется, что эффективность собственно политической мобилизации в интересах провластных кандидатов и повышения явки (различные формы информирования и агитации, сетки агитаторов, активность сторонников и доверенных лиц, медиакампании, ходы политтехнологов и избирательных штабов) примерно одинаковы. Откровенных провалов или прорывов, как правило, не бывает.

Шкель С.Н.

Данные практики трудно поддаются измерению, и поэтому у меня нет точного ответа на этот вопрос. Я могу лишь отметить, что, согласно моим исследовательским данным, собранным с помощью интервью и фокус-групп, прямой подкуп, принуждение и нарушение тайны голосования не являются широко распространенными практиками. Взамен этого местные власти используют более мягкие технологии мобилизации в виде агитации, убеждения и персональных просьб участия в выборах. Избиратели на такие просьбы реагируют положительно в силу солидарности и нежелания портить отношения с начальством и коллегами. Другими словами, региональные и местные власти используют административный ресурс, но не в виде репрессий, запугивания или подкупа. Скорее, он реализуется на местах через просьбы со стороны близких и знакомых избирателям лиц, с которыми они имеют непосредственные трудовые или соседские отношения. Поэтому обращения со стороны таких лиц не воспринимаются избирателями как давление и, как правило, находят положительный отклик. Таким образом, я бы сказал, что значимую роль в воспроизводстве «сверхлояльности» играют не практики прямой электоральной коррупции, а использование местными властями уже существующих социальных сетей с опорой не на угрозы, а на апелляцию к солидарности, нормам общежития и коллективному благу. Если этих практик недостаточно для достижения нужного электорального результата, могут применяться фальсификации.

Панов П.В.

На мой взгляд, «сверхлояльность» объясняется, в первую очередь, эффективной работой политических машин – политических организаций, занимающихся политической мобилизацией с целью максимизировать голосование (количество голосов) за партию / кандидата, на которого эта организация работает.

Феномен политических машин хорошо изучен на материале самых разных стран, начиная с Соединенных Штатов [1: 115]. И исследования показывают, что деятельность политических машин отнюдь не сводится к покупке голосов избирателей или к предоставлению группам избирателей неких материальных благ в обмен на «правильное» голосование. Спектр технологий, которые используют политические машины, намного шире, в том числе разнообразные инструменты как убеждения, так и принуждения. И чем лучше сработают политические машины (точнее расставят приоритеты, грамотнее распределят ресурсы, более умело используют технологии и т.д.), тем более высокими будут результаты их «работодателя».

Вопрос 8. Различаются ли регионы, проявляющие «сверхлояльность», по методам ее достижения?

Коргунюк Ю.Г.

Разумеется. В одних регионах необходимо заниматься «мобилизацией» работников предприятий и организаций, в других достаточно сверху спустить избиркомам необходимые цифры.

Михайлов В.В.

Есть основания считать, что при распространении фальсификаций на все большее число регионов существует и передача «опыта» от одного субъекта РФ к другому. Одновременно ясно, что на практике методы не могут быть одинаковыми.

Киселев К.В.

Отличия в обеспечении «сверхлояльности» кажутся не очень существенными. Административное и экономическое принуждение, прямой и косвенный подкуп (викторины, лотереи и т.п.), прямые фальсификации, запрет на оппозиционную агитацию, подавление гражданской активности, обеспечение полной лояльности прессы и сетевых агентов влияния и т.д.

Ковин В.С.

Конечно, есть стартовые социальные отличия в регионах (доля городских избирателей, избирателей с высшим образованием, уровень поддержки оппозиции и др.), которые приходится учитывать и компенсировать специальными политтехнологическими приемами. Но видится, что решающий вклад в достижение «сверхрезультатов» вносят административная мобилизация и прямые фальсификации результатов. Отличие «сверхлояльных» регионов и конкретных избирательных кампаний лишь в их соотношении. И та, и другая «технология» является методом осуществления региональной электоральной политики, регионального электорального управления. Эффективность управления этой региональной электоральной инженерией, в том числе зависит от глубины и масштабов проникновения административного контроля вплоть до конкретного избирателя и члена участковой избирательной комиссии. Причем, способность безопасно фальсифицировать результат, использовать методы электоральной коррупции [22], делает неактуальным масштабную административную мобилизацию избирателей (зачем напрягаться, если можно просто нарисовать результат) и наоборот.

Шкель С.Н.

Я думаю, что здесь уместно снова сослаться на замечательную книгу Наталии Форрат [2], в которой она блестяще показала разницу работы политических машин в регионах с разной социальной структурой. Доминирование прогосударственных (этатистских) общественных установок облегчает властям задачу для формирования эффективных политических машин, которые строятся на принципах солидарности и коллективного соучастия. В регионах с наличием более плюральной социальной структуры и большим количеством автономных социальных групп властям проще использовать практики прямого подкупа или кооптации лидеров этих социальных групп. Как отмечается в книге, обе указанные модели машинной политики способны успешно воспроизводить «сверхлояльность», но первый вариант является более надежным, работающим стабильно даже в период кризисов.

Панов П.В.

Плотные социальные, в том числе этнические сети – это всего лишь благоприятное условие для работы политических машин. Машины конструируют, формируют, собирают и, наконец, водят люди, а они не всегда компетентны, мотивированы, да и просто не всегда трудолюбивы. Особенно это касается политических машин, которые по сути своей весьма сложные «конструкции», которыми надо умело управлять. Так что даже в благоприятных условиях нет никакой гарантии успеха. Думаю, это объясняет, почему, казалось бы, в сходном социальном контексте в одном случае мы видим «сверхлояльное» голосование, а в другом нет. Достаточно показательны в этом плане примеры Марий Эл и Мордовии. Кроме того, плотность социальных сетей – не единственное благоприятное условие для сверхлояльного голосования. Явно есть и другие, и в этом смысле достаточно перспективным было бы углубленное исследование Кузбасса как, пожалуй, наиболее «сверхлояльного» из «русских» регионов РФ.

Вопрос 9. С чем связаны наблюдаемые изменения в перечне «сверхоляльных» регионов?

Михайлов В.В.

В первую очередь со сменой руководителя региона.

Киселев К.В.

Факторы изменений: ротация региональной и субрегиональной власти, совпадение выборов разных уровней, изменения в составе доминирующих экономических акторов региона (снижение конкуренции – больше лояльности, обострение – лояльность снижается), динамика межэлитных конфликтов (конфликтность – снижение лояльного голосования) и т.д.

Ковин В.С.

Есть, условно, «базовые» регионы, которые готовы демонстрировать свою «сверхлояльность», и они почти на каждых выборах присутствуют в этом перечне, но их вклада недостаточно для достижения общего утвержденного Центром результата. Определяются регионы, за счет которых происходит добор до нужных показателей. По-видимому, набор таких регионов определяется ситуативно из оценки возможностей действующей региональной власти. Перечень таких «избранных» регионов шире, чем тех, которые в итоге попадают в категорию «сверхлояльных». Нет задачи опередить других, есть задача выполнить установленные контрольные цифры, а достижение «сверхрезультатов» – это лишь бонус.

Коргунюк Ю.Г.

Полагаю, что эти изменения связаны прежде всего с необходимостью задействования «вертикали фальсификации». Без нее получится обеспечить в лучшем случае обычную лояльность. Для «сверхлояльности» нужна эта машина.

Другое дело, что обеспечение работы «вертикали фальсификации» в большинстве регионов требует серьезного напряжения сил, а «сверхлояльный» результат нужен далеко не всегда – иногда бывает вполне достаточно просто «лояльного». Поэтому, например, если «сверхлояльность» является гарантией получения регионом депутатского места в Госдуме, то машина включается на полную мощность, если же такой необходимости нет, она работает «вполсилы».

Шкель С.Н.

Я думаю, что эти изменения связаны, прежде всего, с трансформацией структуры региональных элит. При сохранении консолидации элит воспроизводство «сверхлояльности» осуществляется стабильно, в то время как фрагментация элитной структуры ведет к снижению эффективности политических машин. Причины динамики элитных сетей могу быть разными, но в последнее время в России они связаны, прежде всего, с ротацией глав регионов, которую осуществляет Кремль. Стремясь сократить автономию регионов, федеральный центр навязывает им своих ставленников, которые часто являются для этих регионов «чужаками» («варягами»), не способными наладить конструктивные отношения с местными элитами. В результате взаимодействия между новым главой региона и региональными элитами переходят в конфликтную плоскость. Масштабная ротация региональных и местных элит, которая, как правило, сопровождает приход нового главы («варяга»), только увеличивает конфликтность и ведет к элитной фрагментации. Итогом становится падение показателей электоральной «сверхлояльности». Именно такие процессы мы наблюдали в Республике Башкортостан после ухода с поста главы республики Муртазы Рахимова в 2010 г. [12] или в Республике Коми после увольнения губернатора Вячеслава Гайзера в 2015 г. [25].

Вопрос 10. Есть ли научные подходы, позволяющие вычленить роль разных методов достижения «сверхлояльности»?

Михайлов В.В.

Если отсутствует надежная социологическая опора, остается надеяться на математических статистиков, на их разнообразные подходы к этой задаче.

Коргунюк Ю.Г.

Легче всего отслеживать чистые фальсификации. В этом случае неплохо работает методика С.Шпилькина. Все остальные методы достижения «сверхлояльности» вычленяются скорее по косвенным признакам, и здесь речь идет уже не столько о надежных методах, сколько о более или менее обоснованных гипотезах.

Воробьев Н.И.

Так называемое «сверхлояльное» голосование - это всего лишь некая оценка «итогов» проведенных голосований, а не сама избирательная кампания либо избирательный процесс. Поэтому научные подходы должны касаться не самой «сверхлояльности», а электорально-политической практики, самих методов и способов, применяемых и используемых в ходе избирательных кампаний, при проведении самих выборов и голосований.

Шкель С.Н.

Сегодня исследователи электоральных процессов делают только первые шаги, чтобы понять не только общую логику и универсальные механизмы воспроизводства электоральной «сверхлояльности», но и выделить специфические методы и модели этого политического феномена. Полагаю, что книга Наталии Фаррат [2] в этом смысле является во многом новаторской. Именно в ней исследовательница предприняла одну из первых попыток вычленения разных типов машинной политики, разделив «командные» политические машины в этатистских обществах и «клиентелистские» в антиэтатистских обществах. Однако до сих пор данный вопрос сохраняет много исследовательских лакун и остается перспективным для дальнейших научных изысканий.

Ковин В.С.

На данный момент методы электоральной статистики, построенные на выявлении аномальных флуктуаций официальных результатов, достаточно успешно позволяют вычислять наличие и вклад прямых фальсификаций в достижение «сверхлояльности». Вычленение роли административной мобилизации возможно через качественный анализ состава электората отдельных избирательных участков и избирательных округов в сочетании с непосредственными полевым наблюдениями, однако это весьма трудоемко и требует значительных усилий по привязке УИК к конкретным предприятиям, образовательным и иным учреждениям. Некоторую информацию о механизмах и инструментах электорального управления и электоральной коррупции дает анализ материалов редких судебных процессов по делам в сфере нарушения избирательного законодательства и финансовых правонарушений. Принципиальным видится подход к анализу «сверхлояльных результатов» не как к результатам, которые свидетельствуют о реальных политических предпочтениях избирателей, об уровне их лояльности и активности, а как к результатам, которые свидетельствуют о степени лояльности федеральному центру и управляемости регионом со стороны региональной политической элиты.

Киселев К.В.

Безусловно. Эти методы ничем не отличаются от тех, что применяются в других электоральных случаях. При замерах явки, рейтингов, электобилити и т.д. Но стоит отметить несколько нюансов.

Во-первых, все хуже работают количественные методы. Вплоть до того, что часто сложно соблюдать пропорции выборки, так как люди определенного социального статуса и политической позиции отказываются отвечать либо лукавят при ответах.

Во-вторых, все чаще при проведении даже количественных исследований приходится «расшифровывать» позицию респондента. Наша группа уже много лет использует при проведении исследований записывающие звук планшеты, что позволяет затем вычленять устойчивые обороты речи, повторяющиеся лексемы и т.д. И нередко оказывается, что полученный таким образом лингвистический материал позволяет сделать более точные выводы, чем дает анализ цифр.

В-третьих, качественная социология тоже сталкивается с трудностями «закрытости» участников, но выводы по основаниям лоялизма или оппозиционности она позволяет сделать.

В-четвертых, представляется, что методы наблюдения, практикуемые, в частности, С.Кордонским, способны достаточно адекватно вычленить факторы лояльности.

Наконец, принципиальным является проведение постэлекторальных исследований, которых всегда не хватало в силу отсутствия заказа. Результат получен, зачем еще тратить деньги? За всю историю электоральной работы нашей группе лишь один раз удалось найти интересанта именно на постэлекторальные замеры.

Поступила в редакцию 02.04.2025, в окончательном виде 06.04.2025.

---

Список литературы

1. Banfield E., Wilson J. City Politics. Cambridge: Harvard University Press, 1965.
2. Forrat N. The Social Roots of Authoritarianism. Oxford University Press, 2024.
3. Frye T., Reuter O.J., Szakonyi D. Vote Brokers, Clientelist Appeals, and Voter Turnout: Evidence from Russia and Venezuela. – World Politics. 2019. V. 71. No. 4. P. 710–746.
4. Golosov G. Machine Politics: The Concept and Its Implications for Post-Soviet Studies. – Demokratizatsiya: The Journal of Post-Soviet Democratization. 2013. V. 21. No. 4. P. 459–480.
5. Hale H. Explaining Machine Politics in Russia’s Regions: Economy, Ethnicity, and Legacy. – Post-Soviet Affairs. 2003. V. 19. No. 3. P. 228–263.
6. Hale H. Patronal Politics: Eurasian Regime Dynamics in Comparative Perspective. New York: Cambridge University Press, 2015.
7. Matsuzato K. From Ethno-Bonapartism to Centralized Caciquismo: Characteristics and Origins of the Tatarstan Political Regime, 1900-2000. – The Journal of Communist Studies and Transition Politics. 2001. V. 17. No. 4. P. 43–77.
8. Minaeva E., Panov P. Dense networks, ethnic minorities, and electoral mobilization in contemporary Russia. – Problems of post-communism. 2023. V. 70. No. 4. P. 376–387.
9. Myagkov M., Ordeshook P., Shakin D. The Forensics of Election Fraud. Russia and Ukraine. N.Y.: Cambridge University Press, 2009. 289 p.
10. Panov P., Ross C. “Mobilized voting” versus “performance voting” in electoral autocracies: Territorial variations in the levels of support for the systemic opposition parties in Russian municipalities. – Regional & Federal Studies. 2023. V. 33. No. 3. P. 333–354.
11. Saikkonen I. Electoral Mobilization and Authoritarian Elections: Evidence from Post-Soviet Russia. – Government and Opposition. 2017. V. 52. No. 1. P. 51–74.
12. Shkel S. Why Political Machines Fail: Evidence from Bashkortostan. – Demokratizatsiya: The Journal of Post-Soviet Democratization. 2021. V. 29. No. 1. P. 31–62.
13. Tkacheva T., Golosov G.V. United Russia Primaries and the Strength of Political Machines in the Regions of Russia: Evidence from the 2016 Duma Elections. – Europe-Asia Studies. 2019. V. 71. No. 5. P. 824–838.
14. Ward M.D., Stovel K., Sacks A. Network analysis and political science. – Annual Review of Political Science. 2011. V. 14. No. 1. P. 245–264.
15. White A., Saikkonen I. More Than a Name? Variation in Electoral Mobilisation of Titular and Non-Titular Ethnic Minorities in Russian National Elections. – Ethnopolitics. 2017. V. 16. No. 5. P. 450–470.
16. Ахременко А.С. Электоральное участие и абсентизм в российских регионах: закономерности и тенденции. – Вестник Московского университета. Сер. 12, Политические науки. 2005. № 3. С. 95–113.
17. Борисова Н.В., Минаева Э.Ю., Панов П.В., Сулимов К.А. Этнические НКО как форма общественно-политической активности меньшинств в современной России. – Вестник Удмуртского университета. Социология. Политология. Международные отношения. 2021. Т. 5. № 3. С. 322–334.
18. Бри М. Москва. – Органы государственной власти субъектов Российской Федерации: учебные материалы. М., 1998. С. 72–78.
19. Бузин А.Ю., Любарев А.Е. Преступление без наказания: Административные избирательные технологии федеральных выборов 2007–2008 годов. М.: ЦПК «Никколо М»; Центр «Панормама», 2008. 284 с.
20. Гарифуллина Г.А. Этнический фактор на выборах в России: источник устойчивости или хрупкости режима?. – Электоральная политика. 2024. № 2 (12). С. 6. - https://electoralpolitics.org/ru/articles/etnicheskii-faktor-na-vyborakh-v-rossii-istochnik-ustoichivosti-ili-khrupkosti-rezhima/
21. Гилёв А.В., Семёнов А.В., Шевцова И.К. “Политические машины” и их “водители”: электоральное администрирование на местном уровне. – Полития. 2017. № 3 (86). С. 62–80.
22. Ковин В.С., Панов П.В., Подвинцев О.Б. К вопросу о содержании понятия «электоральная коррупция». – Актуальные проблемы научного обеспечения государственной политики Российской Федерации в области противодействия коррупции. Сборник трудов по итогам Второй Всероссийской научной конференции. Екатеринбург, 2016. С. 143–153.
23. Кынев А.В. Губернаторы в России: между выборами и назначениями. М.: Фонд «Либеральная миссия», 2020. 1030 с.
24. Кынев А.В. Кто и как управляет регионами России. Система управления и административная устойчивость власти российских регионов. М.: Рутения, 2024. 656 с.
25. Кынев А.В. Феномен губернаторов-«варягов» как индикатор рецентрализации. Опыт 1991–2018 гг. – Полития. 2019. Т. 93. № 2. С. 125–150.
26. Любарев А.Е., Бузин А.Ю., Кынев А.В. Мертвые души. Методы фальсификации итогов голосования и борьба с ними. М., 2007. 192 с.
27. Любарев А.Е. Занимательная электоральная статистика. М.: Голос консалтинг, 2021. 304 с.
28. Михайлов В.В. Республика Татарстан: демократия или суверенитет? М., 2004. 466 с.
29. Шкель С.Н. Скованные одной сетью. Выборы, этнический фактор и патрональная политика в регионах России. М.: Новый Хронограф, 2024. 224 с.
30. Шпилькин С. Аномальные и нормальные: статистический анализ итогов думских выборов. – Новая реальность: Кремль и Голем. Что говорят итоги выборов о социально-политической ситуации в России / под ред. К. Рогова. М.: Либеральная миссия, 2021. С. 42–54.