Необходимость структурирования критериев партийной институционализации: постановка проблемы

Лазарев А.В.

Аннотация

При исследовании партий как политического института политологи используют различные параметры, позволяющие им оценить характеристики и отличительные свойства партийной эволюции. Данная статья представляет собой обзор конкретных показателей, применяемых политическими учеными при изучении партийной институционализации, рассматривает наиболее известные и эффективные из них. Одновременно автор ставит вопрос о необходимости систематизации критериев партийной институционализации, которая на сегодняшний день отсутствует. Политологи либо самостоятельно изобретают индикаторы, при помощи которых они анализируют процесс партийной институционализации, либо совершенствуют старые, которые ранее использовались их предшественниками. Поэтому в настоящее время эти показатели постоянно усложняются, а их количество растет. С одной стороны, подобная ситуация позволяет лучше изучить разные аспекты партийной институционализации и взаимосвязи между ними. С другой стороны, в качестве инструмента исследования может быть задействовано множество разнородных параметров, которые не всегда сочетаются между собой, но могут даже являться противоречивыми. В этом случае совместное применение таких индикаторов снижает возможность прийти к достоверным научным выводам. Таким образом, проблема четкого структурирования критериев партийной институционализации становится сегодня все более актуальной. Более организованный порядок позволит предотвратить некоторые ошибки и улучшить качество будущих научных работ.

---

Проблема расширения числа критериев

История партий насчитывает более 200 лет (а история политического представительства – множество веков), и к сегодняшнему дню партии стали неотъемлемым компонентом политического устройства многих стран мира. Все больше партийных систем образуется в государствах, где они ранее отсутствовали. А сами партии постоянно эволюционируют, в результате чего изменяется их способ формирования, функции, цели, численность, взаимодействие с целевой аудиторией и стейкхолдерами, тактика в отношении партий-соперниц, роль в формировании правительства, значение при укреплении или смене существующего политического режима и другие атрибуты. В ходе своего исторического развития партии (и связанные с ними политические отношения) институционализируются, то есть приобретают «ценность и устойчивость». При этом, если удалось определить параметры партийной институционализации, то научное исследование выходит на новый уровень, становится более детальным и многогранным, приобретает сравнительный потенциал: появляется возможность изучать и сопоставлять как разные партии в отдельно взятой стране, так и прочность политических систем нескольких стран [36: 33]. «В политике институционализация означает, что политические субъекты имеют четкие и стабильные ожидания относительно поведения других субъектов. Таким образом, институционализированная партийная система – это система, в которой акторы вырабатывают ожидания и поведение, основанные на предпосылке, что фундаментальные контуры и правила партийной конкуренции и поведения будут преобладать в обозримом будущем. В институционализированной партийной системе существует уверенность в том, что такое основные партии и как они ведут себя» [16: 206]. Процесс становления партий выполняет важные функции: он упорядочивает и модернизирует политическую систему в целом, снижает радикальность и обеспечивает плавный характер политических преобразований, заставляет политические элиты быть более активными и подотчетными, способствует мобилизации и социализации граждан.

Политические ученые изобрели огромное количество различных показателей, благодаря которым можно определить уровень партийной институционализации в стране. В настоящее время таких индикаторов создается все больше, и политологи не пришли к единому мнению о том, какие из них являются наиболее эффективными при проведении исследования. Действительно, «среди ученых существует много разногласий относительно способов концептуализации критериев политической институционализации, их операционализации и измерения» [18: 18]. Сегодня возникла ситуация, когда «почти каждый автор придумал свою собственную операционализацию этого понятия [институционализации партийной системы]» [3: 118].

С одной стороны, благодаря накопленному множеству параметров процесс партийной институционализации может быть изучен более пристально и обстоятельно. С другой стороны, в образовавшейся совокупности показателей не все из них дополняют друг друга, но, наоборот, иногда могут оказаться противоречивыми. Для исследователя существует риск смешать друг с другом разнородные, неконгруэнтные параметры партийной институционализации, что, в свою очередь, может привести к снижению достоверности научных выводов. Поэтому сегодня возникает потребность в более строгом структурировании имеющихся вариативных индикаторов, которые используются разными учеными при анализе формирования партий как института.

Более того, из-за интенсивного образования новых показателей в дальнейшем может возникнуть вопрос о составлении единого списка универсальных критериев, который бы признавался большинством политологов. Если сейчас исследование партий происходит в основном в родственных между собой государствах, то при появлении общего перечня параметров институционализации оно может быть расширено на страны, политические системы которых серьезно отличаются друг от друга.

Данная обзорная статья собирает вместе и при помощи дескриптивного метода описывает наиболее содержательные критерии партийной институционализации, чаще всего используемые политологами. Автор делает вывод, что требуется более организованная система, которая позволит сгруппировать и упорядочить все множество показателей партийной институционализации, что, возможно, поможет избежать некоторых ошибок при проведении новых исследований. Составление таких подробных разрядов и подразрядов, вмещающих в себя схожие совместимые индикаторы партийной институционализации, а также в перспективе создание единой всеобщей классификации критериев могут стать предметами будущих научных трудов.

Демократия и авторитаризм

Выводы работ, изучающих партийную институционализацию в определенных странах, окажутся надежнее и точнее, если исследователь учтет некоторые соображения. Прежде всего, следует определить политический режим интересуемой страны: является ли он демократическим или авторитарным. От типа режима будет зависеть состав показателей партийной институционализации (которые ученый собирается проанализировать) – насколько они являются релевантными по отношению к особенностям политического устройства данной страны.

Многие политологи изучают партии исключительно в демократиях (например, [9; 33]), не касаясь партий в авторитарных режимах. Другие обозначают определенные условия, только при соблюдении которых они приступают к анализу партийной институционализации в соответствующих государствах. Например, в поле зрения Фернандо Касаля Бертоа попадают страны, которые набрали по меньшей мере шесть баллов в индексе Polity (то есть соответствуют минималистскому комплекту признаков, благодаря которым страну можно причислить к демократиям [22]); в которых по крайней мере один раз были проведены выборы с всеобщим избирательным правом (или, как минимум, на которых могли голосовать все лица мужского пола); где правительства формируются парламентским большинством и опираются на него, а не на монопольную волю главы государства [4: 414].

Тем не менее, нельзя отвергать некоторые виды автократий, которые предоставляют партиям сравнительную свободу действий, шансы конкурировать между собой и бороться за власть. Андреас Шедлер указывает, что именно соревновательность партийных систем является главным фактором, который разграничивает конкурентные и неконкурентные авторитарные режимы. А если уровень соревновательности является высоким или умеренным, то становится вероятным и изучение процесса партийной институционализации: «В то время как демократия – это “система, в которой партии проигрывают выборы”, электоральный авторитаризм – это система, в которой оппозиционные партии проигрывают выборы. Тем не менее, относительная прочность оппозиционных сил существенно различается в разных электоральных автократиях» [27: 46–47].

Более того, изучение развития института партий именно в авторитарных режимах является сферой интересов отдельных политологов. Хотя они заранее оговариваются, что авторитарные практики государственного управления тормозят процесс формирования партий и их систем. Так, ученые внимательно наблюдают за партийной институционализацией в тех географических регионах мира, где многие страны не являются демократическими: Латинской Америке [12; 15], Азии [7; 34], Африке [14; 28]. Авторитарная политическая элита использует законодательство, неформальные договоренности, коррупцию, насилие для контролирования партийной системы, но все же не ликвидирует ее полностью и позволяет модифицироваться в установленных ею рамках. При соблюдении «правил игры» партиям разрешено продолжать свою деятельность, таким образом, развитие партийной системы или хотя бы ее длительная трансформация с неопределенным результатом не заканчиваются.

Поэтому партийная институционализация движется с собственной скоростью как в демократических, так и некоторых авторитарных режимах. При этом преимуществом первых над последними выступают политические институты, которые не подвержены (по крайней мере, в значительной степени) ручному управлению, но функционируют независимо и самостоятельно. По этой причине эволюция партий в демократиях происходит свободно и беспрепятственно. Это означает, что лишь некоторые показатели, на которые не столь сильно воздействует директивное вмешательство со стороны влиятельных игроков и которые продолжают оставаться относительно объективными, подойдут для анализа партийной институционализации в авторитарных странах. При этом абсолютное большинство из них могут быть применены и для изучения партий в демократических странах – таким образом ученый может составить перечень общих совпадающих критериев для сравнительного исследования. Если же внимание эксперта направлено исключительно на демократические государства, то список параметров партийной институционализации будет гораздо шире и более развернутым. Тем не менее, иногда индикаторы все равно могут требовать дополнительных пояснений, так как каждая страна обладает собственным институциональным дизайном, политической культурой, сложившимися формальными и неформальными правилами.

Институционализация партий и институционализация партийных систем

Следующий «подводный камень», который следует учесть при исследовании партийной институционализации, касается концептуального различия между процессом институционализации партий (ИП) и процессом институционализации партийных систем (ИПС). Вики Рэнделл и Ларс Свазанд отмечают, что ИП и ИПС представляют собой разные феномены, которые далеко не всегда соприкасаются друг с другом, а тем более являются взаимозаменяемыми: «Но существуют также значительные способы или контексты, в которых императивы институционализации отдельной партии и институционализации в целом партийной системы могут находиться в противоречии» [24: 8]. Радослав Марковски также подчеркивает, что связь между институционализацией партий и институционализацией партийной системы не является прямолинейной, но может быть обратной, либо вовсе отсутствовать: «В некоторых случаях институционализация партий, их организационная стабильность и преемственность могут оказаться благоприятными для институционализации партийной системы, но в других случаях это не обязательно происходит, особенно если дело касается молодых демократий» [17: 56]. Новые нестабильные демократические государства ориентируются на устойчивые демократии: они стремятся как можно скорее перенести на свою почву и повысить эффективность только что созданных политических институтов, в том числе партийной системы, не задумываясь при этом об укреплении отдельных партий, развитие которых долгое время может оставаться в зародышевом состоянии. О несовпадении течений ИП и ИПС также свидетельствует и опыт стран с доминирующей партией: в то время как главенствующая партия кристаллизируется и прогрессирует, остальные в конечном счете становятся лишь ее вольными или невольными союзниками и вынуждены следовать в русле проводимой ею политики – в результате вся партийная система целиком остается шаткой [31: 37–38].

Безусловно, грань между ИП и ИПС довольно тонка, и некоторые политологи [35] легко перемещаются между анализом компонентов этих двух явлений, приравнивая их друг к другу, считая их звеньями одной цепи и делая общий итоговый вывод. Однако, качество исследования все же выиграет, если критерии, характеризующие уровень ИП и уровень ИПС, не будут совмещены между собой в едином блоке показателей (который составляется для изучения партийной институционализации) ввиду отсутствия между ними конгруэнтных связей. Институционализацию партий и институционализацию партийной системы корректнее рассматривать по отдельности в разных научных работах.

Абстрактные и эмпирические критерии

Еще одна линия размежевания, фиксирование которой способствует систематизации институциональных индикаторов, проходит между такими многочисленными по своему составу параметрами (вычисляющими как уровень ИП, так и уровень ИПС как в демократических, так и авторитарных странах), как абстрактные (качественные) и эмпирические (количественные). Политологи нередко используют индикаторы лишь одной из этих двух категорий: например, они игнорируют какие-либо количественные показатели, но подробно разбирают качественные свойства и состояния партий или их систем.

Так, абстрактные параметры ИП одним из первых установил Сэмюэл Хантингтон. Он выделил: адаптивность политической организации (в частности, партии), которая формируется путем давления со стороны окружающей среды; сложность, которая выражается как в иерархическом и функциональном умножении подразделений организации, так и в дифференциации отдельных типов ее структурных единиц; автономию – насколько политические организации и процедуры не зависят от других общественных объединений и способов поведения; согласованность – насколько консенсусным является согласие группы относительно своих функциональных границ и процедур для разрешения конфликтов, возникающих внутри этих границ [36: 33–44].

Два качественных критерия ИП, которые выделяет Анджело Панебьянко, схожи с показателями Хантингтона. Первый – степень автономии партии по отношению к ее окружению, то есть наличие у партии влиятельного центрального аппарата, ее способности находить финансовые ресурсы, регулировать деятельность региональных отделений и аффилированных организаций, выбирать председателя из состава своих членов, а не какой-либо внешней группы интересов, контролировать депутатов законодательных органов власти различного уровня. Второй – степень системности партии, то есть уровень взаимодействия ее различных внутренних сегментов, в том числе способность центрального аппарата контролировать как структурные подразделения партии, так и взаимодействие с внешней средой, что в итоге приводит к созданию однородной и более институционализированной организации [20: 55–57].

По мнению Кеннета Джанды, партия будет считаться институционализированной, если она «материализована» («reified») в общественном сознании [8: 19].

Стивен Левицки выделяет два концепта ИП. Первый – приобретение ценности, когда главная цель партийных акторов смещается от достижения конкретных задач партии к продлению существования организации как таковой. Второй – «рутинизация» поведения, когда создаются партийные правила, процедуры, роли и другие паттерны, которые становятся устойчивыми, повседневными, повторяемыми и в дальнейшем воспринимаются акторами в качестве постоянных моделей внутрипартийного взаимодействия [11: 79–81].

Рэнделл и Свазанд при рассмотрении процесса становления партий как института рисуют четырехклеточную матрицу, в ячейках которой располагаются такие необходимые элементы, как: системность, под которой авторы, по аналогии с Панебьянко, подразумевают возрастающий масштаб, плотность и регулярность взаимодействий, цементирующие партию как структуру; приобретение ценности – по аналогии с Левицки, это идентификация партийных функционеров и сторонников с партией и приверженность ей, участие в деятельности партии не ради корыстных стимулов, а для достижения более инструментальных целей; автономия в принятии решений – по аналогии с Хантингтоном, это способность партии свободно определять собственную политику и стратегию, независимость от вмешательства извне; «материализация» – по аналогии с Джандой, это степень «закрепления» партии в воображении граждан [24: 9–15].

Другие исследователи считают, что влияние на процесс ИП оказывают, в том числе, такие абстрактные характеристики, как укоренение в обществе партии как элемента политической культуры, отношения разных партий между собой, с населением и государством [30].

Что касается эмпирических (количественных) показателей ИП, то к ним относятся, в частности, количество национальных (в масштабах всей страны) выборов, в которых участвовала партия (например, она должна принять участие в более чем трех таких выборах, иначе партию нельзя назвать упрочившейся, «она эфемерна») [25: 536]; приверженность политических элит существующим партиям и факты баллотирования действующего главы государства на президентских выборах от партий (а не в порядке самовыдвижения с широким фронтом поддержки) [35: 22]; высокий процент граждан, согласно результатам социологических опросов, которые открыто причисляют себя к сторонникам конкретной партии [5: 182]; устойчивость электоральных предпочтений населения на протяжении длительного времени существования партии (симбиоз «укорененности» и «системности» партии – так называемый Индекс партийной стабильности) [13: 574–575]; наличие партийной фракции в национальном парламенте; массовая численность членов партии; разветвленная сеть региональных отделений; доверие к политической организации со стороны населения [30].

Все же большее внимание политологи уделяют созданию критериев институционализации партийной системы (ИПС), чем отдельных партий. Характеризуя качественные (абстрактные) индикаторы ИПС, Скотт Мейнворинг и Мариано Торкал подчеркивают, что уровень институционализации нужно рассматривать на основе четырех аспектов. Во-первых, это стабильность межпартийной конкуренции – насколько сильно меняется состав постоянных участников парламентских и президентских (на которых кандидатов выдвигают именно партии) выборов. Чем меньше число новых, «вторгающихся» на электоральный рынок участников, тем более устойчива система. Во-вторых, «укорененность» партий в обществе – насколько высок процент избирателей, которые идентифицируют себя с партиями и постоянно голосуют за них в течение длительного периода времени, а также как много существует групп интересов, которые оказывают поддержку партиям. При этом «укорененность» партий неотделима от стабильности межпартийной конкуренции: если большинство граждан поддерживает одну и ту же партию на протяжении нескольких электоральных циклов, то сокращается и электоральная волатильность. В-третьих, легитимность партий, которая означает, что в более институционализированных партийных системах политические субъекты (даже если они выражают скептицизм в отношении конкретной партии или в целом партийной системы) приходят к пониманию, что партии являются необходимой частью демократической политики. В-четвертых, независимый статус и ценность политических организаций: ИПС достигает серьезного уровня, если партии перестают быть персональными инструментами каких-либо амбициозных лидеров или клики – таким объединениям становится проще достучаться до рядовых избирателей [16: 206–207].

К другим абстрактным параметрам ИПС можно отнести стабильность избирательного законодательства; устойчивую приверженность представителей элит политическим партиям; процессы политического и электорального обучения элит и народных масс после того, как учрежден институт выборов [35: 19–20].

Помимо качественных в настоящее время разработано и множество эмпирических (количественных) показателей измерения уровня институционализации партийной системы. Первые шаги к выявлению прочности ИПС были предприняты классиками современной политической науки (Морисом Дюверже, Жаном Блонделем, Джованни Сартори). Они одними из первых классифицировали партсистемы на основе нумерологического критерия – исходя из количества партий, которые в этих системах присутствовали – и указали, что разные виды партсистем отличаются разной степенью стабильности.

Морис Дюверже выделяет однопартийную, двухпартийную и многопартийную (трех-, четырех- и полипартийную) системы. При этом, по мнению ученого, количество партий, которое в итоге будет образовано и которое определит тип будущей партсистемы, изначально зависит от существующей в стране избирательной системы (мажоритарной системы с выборами в один тур, которая ведет к созданию двухпартийности, или мажоритарной системы в два тура, а также пропорциональной системы, которые ведут к многопартийности [29: 291]).

Нумерологический подход был развит Жаном Блонделем. В отличие от Дюверже, он учитывал не только количество, но еще электоральное значение партий (и более важное внимание придавал партийным идеологиям). Блондель делит системы на традиционные однопартийные, мобилизационные однопартийные и системы с более чем одной партией. При этом он подробно рассматривает третий вид, который в свою очередь разделяет на следующие системы: двухпартийную, двух-с-половиной партийную (если две основные партии получают в совокупности 75-80% голосов избирателей, третья «малая» партия – соответственно не более 25%, однако она может оказать решающее влияние на формирование коалиции и голосования в парламенте), многопартийную с доминирующей партией (если такая партия получает 40-50% голосов избирателей) и многопартийную без доминирующей партии (если несколько партий получают не более 25% голосов каждая) [1: 83–99].

Первостепенную роль такому индикатору, как количество партий при изучении партийных систем, также отводит Джованни Сартори, однако он делает это, скорректировав «нумерологическую классификацию с учетом характера устойчивых взаимодействий (patterned interaction) между основными участниками партийной жизни» [32: 89]. Сартори использует количественный параметр, во-первых, потому, что эту переменную можно определить «намного точнее и легче, чем любую другую»; во-вторых, потому, что на ее основе можно типологизировать партийные системы: каждый из видов по-своему и принципиально отражает определенные социетальные расколы и таким образом дает представление об усилении либо ослаблении идеологической поляризации общества. Таким образом, Сартори выделяет такие системы: 1) однопартийная тоталитарная; 2) однопартийная авторитарная; 3) однопартийная прагматическая; 4) система с идеологизированной партией-«гегемоном»; 5) система с прагматической партией-«гегемоном»; 6) с доминирующей партией; 7) двухпартийная; 8) умеренная многопартийная; 9) экстремальная многопартийная; 10) атомизированная многопартийная [26: 254–255]. Степень институционализации этих партийных систем разная: однопартийные системы и системы с партией-«гегемоном» ввиду отсутствия в них межпартийной конкуренции, а также экстремальные и атомизированные многопартийные системы ввиду наличия в них хаотичной конкуренции являются нестабильными и более хрупкими, в то время как система с доминирующей партией, двухпартийная и умеренная многопартийная системы благодаря наличию конструктивной конкуренции между игроками являются более консолидированными и крепкими.

Наряду с нумерологическим индикатором появляются количественные показатели, которые с течением времени доказывают свою результативность и постепенно становятся наиболее распространенными математическими формулами оценки партийных систем. Прежде всего, речь идет об эффективном числе электоральных и парламентских партий. ЭЧП свидетельствует о том, сколько партий действительно имеют значение в политической системе (на электоральном рынке – ЭЧПЭ – или в парламенте – ЭЧПП) [10]. Изначальный индикатор эффективного числа партий обладал рядом недостатков, поэтому были предложены разные варианты его вычисления, повысившие его точность [6; 19]. Еще одним часто употребляемым параметром становится электоральная неустойчивость. Она показывает постоянство спроса на конкретные партии со стороны избирателей [21]. Формула также подвергалась корректировкам и уточнениям [23; 37].

В дальнейшем эмпирические показатели, характеризующие уровень ИПС, все более усложняются. Современные ученые часто используют не только отдельные величины (такие, как ЭЧП и электоральная неустойчивость), ограничиваясь ими, но каждый из них формирует собственный широкий ассортимент параметров: руководствуясь конкретными целями своего исследования, политологи вначале отбирают специфические абстрактные критерии, а затем операционализируют и переводят их в уникальные количественные индикаторы.

Фернандо Касаль Бертоа и Питер Майр для исследования институционализации партийных систем в современных странах Центральной и Восточной Европы (ЦВЕ) используют комплексные абстрактные параметры, которые они переводят в количественные индексы. Первый критерий – это периодичность изменения состава правительства страны, которое формируется победившей партийной коалицией по итогам выборов: как часто новые представители партий назначаются на посты министров и насколько регулярно систему потрясают пертурбации в правительстве. Второй – смена правительства: если перестановки в нем неизбежны (на очередных выборах или в периоды между ними), то в какой степени (нулевой, частичной или полной) меняется состав правящей администрации. Третий – является ли следующее правительство инновационным или привычным: насколько администрация (созданная партиями после победы на выборах или в случае перестановок в правительстве) сохраняет свой прежний состав, открыта ли она либо закрыта для допуска в свою правящую команду новых партий. Последний – доступ к правительству: был ли шанс у всех партий, входивших в победившую коалицию, назначить своих представителей на министерские посты, или же некоторые организации были отстранены от работы на государственных должностях. Для операционализации этих факторов политологи подсчитали количество перестановок в кабинетах министров стран ЦВЕ и изобрели три интегральных показателя – смены правительства, инновационности правительства и открытости правительства [2].

В дальнейшем Касаль Бертоа провел исследование уровня ИПС при помощи других четырех величин: постоянный состав конкурирующих от выборов к выборам партий, формат партийной системы (эффективное число электоральных партий), вид политической системы (парламентская или президентская) и структура расколов в обществе (существование одного основного или нескольких пересекающихся социетальных расколов) [3: 122–126].

Оригинальный комплект критериев для характеристики уровня ИПС применяет Андрий Мелешевич. Он сводит их к двум крупным категориям: внешняя автономия и внутренняя стабильность партийной системы. Для измерения внешней автономии используются три показателя: количество избранных от партии независимых членов национального парламента (в случае мажоритарной избирательной системы) или кандидатов, баллотировавшихся по партийным спискам, которые ранее никогда не работали в партийных фракциях (в случае пропорциональной системы); роль политических партий в формировании органов исполнительной власти; всеобщая поддержка партий и единообразие партийной идентификации граждан в разных регионах страны. Для измерения внутренней стабильности задействованы показатели: процент голосов на выборах в законодательные органы власти, полученные «старыми» партиями, которые уже участвовали в любых предыдущих выборах; индекс электоральной волатильности Могенса Педерсена [18: 23–27].

О ключевом значении стабильных «правил игры» и конкуренции между партиями говорит и Стаффан Линдберг. Он следит за изменениями восьми параметров, благодаря которым можно судить об успехе ИПС: это общее количество партий в национальном парламенте; количество новых партий в национальном парламенте; доля новых партий; количество партий, выбывших из состава парламента; доля партий, выбывших из парламента; доля мест в парламенте, занятых крупнейшей партией; доля мест, занятых ближайшей партией-преследовальницей (второй по численности депутатов); индекс электоральной волатильности Могенса Педерсена [14: 222–226].

Комплекс показателей, обладающих внутренней конгруэнтностью, предоставляет Скотт Мейнворинг. Для оценки уровня ИПС в странах Латинской Америки он использует тринадцать индикаторов, некоторые из которых разработаны им самим: «Доля голосов, полученных кандидатами от новых партий на выборах президента», «Доля голосов, полученных новыми партиями на выборах в нижнюю палату парламента», «Стабильное участие основных претендентов на следующих друг за другом выборах президента», «Стабильное участие основных претендентов на следующих друг за другом выборах в нижнюю палату парламента», «Состав основных кандидатов, участвующих в выборах президента, в период между выборами», «Состав основных партий, участвующих в выборах в нижнюю палату парламента, в период между выборами», «Средняя электоральная неустойчивость на выборах президента», «Средняя электоральная неустойчивость на выборах в нижнюю палату парламента», «Кумулятивная электоральная неустойчивость на выборах президента» (включает в себя все прошедшие выборы данного типа), «Кумулятивная электоральная неустойчивость на выборах в нижнюю палату парламента», «Доля голосов, полученных кандидатами от старых партий на последних выборах президента», «Доля голосов, полученных старыми партиями на последних выборах в нижнюю палату парламента», «Стабильная связь партий с обществом: изменения в идеологических позициях партий» [15]. Политолог уверен, что данные параметры могут быть весьма продуктивны в дальнейшем: «Эти индикаторы логически вытекают из концепции [институционализации партийной системы]; они измеряют явления, которые по определению являются частью ИПС. Они беспрепятственно перемещаются во времени и пространстве. Большинство из этих показателей являются новыми, и их можно плодотворно использовать для изучения других регионов мира и других исторических периодов» [15: 70].

Ученые исследуют партийную институционализацию и при помощи множества других параметров. Вышеперечисленные критерии являются лишь одними из самых известных и эффективных.

Дальнейшие шаги на пути к структурированию критериев

Политологи постоянно изобретают все новые показатели партийной институционализации. Данная статья агрегирует ключевые из них.

Научная работа также ставит проблему изолированности и хаотичности имеющегося разнообразия параметров, количество которых со временем продолжает увеличиваться. Для преодоления этой проблемы, по мнению автора, политическим ученым на начальном этапе потребуется комбинировать индикаторы в несколько категорий. Одними из первых разрядов для группировки параметров могут стать, например, тип политического режима в стране (показатели для демократических стран / показатели для авторитарных стран), объект исследования (показатели ИП / показатели ИПС), свойства изучаемых критериев (абстрактные / эмпирические). Автор считает, что более строгая организация критериев партийной институционализации, их «встроенность» в определенные категории способна облегчить процесс будущих исследований.

При этом необходимо следить за тем, чтобы параметры логично сочетались друг с другом. Например, большинство показателей, которые используются для изучения институционализации партий и партийных систем в авторитарных государствах, подойдут для изучения этих явлений в демократических государствах. Однако многие индикаторы, применяемые в отношении демократий, могут оказаться некорректными при анализе автократий, таить в себе замаскированную ошибку, и поэтому должны либо сопровождаться добавочными интерпретациями, либо вовсе быть отброшены. С этой же точки зрения, индикаторы ИП и ИПС не всегда являются аналогичными и взаимоподобными, но могут свидетельствовать о разнонаправленных тенденциях либо вообще никак не коррелировать друг с другом. Что касается абстрактных и эмпирических характеристик, то при операционализации первых во вторые исследование обычно становится более достоверным и полным. Таким образом, в настоящее время существует необходимость в систематизации параметров партийной институционализации, что позволит будущим исследователям не путаться в их имеющемся множестве, правильно сочетать показатели между собой и, возможно, избежать некоторых ошибок.

Планируя изучать процессы партийной институционализации, ученые разрабатывали те критерии, которые казались им наиболее доступными, объективными и наилучшим образом подходили для их научной работы и для конкретной страны (или группы стран). В итоге накопились и продолжают образовываться новые индикаторы. С одной стороны, такая ситуация благоприятствует формированию из имеющегося необъятного арсенала своего собственного компактного «набора инструментов» для пристального изучения разных аспектов партийной институционализации в отдельно взятой стране. С другой стороны, нивелируется возможность сравнительного исследования партий и партийных систем в резко отличающихся друг от друга государствах (или группах государств), хотя такая работа может представлять научный интерес. Поэтому, помимо структурирования и категоризации критериев партийной институционализации, в долгосрочной перспективе может возникнуть потребность в создании единой классификации, которая, хотя бы на своем базовом уровне, могла бы объединить большинство стран – обладающих как устойчивыми, так и зыбкими партийными системами.

В случае возникновения такая типология будет образована на основе ограниченного числа релевантных показателей, которые подходят для анализа процессов партийной институционализации в государствах, обладающих разнородными партсистемами. Политологам потребуется прийти к консенсусу относительно того, какие критерии можно считать общими и универсальными. Потенциальная классификация также может получиться многомерной и состоять из нескольких подвидов или блоков (каждый из которых будет объединять в себе конгруэнтные, сочетаемые и взаимодополняемые параметры, к примеру, такие как: «показатели для демократических стран», «показатели для авторитарных стран», «показатели ИП», «показатели ИПС», «абстрактные показатели», «эмпирические показатели»). После перевода каждого из свойственных данной стране критериев в количественную величину, подсчета и суммирования в рамках каждого подвида соответствующих значений появится возможность сначала внутри этих подвидов, а затем и в рамках всей классификации в целом ранжировать государства по уровню институционализации партий или партийных систем в них. Предполагается, что получившаяся градация в свою очередь позволит создать международные рейтинги государств, распределяющие их по степени стабильности их партий и партсистем.

Данная статья ставит проблему необходимости структурирования критериев партийной институционализации из-за их растущего многообразия. Предложенные автором разряды (группы) показателей служат пробным постановочным шагом на пути к такому упорядочиванию. Статья также поднимает вопрос о необходимости формирования единой комплексной классификации стран по уровню партийной институционализации, что даст импульс появлению новых сравнительных исследований.

Поступила в редакцию 08.10.2024, в окончательном виде 17.10.2024.

---

Список литературы

1. Blondel J. Political parties. A genuine case for discontent? London: Wildwood House, 1978. 237 p.
2. Casal Bértoa F., Mair P. Party system institutionalization across time in post-communist Europe. – Muller-Rommel F., Keman H. (eds). Party government in the new Europe. Abingdon; New York: Routledge, 2012. P. 85–112. DOI: 10.4324/9780203111611
3. Casal Bértoa F. Party system institutionalization: a travelling framework? – Casal Bértoa F., Muller-Rommel F. (eds). Party politics and democracy in Europe: essays in honour of Peter Mair. Abingdon; New York: Routledge, 2016. P. 117–130. DOI: 10.4324/9781315755403.
4. Casal Bértoa F. Political parties or party systems? Assessing the «myth» of institutionalization and democracy. – West European politics. 2017. Vol. 40. Iss. 2. P. 402–429. DOI: 10.1080/01402382.2016.1216921.
5. Dalton R., Weldon S. Partisanship and party system institutionalization. – Party politics. 2007. Vol. 13. Iss. 2. P. 179–196. DOI: 10.1177/1354068807073856.
6. Golosov G. The effective number of parties: a new approach. – Party politics. 2010. Iss. 16 (2). P. 171–192. DOI: 10.1177/1354068809339538.
7. Hicken A., Kuhonta E.M. Party system institutionalization in Asia: democracies, autocracies, and the shadows of the past. New York: Cambridge University Press, 2015. 355 p. DOI: 10.1017/CBO9781107300385
8. Janda K. Political parties: a cross-national survey. New York: Free Press, 1980. 1019 p.
9. Katz R. The model of party government. – Rohrschneider R., Thomassen J. (eds). The Oxford handbook of political representation in liberal democracies. Oxford: Oxford University Press, 2020. P. 248–267. DOI: 10.1093/oxfordhb/9780198825081.001.0001
10. Laakso M., Taagepera R. The “effective” number of parties: a measure with application to West Europe. – Comparative political studies. 1979. Vol. 12. Iss. 1. P. 3–27. DOI: 10.1177/001041407901200101.
11. Levitsky S. Institutionalization and Peronism: the concept, the case and the case for unpacking the concept. – Party politics. 1998. Vol. 4. Iss. 1. P. 77–92. DOI: 10.1177/1354068898004001004.
12. Levitsky S. Transforming labor-based parties in Latin America: Argentine Peronism in comparative perspective. New York: Cambridge University Press, 2003. 304 p. DOI: 10.1017/CBO9780511615641.
13. Lewis P.G. Party systems in post-communist Central Europe: patterns of stability and consolidation. – Democratization. 2006. Iss. 13 (4). P. 562–583. DOI: 10.1080/13510340600791863.
14. Lindberg S.I. Institutionalization of party systems? Stability and fluidity among legislative parties in Africa’s democracies. – Government and opposition. 2007. Vol. 42. Iss. 2. P. 215–241. DOI: 10.1111/j.1477-7053.2007.00219.x
15. Mainwaring S. Party system institutionalization in contemporary Latin America. – Mainwaring S. (eds). Party systems in Latin America: institutionalization, decay and collapse. New York: Cambridge University Press, 2018. P. 34–70. DOI: 10.1017/9781316798553.003
16. Mainwaring S., Torcal M. Party system institutionalization and party system theory after the third wave of democratization. – Katz R.S., Crotty W. (eds). Handbook of party politics. London: SAGE Publications, 2006. P. 204–227. DOI: 10.4135/9781848608047.
17. Markowski R. Party system institutionalization in new democracies: Poland – a trend-setter with no followers’. – Lewis P. (eds). Party development and democratic change in post-communist Europe: the first decade. London: Frank Cass, 2001. P. 55–77. DOI: 10.2307/3090308.
18. Meleshevich A.A. Party systems in post-soviet countries: а comparative study of political institutionalization in the Baltic states, Russia and Ukraine. New York: Palgrave Macmillan, 2007. 262 p. DOI: 10.1057/9780230603615.
19. Molinar J. Counting the number of parties: an alternative index. – The American political science review. 1991. Vol. 85. Iss. 4. P. 1383–1391. DOI: 10.2307/1963951.
20. Panebianco A. Political parties: organization and power. Cambridge: Cambridge University Press, 1988. 318 p.
21. Pedersen M.N. The dynamic of European party systems: changing patterns of electoral volatility. – European journal of political research. 1979. Vol. 7. Iss. 1. P. 1–26. DOI: 10.1111/j.1475-6765.1979.tb01267.x
22. Polity 5: Regime authority characteristics and transitions datasets. – The official site of the Center for Systemic Peace. Доступ: https://www.systemicpeace.org/inscrdata.html (проверено 08.10.2024). - https://www.systemicpeace.org/inscrdata.html
23. Powell E., Tucker J. Revisiting electoral volatility in post-communist countries: new data, new results and new approaches. – British journal of political science. 2014. Vol. 44. Iss. 1. P. 123–147. DOI: 10.1017/S0007123412000531.
24. Randall V., Svasand L. Party institutionalization in new democracies. – Party politics. 2002. Vol. 8. Iss. 1. P. 5–29. DOI: 10.1177/1354068802008001001.
25. Rose R., Mackie T.M. Do parties persist or fail? The big trade-off facing organizations. – Lawson K., Merkl P.H. (eds). When parties fail: emerging alternative organizations. Princeton: Princeton University Press, 1988. P. 533–558. DOI: 10.1515/9781400859498.533
26. Sartori G. Parties and party systems: a framework for analysis. New York: Cambridge University Press, 1976. 370 p.
27. Schedler A. Elections without democracy. The menu of manipulation. – Journal of democracy. 2002. Vol. 13, Iss. 2. P. 36–50. DOI: 10.1353/jod.2002.0031.
28. Welfling M.B. Political institutionalization: comparative analyses of African party systems. Beverly Hills: Sage Publications, 1973. 63 p.
29. Дюверже М. Политические партии. М.: Академический проект, 2018. 544 с.
30. Дюгурова А.И. Индикаторы институционализации политических партий в России. – Ученые записки Казанского университета. 2011. Том 153. Кн. 1. С. 173–180.
31. Дюгурова А.И. Институционализация партийной системы: понятие и основные признаки. – Теории и проблемы политических исследований. 2012. № 1. С. 27–46.
32. Коргунюк Ю.Г. Становление партийной системы в современной России. М.: Фонд ИНДЕМ, Московский городской педагогический университет, 2007. 544 с.
33. Майр П. Управляя пустотой: размывание западной демократии. М.: Изд-во Института Гайдара, 2019. 216 с.
34. Рогожина Н.Г. Политические партии Таиланда – проверка на прочность демократии. – Контуры глобальных трансформаций: политика, экономика, право. 2018. Т. 11. № 3. С. 102–119. DOI: 10.23932/2542-0240-2018-11-3-102-119. - https://www.ogt-journal.com/jour/article/download/316/316
35. Роуз Р., Мишлер У. Модель спроса и предложения институционализации партийной системы: российский случай. – Вестник общественного мнения. 2008. № 6 (98). С. 19–29.
36. Хантингтон С. Политический порядок в меняющихся обществах. М.: Прогресс-Традиция, 2004. 480 с.
37. Шпагин С.А. Стабильность и динамика партийной системы в России в 1993-2016 гг. – Каспийский регион: политика, экономика, культура. 2018. № 2 (55). С. 70–77.