Структура электоральных размежеваний на выборах в региональные собрания субъектов РФ (2016–2020): тенденции трансформации

Коргунюк Ю.Г.

Аннотация

Сравнение электоральных размежеваний в российских регионах на думских выборах 2016 г. и в законодательные собрания субъектов Федерации в 2016–2020 г. приводит к выводу о преобладании тенденции к размыванию структуры этих размежеваний. Даже в 2016 г., данная тенденция проявилась более чем в половине регионов, хотя почти в трети случаев все-таки наблюдалась консолидация структуры ЭР. В последующие три года тенденция к размыванию структуры ЭР усилилась: консолидация наблюдалась только в двух регионах из 33, и еще в семи можно было говорить о сохранении статус-кво. В какой-то мере это объясняется недопуском к выборам либералов, в отсутствие которых исчезало одно из измерений поляризации. Однако в 2020 г. консолидация структуры ЭР имела место более чем в трети регионов, хотя ни "Яблоко", ни ПАРНАС к выборам там допущены не были. Вместе с тем среди участников появились Партия прямой демократии, "Новые люди" и "За Правду", обладавшие достаточно четко выраженным идеологическим лицом. Это подтверждает гипотезу, согласно которой административное регулирование состава участников выборов затуманивает либо проясняет политическую картину в головах избирателей. Устранение одного из полюсов противостояния смазывает картину, а появление новых претендентов на ту же нишу делает ее более четкой. Кроме того, разным регионам страны присущ разный уровень развития массового политического сознания. Наиболее законченные формы противостояние "прорыночной" власти и антирыночной левой и националистической оппозиции принимает в бывших регионах "красного пояса", однако в остальных регионах оно теряет отчетливость, поскольку люди перестают принимать прежнюю расстановку политических сил, одновременно не видя никакой альтернативы. В Санкт-Петербурге с его достаточно искушенным электоратом развитие выходит на новый виток, здесь наблюдается иная структура электоральных размежеваний – имеющая четкие политические ориентиры и выраженную социальную базу.

---

Массовое политическое сознание – малоизученный феномен. Во многом это обусловлено сложностью его структуры. Сознание политически активного меньшинства (для удобства будем называть его "элитным") сложно и многомерно, но ему присуща определенная цельность, пусть и обусловленная противоречиями. Массовое политическое сознание, напротив, фрагментированно. Чем-то более-менее структурированным его делают усилия активного меньшинства, обеспечивающего его ориентирами.

Политические акторы – представители власти, партии, кандидаты на выборах – борются между собой, но с прицелом на электорат, пытаясь уловить его настроения и обернуть их себе на пользу. Избиратели, в свою очередь, выражают свои настроения тем, что отдают предпочтение акторам, язык которых им более близок и понятен.

Концепция размежеваний [10] исходит из того, что настроения избирателей во многом определяются социальным статусом последних. В основе доминирующих размежеваний (cleavages), институционализирующихся в партийных противостояниях, по мысли создателей концепции, лежат конфликты общественных интересов. С. Липсет и С. Роккан предложили картину смены основных таких размежеваний в Европе XIX – первой половины XX в., набросав ее, разумеется, крупными мазками и во многом упростив реальное положение вещей.

По сути, они принимали во внимание лишь наиболее бросающиеся в глаза размежевания. Позднейшее использование их инструментария показало, что построенная ими схема приложима к ограниченному географическому сегменту (северная часть Западной Европы) и узкому историческому периоду (начало XIX – середина ХХ в.). Самое же главное – выяснилось, что на земле в сложную систему взгорий и расщелин превращается то, что из поднебесья выглядит единой грядой. Обозначенные Липсетом и Рокканом размежевания на поверку явились переплетением накладывающихся друг на друга кливажей, рядом с которыми сосуществуют и не вписывающиеся в общий пейзаж.

Не менее сложной оказалась и картина смены доминирующих размежеваний. "Старые", уступая ведущие роли "новым", не спешили покидать политическую сцену. Так, в Великобритании превращение лейбористов в основного конкурента консерваторов отнюдь не похоронило противостояния последних с либералами, которые, в свою очередь, и сегодня серьезно представлены в парламенте. А значит, консервативно-либеральное противостояние не изжило себя до конца.

В еще большей степени подобная размытость присуща странам с неустоявшейся демократией, а тем более электоральным автократиям. В отечественной литературе [16; 19; 7] уже отмечалось, что в постсоветской России произошедшая на рубеже XX–XХI вв. смена ведущих размежеваний не привела к упрощению расстановки сил. Авторитарно-демократическое размежевание, оттеснив социально-экономическое, вовсе не упразднило его – последнее продолжает давать о себе знать, пусть и на вторых ролях. 

Ситуация стала еще более запутанной после крымско-украинских событий 2014 г. Иерархия размежеваний в электоральной сфере осталась прежней (авторитарно-демократическое на первом месте, социально-экономическое на втором), но в политическом пространстве, то есть сфере "элитного" сознания, на первый план вышло противостояние "империалистов" и "антиимпериалистов", которое можно считать разновидностью системного размежевания, проявляющегося в соперничестве между приверженцами открытости/закрытости общественных систем [17; 21]. На массовое сознание эта смена повлияла лишь косвенно, но тем не менее значительно запутала общую картину.

Эта открытость/закрытость в одних случаях носит временно́й, в других – пространственный характер. В первом случае оппоненты ориентируются на будущее/прошлое, во втором — на интеграцию в наднациональные структуры либо, напротив, национальную замкнутость. "Временна́я" вариация выразилась в противопоставлении материалистов постматериалистам [6], новой политики старой [2; 11]; "пространственная" — сторонников демаркации сторонникам интеграции, тех, кто выиграл от глобализации, тем, кто от нее проиграл [9], универсалистов партикуляристам [3], космополитов коммунитаристам [14]. Существуют и комбинированные вариации, которые противопоставляют либертарианцев-унитаристов традиционалистам-коммунитаристам [1] или зеленых / альтернативистов / либертарианцев традиционалистам / авторитаристам / националистам (GAL/TAN) [5; 4].

В предыдущей публикации автора [20] уже отмечалась тенденция к усложнению политической картины в глазах избирателя на думских выборах 2016 г. по сравнению с 2011 г. даже в самых неконкурентных регионах РФ и к ее размыванию в наиболее конкурентных. Любопытно, однако, сравнить с этой точки зрения также результаты думских выборов с выборами в региональные собрания.

Разумеется, такое сравнение может показаться не вполне корректным, но оно как минимум позволяет сделать предварительные выводы. Несколько облегчает задачу то, что в 2016 г. в 39 субъектах Федерации выборы в региональные собрания проводились одновременно с думскими, поэтому относительно них проблема корректности снимается. В отношении остальных регионов дело обстоит сложнее, но общие тенденции так или иначе проследить можно.

Главное отличие выборов по пропорциональной системе в федеральный парламент и региональные собрания заключается в том, что в думской кампании избирателям всей страны предоставлен один и тот же набор партий-участниц (другое дело, что в разных регионах электорат тем или иным образом сокращает для себя этот набор, подробнее об этом см. [20]); на выборах же в законодательные собрания число партийных участников устанавливается самими регионами и нигде не бывает выше, чем на думских выборах, – правда, нигде не меньше четырех. В теории это должно упрощать структуру электоральных размежеваний, делать ее более политически интерпретируемой и более укорененной в социальной почве.

С другой стороны, в региональных выборах нередко участвуют партии, не имеющие возможности участвовать в выборах федеральных, в том числе наисвежайшие новички, чьи позиции по значительной части вопросов повестки дня неизвестны даже экспертам (да и самим новеньким тоже), не говоря уже о рядовом избирателе. Это делает политическую картину в глазах последнего менее понятной и по идее должно размывать структуру электоральных размежеваний.

Какая из тенденций возобладает, покажет исследование.

Методология исследования

В известной мере предлагаемая методология повторяет использованную в прежних работах [21; 20]. Опишем ее вкратце.

За исходный пункт берутся факторы территориального разброса голосов, поданных за различные партии по пропорциональной системе голосования. Эти факторы рассчитываются путем факторного анализа процентных долей голосов, полученных партиями в различных территориальных единицах; роль переменных (variables) играют партии, роль случаев (cases) – территориальные единицы. Если у этих факторов обнаруживается политическая интерпретация и социальная подоплека, то они признаются электоральными размежеваниями.

Возможность политической интерпретации факторов определяется сравнением факторных нагрузок (factor loadings) партий в электоральном и политическом пространствах с помощью корреляционного и регрессионного анализа. Факторные нагрузки в политическом пространстве рассчитываются на основе позиций партий по дискуссионным вопросам, порождающим наибольшую поляризацию мнений. Эти вопросы, равно как и позиции партий, выявляются в ходе мониторинга, проводимого автором начиная с 2015 г. (с документами и материалами, фиксирующими партийные позиции, можно ознакомиться в базе данных "ПартАрхив", http://www.partinform.ru/pa98). Позиции партий оцениваются по шкале от –5 до +5 и также подвергаются факторному анализу, где роль переменных играют партии, а роль случаев – вопросы.

Полученные факторы автор ранее определял как политические размежевания [19; 17; 7], выделяя в их числе следующие: 1) социально-экономическое, до конца ХХ в. считавшееся доминировавшим в западных странах; 2) авторитарно-демократическое, не очень актуальное на Западе, но достаточно распространенное на постсоветском пространстве и в Латинской Америке, а в последнее время возрождающееся в Центральной и Восточной Европе [16; 15; 13: 32; 12]; 3) упомянутое выше системное.

Однако со временем автор изменил точку зрения и теперь рассматривает эти факторы скорее как измерения, внутри которых и существуют политические размежевания (подробнее об этом см. [18; 8]). Иногда измерения сами могут выступать в роли размежеваний, но, как правило, массовое сознание неспособно охватить политическое пространство полностью и лишь выхватывает из него отдельные куски.

Чтобы учесть эту особенность, все вопросы было решено распределить по трем основным предметным областям – внутриполитическая, социально-экономическая и системная (международная + мировоззренческая), – и подвергнуть факторному анализу каждую предметную область по отдельности. В результате в каждой из них обнаружено по два-три "предметных размежевания".

Так, во внутриполитической это чаще всего: 1) противостояние власти и остальных участников избирательного процесса (обозначим его как властно-оппозиционная разновидность авторитарно-демократического размежевания – АД-ВО); 2) противостояние либералов и лоялистов (АД-ЛиЛо) либо либералов и коммунистов (АД-ЛиК), либо лоялистов и оппозиционеров (АД-ЛоОп). Появление этих нюансов обусловлено допуском либо недопуском на выборы либеральных партий – прежде всего "Яблока".

В социально-экономической: 1) власть против остальных (СЭ-ВО); 2) либералы против коммунистов (СЭ-ЛиК) либо социал-патерналисты против рыночников (СЭ-СПР). Здесь все зависит от допуска / недопуска к выборам либералов.

В системной: 1) империалисты против антиимпериалистов (Сист-ИАИ); 2) советские традиционалисты против прогрессистов (Сист-СТП) либо советские традиционалисты против лоялистов (Сист-СТЛо).

В каждой предметной области могут появляться дополнительные размежевания, на региональных выборах это чаще всего зависит от числа и состава участников.

Чтобы выяснить, имеет ли фактор территориального разброса политическую интерпретацию, факторные нагрузки партий в электоральном пространстве сравниваются с их же факторными нагрузками внутри политических измерений и предметных размежеваний. С этой целью лучше использовать даже не корреляционный анализ, а множественную регрессию, в которой факторные нагрузки в электоральном пространстве формируют зависимую переменную, а факторные нагрузки в политических измерениях и предметных размежеваниях – независимые переменные. Если в полученной регрессионной модели статистическая значимость коэффициентов не превышает 0,1, можно считать, что мы имеем дело с электоральным размежеванием, имеющим политическую интерпретацию.

Чтобы выяснить, имеют ли эти электоральные размежевания социальную базу, также используется множественная регрессия, но на этот раз в роли зависимой переменной выступают факторные оценки (factor scores) территориальных единиц факторов межтерриториального разброса (электоральных размежеваний), а в качестве независимых переменных – демографические и социально-экономические показатели этих же территориальных единиц, предварительно подвергнутые факторному анализу (в качестве основополагающих факторов межтерриториальной дифференциации выявлены, в частности, уровень качества жизни, практически совпадающий с уровнем урбанизации; демографические характеристики; уровень экономической самостоятельности населения и территорий; уровень социального благополучия и пр., см. [17; 21; 20]). Если регрессионная модель обнаруживает связи со статистической значимостью коэффициентов менее 0,1, считается, что у электоральных размежеваний есть социальная база.

При этом структура электоральных размежеваний на выборах в региональные собрания описывается не напрямую бета-коэффициентами регрессионных моделей, а с помощью инструментов измерения, предложенных в прежних работах автора [21; 20]:

– коэффициент максимального ареала, рассчитываемый по формуле: \(Mc = \Sigma i |FLi|\), где \(i\) – доля голосов, полученных каждой партией по пропорциональной системе, \(|FLi|\) – факторная нагрузка каждой партии по данному размежеванию;

– коэффициент эффективного ареала ЭР: \(Ec = 2Mc_{min}\), где \(Mc_{min}\) – ареал более слабой стороны размежевания;

– коэффициент политизации ЭР: \(Pc = Ec R^2\), где \(R\) – коэффициент множественной регрессии (коэффициент детерминации) связи ЭР с набором политических измерений и предметных размежеваний;

– коэффициент социализации: \(Sc = Ec R^2\), где \(R^2\) – коэффициент детерминации, отражающий связь каждого ЭР с набором присущих этому региону факторов социальной стратификации.

Соотношение этих показателей является индикатором уровня конкуренции выборов, степени понимания электоратом картины политического противостояния и обусловленности результатов голосования социальным положением избирателей.

Так, близость значений коэффициентов максимального и эффективного ареала говорит о высоком уровне конкуренции, тогда как сильное расхождение между ними – напротив, о привилегированном положении одного из участников. Высокое значение коэффициента политизации – о высокой степени ясности для избирателя расстановки сил, низкое – напротив, о не слишком большом интересе электората к тому, какую позицию какая партия занимает. Точно так же высокий коэффициент социализации означает, что выбор избирателя в значительной мере обусловлен его социальным положением, тогда как низкий – что это обстоятельство не играет особой роли.

Однако основное внимание мы уделим не значениям этих коэффициентов, а тому, насколько "полными" оказались электоральные размежевания в каждом из случаев. В связи с этим все регионы разбиты на следующие типы (согласно структуре ЭР):

1) "полная" – все электоральные размежевания имеют и политическую интерпретацию, и социальную базу;

2) "богатая" – как минимум два электоральных размежевания имеют и политическую интерпретацию, и социальную базу;

3) с одним "полным" электоральным размежеванием, занимающим первое место в иерархии; здесь возможны вариации: последующие факторы территориального разброса имеют либо только политическую интерпретацию, либо только социальную подоплеку, либо не имеют ни того ни другого;

4) с хотя бы одним "полным" электоральным размежеванием, занимающим не первое место в иерархии; здесь также, как и в предыдущем случае, возможны вариации;

5) с "неполными" электоральными размежеваниями, то есть имеющими либо только политическую интерпретацию, либо только социальную базу; также возможны различные варианты.

Одновременно уделено внимание тенденциям в изменении структуры электоральных размежеваний по сравнению с выборами в Госдуму: имела ли место консолидация либо, наоборот, размывание. Консолидация подразумевает уменьшение количества ЭР, обретение ими "полноты", повышение коэффициентов эффективного ареала, политизации и социализации; размывание – прямо противоположные тенденции.

Выборы в региональные собрания 2016–2020 гг. с точки зрения изменения структуры электоральных размежеваний

В табл. 1 приведены сводные результаты регрессионного анализа (множественная линейная регрессия; метод наименьших квадратов) связей электоральных размежеваний с политическими измерениями и предметными размежеваниями. В список не включены Москва, где выборы в гордуму (2019) проводились только по одномандатными округам (причем кандидаты от "Единой России" шли как самовыдвиженцы), и Ненецкий АО, который, как упоминалось выше, при расчетах был объединен с Архангельской областью. Всего в 83 регионах выявлены 203 фактора регионального разброса голосования за партии, причем в 9 субъектах Федерации их было выявлено четыре, в 26 – три, в 41 – два, в 7 лишь одно. Только 97 из этих 203 факторов имели политическую интерпретацию; из них 15 со статистической значимостью менее 0,1, остальные 82 – со значимостью менее 0,05. 

Наиболее распространенным видом политического содержания электоральных размежеваний – самостоятельно или в сочетании с другими видами – оказалась властно-оппозиционная разновидность социально-экономического размежевания (СЭ-ВО; 33 случая), за нее шли властно-оппозиционная разновидность авторитарно-демократического размежевания (АД-ВО; 22), противостояние лоялистов с либералами и коммунистами (либо последних друг с другом) в политической области (АД-2; 17), рыночников с социал-патерналистами в социально-экономической сфере (СЭ-СПР; 12) и империалистов с антиимпериалистами (Сист-ИАИ; 9).

В 26 случаях в качестве предикторов выступали целиком политические измерения, что свидетельствовало о совпадении линий противостояния в элитном и массовом сознании. Причем в 9 регионах в этой роли выступало первое политическое измерение, в 13 – второе, в 4-х – третье. В большинстве случаев в этих измерениях доминировали властно-оппозиционные разновидности социально-экономического либо авторитарно-демократического размежеваний (подробнее об этом см. [22]).

Что касается социальной базы, то она была обнаружена у 155 из 203 факторов регионального разброса (табл. 2); в 6 со статистической значимостью менее 0,1, в остальных – менее 0,05. Наиболее распространенным фактором социально-демографической дифференциации – самостоятельно или в сочетании с другими – оказался уровень урбанизации (84 случая), за ним шли демографические характеристики (55), уровень экономической активности / самостоятельности населения (41), социального благополучия (18), предпринимательской активности (10), бюджетной поддержки населения либо территории (10). В 69 случаях это был какой-нибудь другой, не столь распространенный, фактор.

В обобщенном виде данные о структуре электоральных размежеваний на выборах в региональные собрания и тенденциях ее изменения приведены в табл. 3, которая построена согласно типу структуры (столб. 3) – начиная с наиболее плотной ("полная") и заканчивая наименее плотной ("неполные" ЭР с одной характеристикой). 

В четвертом столбце (структура) обозначена конфигурация электоральных размежеваний в каждом из регионов: цифра 1 означает наличие признака, цифра 0 – его отсутствие; цифры разбиты по парам – первая указывает на наличие / отсутствие политической интерпретации, вторая – на наличие / отсутствие социальной базы. Например, конфигурация "11_01_00", означает, что на выборах было выявлено три фактора территориального разброса, первый из которых является "полным" электоральным размежеванием, второй имеет только социальную базу, а третий не имеет ни политического наполнения, ни социальной базы.

В шестом столбце обозначена тенденция к изменению структуры электоральных размежеваний. "1" обозначает консолидацию, "-1" – размывание, "0" – отсутствие заметных изменений.

Из таблицы видно, что самым распространенным типом структуры электоральных размежеваний оказалась такая, в которой "полным" является только первое ЭР, а остальные имеют лишь социальную подоплеку (30 случаев). Далее по степени распространенности идут "полная" структура (14) и "неполная" с размежеваниями, имеющими только социальную базу (11). Остальные типы представлены единичными случаями.

Что касается изменения структуры электоральных размежеваний, то в 51 регионе из 83 наблюдалась тенденция к размыванию, в 19 – к консолидации, в 13 серьезных трансформаций не зафиксировано. Если же разбить все случаи по годам, то обнаруживается, что тенденция к размыванию преобладала всегда, но с разной интенсивностью: в наибольшей степени – в 2018 г. (12 регионов из 15), в наименьшей – в 2020 г. (6 из 11). Тенденция к консолидации сильнее всего проявлялась в 2016 (12 из 39) и в 2020 (4 из 11) гг.  В 2017 и 2019 гг. подобных случаев не было вообще, но именно в эти годы каждый третий регион сохранил прежнюю структуру размежеваний.

Рассмотрим типы структуры размежеваний по отдельности.

Отличительной особенностью структуры, включающей только полные размежевания, является то, что консолидация имела место в 11 случаях из 14, а размывание – только в Кемеровской области, да и там оно было достаточно условным: если на думских выборах здесь зафиксировано только одно ЭР, то на региональных выборах 2018 г. – два, причем дробление единого ЭР сопровождалось повышением коэффициентов эффективного ареала, политизации и социализации обоих электоральных размежеваний; во многом это можно считать следствием повышения политической конкуренции после ухода многолетнего правителя области А. Тулеева.

В пяти регионах этой группы зафиксировано лишь одно электоральное размежевание. В Орловской области к выборам были допущены четыре партии, в Адыгее, Мордовии и Курской области – пять, в Липецкой – девять (нетрудно заметить, что в 1990-х гг. эти регионы принадлежали к т.н. "красному поясу"). Все выборы проходили в 2016 г., одновременно с думскими.

Только в Липецкой области структура размежеваний на региональных выборах практически не отличалась от той, что имела место на федеральных. В остальных регионах на думских выборах было больше факторов территориального разброса, причем один из них, как правило, не являлся полноценным электоральным размежеванием. Во всех случаях, кроме Мордовии, коэффициенты эффективного ареала, политизации и социализации на региональных выборах были значительно выше, чем на федеральных. Преобладающим политическим наполнением единственного электорального размежевания везде являлось противостояние власти и оппозиции в социально-экономической сфере (СЭ-ВО), иногда в сочетании с некоторыми другими (либералы против коммунистов в социально-экономической сфере, империалисты против антиимпериалистов), преобладающим социально-экономическим бэкграундом – уровень урбанизации, иногда в сочетании с другими факторами межтерриториальной дифференциации.

В семи регионах зафиксированы два полных размежевания. В Камчатском крае, Кемеровской и Тамбовской областях к выборам были допущены пять партий, в Саратовской – шесть, в Ростовской – семь, в Ивановской и Воронежской – восемь. Большинство этих регионов – за исключением Камчатского края и Ивановской области – также когда-то принадлежали к "красному поясу".

Самым распространенным вариантом политической окраски первого электорального размежевания являлось противостояние власти и оппозиции в политической сфере (АД-ВО), за ним шло такое же противостояние в социально-экономической области (СЭ-ВО). Среди социальных предикторов преобладал уровень урбанизации. Что касается второго ЭР, то только в Тамбовской области его политическое лицо определялось противостоянием либералов и коммунистов в социально-экономической сфере (СЭ-ЛиК). Надо заметить, что выборы федерального уровня характеризуются именно тем, что первое ЭР имеет авторитарно-демократическую окраску, второе характеризуется либерально-коммунистическим противостоянием в социально-экономической сфере и для обоих основным социально-демографическим предиктором является уровень урбанизации [20]. 

Из этого можно сделать вывод, что базой размежевания между рыночниками и социал-патерналистами в современной России являются различия не столько между городом и селом, сколько между крупными и малыми городами. При выявлении структуры электоральных размежеваний на федеральном уровне в качестве территориальных единиц используются субъекты Федерации, а уровень их урбанизации определяется прежде всего развитием крупных городов. Если же в качестве территориальных единиц берутся муниципальные округа, то различия между сельскими и городскими территориями формируют, как правило, лишь электоральное размежевание с властно-оппозиционным содержанием.

Наконец, в двух регионах – Санкт-Петербурге и Рязанской области – наблюдались сразу три полных электоральных размежевания. В "красный пояс" входила только Рязанская обл.; Петербург же, напротив, заслуженно пользуется репутацией самого либерального региона страны – эта разница ясно видна и в политической окраске электоральных размежеваний. В Санкт-Петербурге первое ЭР связано с противостоянием империалистов и антиимпериалистов (Сист-ИАИ), второе – либералов и коммунистов в социально-экономической сфере (СЭ-ЛиК) и либералов и лоялистов в политической (АД-ЛиЛо), третье – только противостоянием либералов и лоялистов (АД-ЛиЛо). В Рязанской области, где "Яблоко" к выборам допущено не было, первое электоральное размежевание имело сложную политическую природу – здесь прослеживались признаки противостояния советских традиционалистов и прогрессистов (Сист-СТП), лоялистов и оппозиционеров в политической сфере (АД-ЛоОп), власти и оппозиции в социально-экономической (СЭ-ВО); второе и третье ЭР сводились к размежеванию между лоялистами и оппозиционерами в политической сфере (АД-ЛоОп). В Санкт-Петербурге электоральные размежевания, кроме всего прочего, имели более солидные коэффициенты эффективного ареала, политизации и социализации. Так что можно считать, что "полная" структура ЭР в Питере объясняется высоким уровнем политической подкованности местного избирателя, а в Рязанской области – это скорее курьез.

Группа с "богатой" структурой электоральных размежеваний невелика и включает лишь три региона – Красноярский край (10 партий-участниц), Иркутскую и Калужскую области (соответственно 7 и 11). В первых двух регионах зафиксированы три электоральных размежевания, в последнем – четыре. Однако "полными" везде оказались только два ЭР: в Красноярском крае – первое и второе, в Иркутской области – первое и третье, в Калужской области – второе и третье. Причем каждый из регионов демонстрировал различные тенденции эволюции структуры ЭР: Калужская область – консолидацию, Иркутская – размывание, Красноярский край – стабильность.

Самым многочисленной оказалась группа, в которой полным было только первое электоральное размежевание (40), а в самой частой разновидности структуры размежеваний все остальные ЭР имели только социальную базу, но без четкого политического содержания (30). Количество партий-участниц здесь колебалось в широком диапазоне: от 4 на Чукотке до 13 в Московской области.

Самым распространенным вариантом политического содержания первого ЭР было противостояние между властью и оппозицией либо в социально-экономической (СЭ-ВО), либо в политической сфере (АД-ВО), самой распространенной социальной подоплекой – уровень урбанизации. Что касается тенденций, то консолидация зафиксирована только в 3 случаях из 40: в Еврейской автономной области, Чукотском автономном округе (оба – 2016) и Магаданском крае (2020). Еще в 8 регионах изменений не отмечено, и в 29 (почти 75%) наблюдалось размывание. В этой группе к бывшему "красному поясу" относились только Брянская, Пензенская и Ульяновская области.

Группа, в которой единственное полное электоральное размежевание не было первым в иерархии, насчитывала девять регионов; количество партий-участниц варьировалось от 5 в Ставропольском крае и Новгородской области до 10 в Костромской области. Практически везде "полное" электоральное размежевание занимало второе место, лишь в Костромской области – третье. Наиболее распространенной политической окраской этого размежевания было противостояние власти и оппозиции в социально-экономической (СЭ-ВО) либо политической сфере (АД-ВО). Лишь в Республике Коми (2020) в этом качестве выступало размежевание советских традиционалистов и прогрессистов (Сист-СТП), а в Бурятии (2018) – коммунистов и лоялистов в политической сфере (АД-ЛоК). Самой распространенной социальной базой размежевания, как и во всех прочих случаях, являлся уровень урбанизации. Самой распространенной тенденцией трансформации структуры электоральных размежеваний было размывание (в пяти регионах из девяти), правда, в трети случаев – Ставропольский край, Новгородская и Томская области (все – 2016 г.) – имела место противоположная тенденция.

Наконец, в 17 регионах отмечены лишь "неполные" электоральные размежевания, причем в пяти субъектах РФ часть ЭР имела только политическую интерпретацию, часть – только социальную базу; в одном (Севастополь) – одно из ЭР (второе) имело только политическую интерпретацию, в остальных 11 случаях имеющиеся факторы территориального разброса обладали лишь социальной базой. Во всех регионах этой группы, кроме Кабардино-Балкарии, где структура электоральных размежеваний по сравнению с думскими выборами 2016 г. не изменилась, наблюдалась тенденция к размыванию.

Интересно, что в группу регионов, где электоральные размежевания имели только социальную базу, входили субъекты Федерации как с сомнительной электоральной репутацией (Чечня, Дагестан, Ингушетия), так и с достаточно высоким уровнем конкуренции (Хакасия, Карелия, Республика Алтай, Амурская обл.). И там и там ведущие факторы территориального разброса указывали на противостояние между "Единой Россией" и большинством остальных участников выборов, но даже относительно высокие модули коэффициентов корреляции сводились на нет статистической значимостью, превышающей максимально допустимые 0,1. Можно предположить, что на Северном Кавказе итоги тех или иных партий были просто "нарисованы", в "конкурентных" же регионах избиратели отдавали голоса, исходя не из политических соображений, а из симпатий к тем или иным региональным лидерам.

Заключение

Сравнивая электоральные размежевания на думских выборах 2016 г. и выборах в региональные собрания 2016–2020 г., можно констатировать, что преобладающей тенденцией изменения их структуры являлось размывание – притом что партий-участниц на региональных выборах было, как правило, меньше, чем на думских.

Это касается, в том числе, 2016 года, когда выборы в региональные легислатуры проводились одновременно с думскими. Даже тогда структура электоральных размежеваний на региональных выборах оказалась склонной к размыванию более чем в половине регионов. Вместе с тем почти в трети случаев наблюдалась консолидация структуры ЭР. Другими словами, тенденции трансформации носили противоречивый характер.

В последующие три года (2017–2019) тенденция к размыванию структуры электоральных размежеваний стала еще более выраженной: консолидация была зафиксирована только в 2 регионах из 33 и еще в 7 наблюдался статус-кво. В какой-то мере это можно объяснить недопуском к выборам либералов ("Яблоко", ПАРНАС), в отсутствие которых исчезало одно из измерений поляризации – внешнеполитическое.

Однако в 2020 г. тенденция к консолидации структуры электоральных размежеваний проявила себя более чем в трети случаев, причем ни в одном из четырех таких регионов ни "Яблоко", ни ПАРНАС к выборам допущены не были. Правда, в числе участников присутствовали новобразованные Партия прямой демократии, а также партии "Новые люди" и "За Правду", обладавшие достаточно четко выраженным идеологическим лицом: две первые претендовали на места в либеральной нише, последняя – в социал-патриотической.

Отчасти это подтверждает предположение, что административное регулирование состава участников выборов по пропорциональной системе способно затуманить либо, напротив, прояснить для избирателя политическую картину. Устранение одного из полюсов противостояния, в качестве которого выступают "Яблоко" и ПАРНАС, обычно затуманивает картину (правда, это правило не распространяется на регионы "красного пояса"), а появление новых претендентов на места в либеральной нише (Партия прямой демократии, "Новые люди"), наоборот, делает ее более понятной.

Однако представляется, что дело обстоит еще сложнее. Логично предположить, что разным регионам страны присущ разный уровень развития массового политического сознания. Так, в Чечне, Дагестане и Ингушетии массовое сознание вообще не оперирует политическими категориями – их заменяет кланово-родовая принадлежность. В Карачаево-Черкесии и Кабардино-Балкарии оно уже готово к восприятию противостояния власти и коммунистической оппозиции как нерва политической жизни, в Адыгее же такое восприятие даже получает социальную базу. Наиболее законченные формы противостояние прорыночной власти и антирыночной левой и националистической оппозиции принимает в регионах "красного пояса" (прежде всего в Центральном Черноземье), однако в остальных регионах картина в глазах избирателей, наоборот, теряет отчетливость и, например, в довольно конкурентной Карелии растворяется в деталях: люди перестают воспринимать прежнее положение дел, но пока не видят ему альтернативы. Зато в Санкт-Петербурге с его достаточно искушенным электоратом развитие вышло на новый виток, и здесь мы видим структуру электоральных размежеваний нового типа, имеющую четкие политические ориентиры и выраженную социальную базу.

Эволюция массового политического сознания нелинейна, и с этой точки зрения российские регионы нередко развиваются в противофазе друг к другу. Так это или не так и как будут развиваться обозначенные тенденции, мы узнаем в сентябре 2021 г., когда состоятся следующие выборы в Госдуму и региональные собрания.

Поступила в редакцию 13.04.2021, в окончательном виде 28.04.2021.

---

Список литературы

1. Bornschier S. Cleavage Politics and the Populist Right: The New Cultural Conflict in Western Europe. Philadelphia: Temple University Press, 2010. 345 p.
2. Franklin M. The decline of cleavage politics. – Electoral change: Responses to evolving social and attitudinal structures in Western countries / Eds. Franklin M., Mackie T., Valen H. Cambridge, UK: Cambridge University Press, 1992. P. 381–402.
3. Häusermann S., Kriesi H. What do voters want? Dimensions and configurations in individual-level preferences and party choice. – The Politics of Advanced Capitalism. Cambridge: Cambridge University Press, 2015. P. 202–230.
4. Hooghe L., Marks G. Cleavage theory meets Europe’s crises: Lipset, Rokkan, and the transnational cleavage. Journal of European Public Policy. 2018. Vol. 25. No. 1. P. 109–135.
5. Hooghe L., Marks G., Wilson C.J. Does left/right structure party positions on European integration? – Comparative Political Studies. 2002. Vol. 35. No. 8. P. 965–989.
6. Inglehart R. Cultural shift in advanced industrial society. Princeton, NJ: Princeton University Press, 1990. 484 p.
7. Korgunyuk Yu. Cleavage Theory and Elections in Post-Soviet Russia. – Perspectives on European Politics and Society. 2014. Vol. 15. No. 4. P. 401–415.
8. Korgunyuk Yu. Issue Dimensions and Cleavages: How the Russian Experience Helps to Look for Cross-points // Russian Politics. 2020. No. 5. P. 206–235. DOI: 10.30965/24518921-00502004. - https://doi.org/10.30965/24518921-00502004
9. Kriesi H., Grande E., Dolezal M., Helbling M., Hoglinger D., Hutter S., Wuest B. Political Conflict in Western Europe. Cambridge: Cambridge University Press, 2012. 349 p.
10. Lipset S.M., Rokkan S. Cleavage Structures, Party Systems, and Voter Alignments: An Introduction. – Party Systems and Voter Alignments: Cross-National Perspectives. New York; London: The Free Press, Collier-MacMillan limited. 1967. P. 1–64.
11. New politics in Western Europe: The rise and success of Green Parties and alternative lists / Ed. Müller-Rommel F. Boulder, CO: Westview, 1989. 230 p.
12. Sata R., Karolewski I.P. Caesarean politics in Hungary and Poland. – East European Politics. 2020. Vol. 36. No. 2. P. 206–225.
13. Stoll H. Social Cleavages, Political Institutions and Party Systems: Putting Preferences Back into the Fundamental Equation of Politics. A Dissertation Submitted to the Department of Political Science and the Committee on Graduate Studies in Partial Fulfilment of the Requirements for the Degree of Doctor of Philosophy. Santa Barbara: University of California, 2004. Доступ: http://www.polsci.ucsb.edu/faculty/hstoll/research/thesis.pdf (проверено 27.04.2021). - http://www.polsci.ucsb.edu/faculty/hstoll/research/thesis.pdf
14. Teney C., Lacewell O.P., de Wilde P. Winners and losers of globalization in Europe: attitudes and ideologies. – European Political Science Review. 2014. Vol. 6. No. 4. P. 575–95.
15. Torcal M., Mainwaring S. The Political Recrafting of Social Bases of Party Competition: Chile, 1973–95. – British Journal of Political Science. 2002. Vol. 33. No. 1. P. 55–84.
16. Ахременко A.С. Структура электорального пространства. М.: Социально-политическая мысль, 2007. 320 с.
17. Коргунюк Ю.Г. Выборы по пропорциональной системе как массовый опрос общественного мнения. – Политическая наука. 2017. № 1. С. 90–119.
18. Коргунюк Ю.Г. Концепция размежеваний и теория проблемных измерений: точки пересечения. – Полис. 2019. № 6. С. 95–112. DOI: 10.17976/jpps/2019.06.08 - https://doi.org/10.17976/jpps/2019.06.08
19. Коргунюк Ю.Г. Концепция размежеваний и факторный анализ. – Полития. 2013. № 3. C. 31–51.
20. Коргунюк Ю.Г. Новые инструменты измерения электоральных размежеваний и региональная карта размежеваний на выборах 2011 и 2016 гг. – Электоральная политика. 2019. № 2. - http://electoralpolitics.org/ru/articles/novye-instrumenty-izmereniia-elektoralnykh-razmezhevanii-i-regionalnaia-karta-razmezhevanii-na-vyborakh-2011-i-2016-gg/
21. Коргунюк Ю.Г. Новые инструменты измерения электоральных размежеваний: от макро- к микроуровню. – Электоральная политика. 2019. № 1. - http://electoralpolitics.org/ru/articles/novye-instrumenty-izmereniia-elektoralnykh-razmezhevanii-ot-makro-k-mikrourovniu/
22. Коргунюк Ю.Г. Политические измерения и предметные размежевания: методика определения взаимодействия. – Полития. 2021. № 3 (в печати).