Обсуждаются некоторые вопросы, по которым велась дискуссия на заочном круглом столе о недействительности результатов выборов. Оспорено мнение о том, что сторонами споров о недействительности выборов являются личность и государство, а также мнение о том, что вопрос о недействительности выборов касается конституционно-правовой ответственности за нарушения в ходе избирательной кампании. Приведены примеры избирательных споров по вопросам недействительности итогов голосования или результатов выборов, в которых делались попытки оценить количество «сомнительных» голосов. Обсуждена специфика споров о недействительности результатов выборов в случае выборов по многомандатным избирательным округам, пропорциональной и смешанной системам. Делается вывод о необходимости выработки правовой доктрины, позволяющей избирательным комиссиям и судам находить правовые решения в сложных политических ситуациях.
Дискуссия на тему «Проблемы признания недействительными итогов голосования и результатов выборов» [1] получилась интересной. Но она же показала, как мало данный вопрос проработан в научном сообществе. Поэтому дискуссию необходимо продолжать.
Отвечая на вопросы о критериях, ряд экспертов высказывает мысль, что такие критерии нельзя жестко закреплять в законодательстве, «поскольку жёсткие рамки принесли бы больше вреда как избирательным правам, так и гарантиям судебной защиты, чем их отсутствие», и что нельзя лишать суд его полномочий. Я могу согласиться в отношении жёсткости, поскольку действительно «всё предусмотреть в законе невозможно». Тем не менее, полагаю, что определённые критерии в законе прописать стоит.
Однако я бы не стал при этом уповать на судебную систему и полагать, что вопрос лишь в независимости суда. На этот вывод меня наталкивают казусы, случившиеся в США и в Германии. Судебные дела по оспариванию результатов президентских выборов 2020 г. в США [2; 6] показали, что и в США этот вопрос недостаточно проработан – иначе не возникали бы чисто методологические вопросы: что, когда и с помощью каких аргументов следует оспаривать. Полагаю, что и ситуация с отменой результатов земельных выборов в Берлине (которой в этом же номере посвящена отдельная статья [5]) еще недостаточно осмыслена. Об этом еще будет сказано ниже.
По моему убеждению, критерии, позволяющие найти баланс между правами и интересами разных участников выборов в таких сложных вопросах, должны в первую очередь вырабатываться научным и экспертным юридическим сообществом. Необходима разработка правовой доктрины, которую затем уже могут использовать и законодатели, и судьи.
И.А.Брикульский обосновывает свои позиции тезисом о том, что в деле об оспаривании непрозрачных избирательных процедур сталкиваются личность и государство [1]. С этим, в принципе, можно было бы согласиться. Но мы в данном случае обсуждаем дела об оспаривании результатов выборов, а это избирательный спор совсем другого рода, даже если его частью является вопрос о непрозрачных процедурах. В споре об оспаривании результатов выборов главные стороны (даже если формальным ответчиком является избирательная администрация) – основные кандидаты и/или партии, при этом за ними стоят проголосовавшие за них избиратели.
Брикульский считает, что «только личность может решать, когда именно она может обратиться за судебной защитой». Соглашаясь с такой позицией «в общем», необходимо все-таки иметь в виду, что существо спора меняется в зависимости от того, оспариваются процедуры до или после их применения. В первом случае личность защищает не только свои права, но фактически права неограниченного круга лиц. А когда процедуры оспариваются после голосования и их оспаривает проигравший кандидат (не припомню случая, чтобы такие иски подавал победитель), то он защищает в первую очередь свои интересы. Именно поэтому возникает справедливый вопрос: почему процедуры не оспаривались до их применения?
В случае с президентскими выборами в США 2020 г. позиция о «споре личности с государством» выглядит особенно странно. «Личность» в данном случае – это человек, занимавший высший пост в государстве, который имел возможность не только оспаривать непрозрачные процедуры, но и инициировать законопроекты об их исправлении. И его иски после голосования выглядят как желание оставаться во главе государства вопреки воле избирателей. А противостоят ему не столько «государство» (в лице организаторов выборов в штатах), сколько кандидат-победитель (то есть тоже «личность») и стоящие за ним избиратели. С этой точки зрения споры между Д.Трампом и Дж.Байденом и между Р.Юнеманом и М.Русецкой принципиально отличаются.
Так же, на мой взгляд, ошибочно представление о том, что дела о недействительности выборов – это вопрос конституционно-правовой ответственности. В соответствии с этим представлением отменять результаты выборов можно лишь тогда, когда имели место нарушения со стороны победителя, причем независимо от масштаба нарушений.
На самом деле, главный вопрос при рассмотрении таких дел: возможно ли достоверное установление результатов выборов, то есть действительной воли избирателей. Если произошли нарушения, которые не позволяют выявить эту волю, то результаты выборов должны признаваться недействительными независимо от того, виновен ли в этих нарушениях победитель. Ибо здесь первичны права избирателей. С другой стороны, если кандидат-победитель оказался виновен в каких-то нарушениях, но они не повлияли на результаты выборов, кандидат может быть привлечен к ответственности (например, административной), но результаты выборов отменяться не должны.
В дискуссии [1] ряд вопросов был связан с «сомнительными» голосами. В статье А.Ю.Бузина [5] для обозначения этой же категории используется термин «дефектные» голоса. Увы, не все эксперты поняли, о чем речь. Н.И.Воробьев отметил: «О “сомнительных” голосах и неясностях ни в праве, ни в избирательном, ни в процессуальном законодательстве ничего не говорится. Всякие сомнения в судебном процессе должны быть преодолены либо развеяны юридическими средствами». Однако мы прекрасно понимаем, что не все сомнения могут быть устранены в судебном процессе, в связи с чем в праве используется понятие «неустранимые сомнения», которые должны толковаться в пользу одной из сторон.
В связи с этим я считаю необходимым ввести понятие «сомнительные голоса» сначала в избирательное право, а затем уже и в само избирательное законодательство. «Сомнительные» голоса, с моей точки зрения, – это комплексное понятие, включающее несколько категорий:
1) учтенные голоса избирателей, волеизъявление которых мы не можем точно установить;
2) учтенные голоса, в отношении которых есть сомнение, что они реально поданы избирателями;
3) голоса избирателей, которые хотели, но не смогли проголосовать по вине организаторов выборов.
Далее приведу несколько примеров.
Пример 1
В ряде случаев избирательная комиссия или суд, принимая решение о признании результатов выборов недействительными, не делает оценку числа «сомнительных голосов». Ярким примером является решение Верховного Суда Украины от 3 декабря 2004 г., признавшее недействительными результаты повторного голосования на выборах Президента Украины. Возможно, такие оценки и делались, но в решении суда их нет [11: 106–108]. Тем самым решение суда не содержит доказательств того, что результаты действительного волеизъявления избирателей невозможно установить.
Пример 2
На совмещенных выборах депутатов Московской городской Думы и советников районных собраний Москвы 1997 г. на одном избирательном участке кандидат в районные советники С. проголосовал за 9 избирателей по доверенности. Такое голосование было незаконным, следовательно, 9 голосов следовало счесть «сомнительными». За кого эти голоса были поданы, установить, естественно, было невозможно. Можно было догадываться, что они поданы в том числе за кандидата С., но округ был четырехмандатный.
С точки зрения не буквы закона, а защиты прав избирателей следовало оценить, могли ли эти 9 голосов повлиять на результаты выборов. Легко было понять, что не могли: разрывы между кандидатами были существенно больше. Однако Московская городская избирательная комиссия и подчинившиеся ей территориальная и окружная комиссии пошли иным путем, признав недействительными все бюллетени на данном участке – 770. Таким образом, было отменено голосование более 700 избирателей, которые ни в чем не виновны и волеизъявление которых не вызывало сомнений.
Результаты выборов от этого решения не изменились, но это было делом случая. Так, кандидат С. после признания недействительными 770 бюллетеней переместился с третьего на четвертое место, опережая следующего кандидата всего на 106 голосов [8: 221].
Пример 3
На повторных выборах депутата Государственной Думы по Восточному одномандатному избирательному округу № 207, прошедших 18 марта 2004 г., на шести избирательных участках (из 212) избирателям ориентировочно до 16 ч. выдавались бюллетени, в которых незаконно были вычеркнуты два кандидата. На этом основании окружная избирательная комиссия признала итоги голосования на этих шести участках недействительными. По итогам голосования на остальных 206 участках победителем был признан А.В.Морозов, второе место заняла строка «против всех».
Далее Санкт-Петербургский городской суд признал результаты выборов недействительными, основываясь на том, что суммарное число избирателей на этих шести участках больше, чем разница между результатами победителя и строки «против всех». Это решение было затем отменено Определением Верховного Суда РФ от 25.08.2004 по делу № 78-Г04-31.
По сути суд первой инстанции счел «сомнительными» голосами суммарное число избирателей на шести участках – 12848 человек. А разница между результатом победителя и числом голосов «против всех» составила 7685 голосов. И суд вынес решение, исходя из того, что первое число больше второго. Однако у суда не было оснований считать «сомнительными» именно 12848 голосов. Было известно, что на этих шести участках проголосовал 6531 избиратель, и не было оснований считать, что выявленное нарушение повлияло на явку. Более того, было известно, что 1102 избирателя получили «правильные» бюллетени. Таким образом, число «сомнительных голосов» составляет 5429, что меньше разницы, обеспечившей победу кандидата.
Если еще более углубиться в суть вопроса, то можно понять, что даже эти 5429 голосов в данном контексте неправильно считать «сомнительными». Поскольку избиратели, получившие эти бюллетени, не были лишены возможности проголосовать «против всех»; таким образом, нельзя полагать, что в случае отсутствия нарушения число голосов «против всех» было бы больше – скорее, наоборот.
Остается добавить, что я не считаю правильным решение о признании недействительными итогов голосования на данных шести участках. Полагаю, что недействительными можно было признать те 5429 бюллетеней, где были незаконно вычеркнуты кандидаты. А 1102 «правильных» бюллетеня следовало засчитать. Таким образом, мой ответ на третий вопрос заочного круглого стола отрицательный: если сомнения вызывает только часть бюллетеней, то именно их следует признавать недействительными, а те бюллетени, которые сомнения не вызывают, должны признаваться действительными и участвовать в определении результатов выборов [10].
Пример 4
Результаты выборов мэра Барнаула 2 марта 2008 г. (совмещенных с выборами Президента РФ) оспаривались в Центральном районном суде г. Барнаула. Суд принял 7 мая 2008 г. решение признать результаты голосования недействительными. Это решение затем было отменено краевым судом.
Выборы проходили на 249 участках. Согласно протоколу избирательной комиссии муниципального образования, в выборах приняли участие 294709 избирателя (57,75%; всего в списки избирателей внесено 510319 человек). Победителем признан действующий мэр В.Н.Колганов, получивший 181644 голоса (62%).
Районный суд признал недействительными итоги голосования по 83 избирательным участкам. Основания для такого решения были весьма убедительными. Сформированная судом комиссия провела пересчет бюллетеней и отметок в списках избирателей и обнаружила, что бюллетеней, учтенных при определении итогов голосования, больше, чем их выдано согласно спискам избирателей (на многих участках разница превышала сотню). При этом в судебном решении отмечено, что «искажение результатов голосования производилось различными способами» – не только путем вброса, но и посредством подмены действительных бюллетеней. При таких обстоятельствах суд сделал вывод, что результаты голосования на этих участках не могут быть достоверно установлены.
Согласно судебному решению, на 83 участках, результаты голосования по которым суд признает недействительными, в списки избирателей внесено 168245 избирателей. За Колганова на этих участках подано 63074 голоса. Исключив эти голоса из общего числа голосов, поданных за победителя, суд отметил, что за него подано 118570 голосов, что составляет 40,2% от числа избирателей, принявших участие в голосовании, в то время как для признания его избранным необходимо было получение более 50% голосов (судебное решение приведено в статье [3]).
В данной ситуации можно по-разному оценивать число «сомнительных» голосов – в зависимости от обстоятельств, которые не отражены в судебном решении, но следуют из материалов дела. Это могут быть как число голосов, поданных за победителя на участках, где не могут быть достоверно установлены итоги голосования (63074), или число избирателей на этих участках (168245), но скорее все же число избирателей, проголосовавших на этих участках (в судебном решении не отмечено). Возможно, что для разных участков в зависимости от конкретных обстоятельств его следует оценивать по-разному. Тем не менее, даже минимальной оценки (63074) в данном случае достаточно для вывода о том, что волеизъявление избирателей невозможно достоверно установить.
Пример 5
Итоги повторного голосования на выборах губернатора Приморского края, прошедшего 16 сентября 2018 г., в официальном протоколе краевой избирательной комиссии выглядят так: за А.В.Тарасенко подано 253200 голосов, за А.С.Ищенко – 245550. Таким образом, разница составила всего 7650 голосов. Эти результаты были признаны недействительными решением крайизбиркома от 20 сентября 2018 г. на основании рекомендации ЦИК, выраженной в решении от 19 сентября 2018 г.
В основание этого решения было положено решение ТИК Советского района Владивостока от 18 сентября 2018 г. о признании недействительными итогов голосования на 13 участках. В решении крайизбиркома отмечено, что суммарное число избирателей на этих участках (24246) больше разницы между кандидатами. Таким образом, «сомнительными» были сочтены 24246 голосов.
Однако обстоятельства этого дела гораздо более интересны и поучительны. С одной стороны, признание недействительными итогов голосования на этих 13 участках нельзя считать обоснованным. Оно основано лишь на том факте, что из-за действий МЧС документы комиссий в течение нескольких часов находились без присмотра. Однако впоследствии выяснилось, что итоги голосования по этим участкам еще до прибытия пожарного расчета были введены в ГАС «Выборы» (но только не были в тот момент перенесены из ГАС «Выборы» на портал ЦИК). Ни ТИК, ни вышестоящие комиссии не привели доказательств каких-либо искажений в документах из-за действий пожарного расчета. Кроме того, из данных по этим участкам следовало, что в голосовании на них приняли участие только 6456 избирателей, что меньше разрыва между кандидатами. Таким образом, вывод о том, что признание недействительными итогов голосования на этих 13 участках не позволяло выявить действительную волю избирателей, нельзя считать обоснованным.
С другой стороны, гораздо более обоснованными были претензии к итогам голосования в ряде других городов. Так, в решении ЦИК (но не в решении крайизбиркома) отмечено, что данные, содержащиеся в 19 протоколах об итогах голосования ряда УИК Уссурийска и Артёма, после их ввода в ГАС «Выборы» были изменены и введены в систему повторно, что повлекло существенное изменение итогов голосования. Анализ показал, что возврат к первоначально введённым данным по этим 19 УИК приводил к тому, что победителем выборов оказывался Ищенко [7: 536–541].
Таким образом, ситуация требовала более детального анализа по каждому из спорных УИК. Вполне возможно, что по многим из них действительные итоги голосования можно было установить. Например, если повторное введение данных было необоснованно, то следовало вернуться к первоначально введенным данным. Таким образом, не исключен был вариант, при котором можно было установить действительную волю избирателей (которая, вероятно, заключалась в победе Ищенко). Однако если все же пришлось бы обоснованно признать, что число «сомнительных» голосов превышает разницу между достоверно установленными результатами кандидатов, то нужно было принимать решение о признании итогов повторного голосования недействительными.
Пример 6
Принимая решение о признании недействительными результатов выборов в Палату представителей Берлина 2021 г., Конституционный суд Берлина оценил число «дефектных» голосов в 20–30 тысяч. При этом суд отметил, что для изменения числа мандатов у партий «Альянс 90/Зеленые» и «AfD» им было достаточно дополнительно получить всего 10 тысяч или 2 тысячи голосов соответственно. Таким образом, такое количество «дефектных» («сомнительных») могло повлиять на распределение мандатов между партиями по единому округу. Кроме того, в шести одномандатных округах разница между победителем и его основным соперником оказалась меньше, чем число «дефектных» голосов [5].
Это решение мы подробнее обсудим в следующем разделе.
Пример 7
В ходе избирательной кампании по выборам депутатов Государственной Думы в декабре 1999 г. окружная избирательная комиссия за четыре дня до выборов отменила регистрацию А.М.Макашова (лидировавшего по данным опросов общественного мнения) по Промышленному одномандатному избирательному округу № 152. Это решение комиссии было признано незаконным уже после выборов. После этого Макашов обжаловал результаты выборов по округу № 152, и 5 июля 2000 г. Самарский областной суд удовлетворил его жалобу и признал результаты выборов по округу недействительными в связи с тем, что кандидат был незаконно отстранен от участия в выборах и его сторонники были лишены возможности выразить свою волю. Однако 29 августа 2000 г. Верховный Суд Российской Федерации отменил решение областного суда, полагая, что оно основано на неправильном толковании норм закона.
По результатам голосования победила В.А.Лекарева, получившая 28,7% голосов; против всех кандидатов проголосовало 26,4%, количество недействительных бюллетеней составило 3,3% [10]. Представители Макашова апеллировали к тому, что в сумме голоса «против всех» и недействительные бюллетени превысили число голосов за Лекареву, высказывая предположение, что все эти избиратели могли бы проголосовать за Макашова. Иными словами, они считали число «сомнительных» голосов как сумму числа голосов «против всех» и числа недействительных бюллетеней. Полагаю, что такой подход в данном случае может использоваться, однако с существенной поправкой: поскольку часть избирателей голосует «против всех» или делает бюллетени недействительными даже тогда, когда никого из кандидатов не снимают, из суммы голосов «против всех» и недействительных бюллетеней следует вычесть средние значения этих показателей по всем округам (или по тем округам, где не было явного протестного голосования). В таких случаях не обойтись без оценок независимых экспертов.
Пример 8
Судебное дело по жалобе «Союза правых сил» (СПС), оспаривавшего результаты выборов в Государственную Думу 2007 г., интересно тем, что это один из немногих случаев, когда нарушения в ходе агитационной кампании имеют количественное выражение. Одним из главных оснований для жалобы послужило незаконное изъятие органами внутренних дел агитационной продукции СПС. Представители партии утверждали об изъятии более 30 млн экз. печатных агитационных материалов, но представители ЦИК признали изъятие около 20 млн экз., из которых около 17 млн были изъяты незаконно. Из судебных прений можно было также предположить, что часть заказанного СПС тиража типография не успела напечатать из-за действий МВД (но этот вопрос судом не был исследован). При этом для СПС в этой кампании печатные материалы были основным видом агитации, и изъятой оказалась значительная часть тиража [9: 351–359].
Количество незаконно изъятых печатных материалов (17 млн экз.) в несколько раз превышает число голосов, достаточное для преодоления 7-процентного барьера (около 5 млн голосов). СПС же на этих выборах получил всего 669 тыс. голосов. Можно предполагать, что, если бы незаконно изъятые печатные материалы были распространены, результат СПС был бы лучше. Но насколько лучше? Могли бы они получить в этом случае 5 млн голосов, достаточные для прохождения в Думу? Точных ответов на эти вопросы нет, но можно было попытаться сделать экспертные оценки.
Отвечая на вопрос 7, ряд экспертов высказали мнение, что в многомандатном округе невозможна ситуация, при которой избрание одних кандидатов не вызывает сомнений, а в отношении других такие сомнения остаются [1]. Я не могу припомнить, чтобы такая ситуация возникала на практике, но вполне можно привести модельный пример.
Вот, скажем, достаточно типичный расклад голосов: трехмандатный округ, шесть кандидатов, кандидат А получил 382 голоса, кандидат Б – 318, кандидат В – 272, кандидат Г – 255, кандидат Д – 241, кандидат Е – 134. А теперь представим себе, что бюллетени в одном из переносных ящиков приходится счесть «сомнительными» из-за подозрений во вбросе (то, что закон обязывает в этом случае их квалифицировать как недействительные, принципиального значения для данного анализа не имеет). И этих бюллетеней оказывается 20, то есть их больше, чем разрыв между кандидатами В и Г. Очевидно, что избрание кандидатов А и Б не должно вызывать сомнений, а вот избрание кандидата В оказывается под вопросом.
В случае выборов по партийным спискам все гораздо сложнее. Обратимся к берлинскому казусу, описанному в статье [5]. Здесь выборы проходили по смешанной связанной системе. И число «сомнительных» голосов по единому округу превысило «цену» одного мандата. Кроме того, в шести одномандатных округах число «сомнительных» голосов превысило разницу между победителем и его основным соперником.
Здесь два отдельных вопроса. Первый: следовало ли отменять результаты выборов по единому округу, если под сомнение ставится лишь один мандат из 78? Второй: следовало ли отменять результаты выборов целиком (т.е. и по единому округу и по всем 78 одномандатным округам), если нельзя с достоверностью установить результаты по 6 одномандатным округам?
Ответ на второй вопрос в обсуждаемой статье звучит так: да, «поскольку результаты и итоги голосования по мажоритарным округам (по первому голосу) влияют на распределение мандатов по партийным спискам… В силу правил определения результатов выборов (так называемая “связанная смешанная система”) это действительно так, причем степень влияния может быть количественно определена (хотя это и не было сделано Конституционным судом, который просто декларировал такое влияние)».
И вот тут я не могу не выразить сомнение. Дело в том, что при связанной смешанной системе действительно результаты выборов по мажоритарным округам влияют на распределение мандатов по пропорциональной системе. Но в том-то и достоинство данной системы, что они не должны влиять на общее распределение мандатов, то есть на суммарное число мандатов, получаемых партиями по мажоритарной и пропорциональной системам. И при таких условиях отмена общих результатов выборов из-за сомнений в шести округах выглядит неубедительно. Вероятно, правильнее было бы отменить результаты по первому голосу только в тех двух (или даже шести) округах, где возникли сомнения в победителе, как это предлагал Земельный уполномоченный по выборам.
Что касается отмены результатов из-за сомнений в распределении одного мандата… В решении суда есть ссылка на «принцип наименьшего зла». И с этой точки зрения у меня самые большие сомнения.
Здесь стоит напомнить, что судебный процесс длился около года. Можно поверить, что такая длительность была оправдана с точки зрения объема материалов, которые суду пришлось изучить. Но в результате суд принял решение, во-первых, тогда, когда избранная палата и сформированное ею правительство уже проработали больше года. Теперь легитимность принятых ими решений оказалась под вопросом. Во-вторых, за год с лишним предпочтения избирателей изменились. И это проявилось на проведенных повторных выборах 12 февраля. Так, ХДС увеличила свое представительство с 30 до 52 мандатов, а СвДП потеряла все полученные в сентябре 2021 г. 12 мандатов. У остальных четырех партий изменения меньше, но изменения есть у всех [4].
Таким образом, с юридической точки зрения решение Конституционного суда Берлина не привело к восстановлению нарушенных избирательных прав, а просто привело к тому, что ландтаг Берлина стал соответствовать новой политической реальности. Поэтому мне трудно согласиться с утверждением, что это решение соответствовало «принципу наименьшего зла».
В заключение не могу не отреагировать на размышления И.А.Брикульского [1] по поводу роли суда. Он пишет: «Тонкая грань между судом как арбитром и судом, как актором, который может занимать одну из сторон политического конфликта, предопределять исход выборов и менять форму правления. Возлагать на суд такую ответственность – значит подвергать суд “институциональному испытанию”. Вопрос определения победителя политической гонки приводит к тому, что суды оценивают не только вопросы права и фактические обстоятельства, но и обременяются решением политического вопроса».
Проблема, безусловно, есть, но что из этого следует? Отказаться от возможности разрешать избирательные споры (и в особенности споры о результатах выборов) в судебном порядке? Но ведь такие споры, как мы видим, имеют место везде, даже в странах устойчивой демократии. Кто, кроме суда, может их объективно разрешить? Все-таки суд, по логике конституционализма, самый неполитизированный орган.
«Нам даже может показаться, что чисто теоретически никакой проблемы нет: при независимой судебной системе эта проблема решается автоматически, и суд не подвержен влиянию политических страстей, выступая тем, кем он должен быть – арбитром». Здесь я соглашусь с Брикульским: независимость судебной системы полностью не гарантирует от политической ангажированности судебных решений. Судьи тоже люди, и они наверняка имеют политические предпочтения. И, решая политический вопрос, могут эти предпочтения проявить.
Выход, как мне представляется, только в профессионализме, который заставляет ставить профессиональные принципы и правила выше политических предпочтений. Но это только в тех случаях, когда такие профессиональные принципы и правила понятны и общеизвестны. Если же вопрос выглядит «тёмным», то, нащупывая выход в «потёмках», даже профессионалы начинают искать политические ориентиры.
Именно поэтому научное сообщество должно выработать и дать судьям и членам избирательных комиссий ясные правовые ориентиры: как поступать в тех или иных случаях. Конечно, все возможные случаи нельзя предусмотреть, но их можно классифицировать и выработать методологию разрешения споров для основных вариантов. Так, в случае решения вопроса о действительности результатов выборов невозможно обойтись без количественных оценок. Но разработка теории таких оценок пока впереди.
Поступила в редакцию 10.03.2023.