Новые инструменты измерения электоральных размежеваний: от макро- к микроуровню

Коргунюк Ю.Г.

Аннотация

В статье предложены новые инструменты измерения электоральных размежеваний: коэффициенты максимального и эффективного ареала (\(Mc\) и \(Ec\)), а также коэффициенты политизации и социализации (\(Pc\) и \(Sc\)). Они предназначены для исследования размежеваний на микроуровне, позволяя подробнее рассмотреть эволюцию взаимосвязи между социальными позициями и политическими предпочтениями избирателей постсоветской России. В отличие от факторного анализа данные инструменты акцентируют внимание не на дисперсии голосов, полученных партиями, а на том, какую часть электората охватывает то или иное электоральное размежевание. Применение этих инструментов показало, в частности, что в 1990-е гг. электоральное пространство России имело фрагментированный характер, причем самое влиятельное размежевание – социально-экономическое – не охватывало его даже наполовину. Вышедшее на первый план в 2000-х гг. авторитарно-демократическое размежевание существенно расширило свой максимальный и эффективный ареал, но главным образом за счет административного ресурса. Снижение в 2016 г. показателей авторитарно-демократического размежевания и рост показателей социально-экономического (как и слившегося с ним системного) можно трактовать как свидетельство того, что привычные административные методы контроля электорального пространства постепенно утрачивают эффективность.

---

Изучение электоральных размежеваний давно нуждается в переходе от макро- к микроуровню. Пионерская работа С. Липсета и С. Роккана [6] была классическим образцом макроподхода: размежевания (cleavages) рассматривались как бы с высоты птичьего полета – без использования математического инструментария и подробных расчетов. В более поздних работах, начиная с монографий А. Лейпхарта [5], С. Бартолини и П. Майра [1] и др., был предложен ряд методов измерения различных параметров размежеваний, однако предпочтение по-прежнему отдавалось характеристикам, описывающим состояние общества и политической системы на макроуровне.

Размежевания, таким образом, оставались более умозрительным конструктом, нежели "единицей измерения". Кроме всего прочего, это порождало многочисленные расхождения в толковании самого понятия "размежевание" [см. 23]. Не вдаваясь в детали, предположим, что во многом расхождения обусловлены именно широтой подхода к пониманию концепта и его рассмотрением не на микро-, а на макроуровне.

По большому счету, главный вопрос, на который пытается дать ответ концепция размежеваний – в какой степени политический выбор избирателя зависит от его социального положения. На статистическом уровне эта зависимость прослеживается достаточно явно, причем ее степень варьируется не только от страны к стране, но и от региона к региону внутри одного государства. В идеале определение степени этой зависимости должно быть вопросом не столько теоретическим, сколько техническим. Однако для того, чтобы это стало возможным, необходимо выбрать точку отсчета – тот самый микроуровень, на котором и должны начинаться измерения.

Этой точкой отсчета могут быть только результаты выборов, как общенациональных, так и региональных, – при условии, что решение избирателей носит политический характер. Оптимальным с этой точки зрения выглядит анализ выборов по пропорциональной системе, на которых голоса отдаются не за индивидуального кандидата, а за политическую партию.

Применение к этому уровня определения "микро-" может показаться странным, поскольку традиционно в политической науке к микроуровню относят деятельность отдельного индивида. Однако у каждого объекта – свой микроуровень. Например, при изучении галактик в качестве такового служит функционирование единичной звездной системы; выбор же в качестве единиц анализа отдельных космических тел (планет, комет, астероидов) ведет к излишнему понижению уровня исследования. Точно так же при изучении размежеваний не имеет смысла переходить на уровень отдельных участников выборов: основной интерес представляют не их индивидуальные характеристики, а их взаимодействие.

Территориальные различия в голосовании за те или иные партии во многом вызваны разницей в социальном положении голосующих. В предыдущих работах автора [16, 4, 15] была предложена методика, позволяющая определить, в какой степени выбор избирателей политически мотивирован и социально обусловлен. В основе методики лежат факторный, корреляционный и регрессионный анализ (множественная линейная регрессия).

Факторным анализом результатов, полученных партиями в различных территориальных единицах, выявлялись т.н. электоральные размежевания – но не те "кливажи", о которых писали Липсет и Роккан, а скорее претенденты на их роль: претензия оправдывалась в том случае, если у электорального размежевания обнаруживались политическая и социальная интерпретации, а само оно регулярно воспроизводилось на последующих выборах.

Возможность политической интерпретации электоральных размежеваний выявлялась путем сравнения факторных нагрузок (factor loadings) участвующих в выборах партий (посредством корреляционного анализа) с их же факторными нагрузками, но уже в пространстве политическом. Для определения политических размежеваний также использовался факторный анализ, однако на этот раз единицей расчета служили не результаты выборов, а оценки позиций партий по дискуссионным вопросам, порождающим наибольшую поляризацию (эти позиции оценивались по шкале от –5 до +5). Достаточно сильная корреляция между факторными нагрузками партий в электоральном и политическом пространстве давала основания полагать, что электоральное размежевание имеет политическое наполнение.

Для выявления степени социальной обусловленности электоральных размежеваний их факторные оценки (factor scores) сравнивались с демографическими и социально-экономическими показателями соответствующих территориальных единиц, предварительно также подвергнутыми факторному анализу. Полученные в результате ряды факторных оценок служили материалом для построения регрессионных моделей, роль зависимых переменных в которых играли факторные оценки электоральных размежеваний.

Применение данной методики позволило подтвердить уже высказывавшееся ранее предположение (см., например, [11]), что в электоральной истории постсоветской России постоянно воспроизводятся два основных электоральных размежевания (ЭР): 1) "либералы-рыночники против социал-патерналистов", тесно коррелирующееся с социально-экономическим размежеванием в политическом пространстве; 2) "власть против общественности", имеющее сильную корреляцию с авторитарно-демократическим политическим. Оба размежевания были, кроме того, связаны с рядом факторов социальной стратификации, в первую очередь – уровнем урбанизации. Причем если в 1990-е гг. лидирующее положение занимало социально-экономическое размежевание, то в начале ХХI века его оттеснило на второй план авторитарно-демократическое ЭР.

Вместе с тем опыт применения данной методики на более широком материале, в первую очередь связанном с выборами регионального уровня, выявил и ряд недостатков. Главный из них заключается в том, что факторный анализ реагирует в первую очередь на дисперсию (разброс) данных. Проще говоря, лучше всего он замечает участников выборов с наибольшим перепадом результатов на разных территориях.

Так, на думских выборах 1999 г. главным электоральным размежеванием оказалось противостояние между блоком "Отечество – Вся Россия" и КПРФ с одной стороны, и остальными участниками кампании с другой. Это размежевание имело определенную социальную подоплеку (в том числе в виде уровня урбанизации и демографических характеристик), но было лишено внятной политической интерпретации [16: 45–48]. На деле ларчик открывался просто: для этих двух организаций были характерны резкие перепады в результатах голосования на разных территориях – от 2,2% в Магаданской области до 88% в Ингушетии у ОВР и от 1,82% в Ингушетии до 43,3% в Липецкой области у коммунистов. Причем эта не существовавшая в реальности "коалиция" слаженно отнимала голоса у остальных участников. Таким образом, вторжение в предвыборную борьбу административного ресурса – в лице противоборствующих ОВР и блока "Единство" – оставило первое электоральное размежевание без идеологической подосновы, поскольку программные расхождения между этими двумя не обнаруживались даже под микроскопом.

Но противостояние ли ОВР и КПРФ остальным участникам определяло политическое содержание кампании-1999? Сомнительно. Судя по всему, ведущая роль принадлежала второму электоральному размежеванию – между ОВР, "Яблоком" и СПС с одной стороны, и "Единством", КПРФ и блоком "Коммунисты – Трудовая Россия" с другой, которое достаточно сильно коррелировало с социально-экономическим и авторитарно-демократическим ПР. Возникает вопрос: существуют ли инструменты, позволяющие зафиксировать факт перехода лидирующей позиции от первого ко второму электоральному размежеванию? Формулированию и обоснованию таких инструментов и посвящена данная статья.

Коэффициенты максимального и эффективного ареала, политизации и социализации электоральных размежеваний

Прежде чем представить описание новых инструментов для измерения электоральных размежеваний, следует вкратце изложить использовавшуюся ранее (и не отменяемую в дальнейшем) методику выявления и интерпретации последних (подробнее см. [16]).

Прежде всего, базовая методика предполагает выявление собственно "электоральных размежеваний" посредством факторного анализа результатов, полученных партиями по пропорциональной системе в различных территориальных единицах (использовались данные Центризбиркома РФ). Так, для думских выборов 2016 г. факторный анализ результатов, полученных политическими партиями в субъектах Федерации, выявил три фактора с собственным значением выше единицы: первый – противостояние "Единой России" всем остальным участникам выборов; второй – размежевание условных рыночников ("Яблоко", "Партия роста", ПАРНАС, "Единая Россия", "Гражданская сила") с социал-патерналистами (ЛДПР, "Коммунисты России", КПРФ); третий – противостояние "Патриотов России" и "Справедливой России" (табл. 1).

Наличие у этих электоральных размежеваний политического содержания определяется путем сравнения факторных нагрузок партий в электоральном пространстве с их же факторными нагрузками в пространстве политическом. Последние вычисляются путем факторного анализа оценок, выставленных позициям политических партий по тем или иным вопросам. Для избирательной кампании 2016 г. было выявлено три фактора (табл. 2).

Первый фактор представляет собой противостояние либеральных ПАРНАСа и "Яблока" всем остальным участникам, в первую очередь "Патриотам России", "Родине", "Справедливой России", "Коммунистам России", КПРФ, "Гражданской платформе" и ЛДПР. Поскольку вопросы с наиболее высокими по модулю факторными оценками так или иначе связаны с внешней политикой, Украиной и борьбой с "внутренними врагами" (табл. 3), этот фактор интерпретирован как размежевание между "империалистами" и "антиимпериалистами". Его можно также считать ярким выражением проявлявшегося на всех предыдущих выборах системного размежевания между адептами европейского и "самобытного" путей развития России [16; 15].

Второй фактор сводится главным образом к расхождениям между "Единой Россией" и либералами, прежде всего ПАРНАСом и "Яблоком", по вопросам, касающимся в первую очередь методов управления страной (табл. 4). Назовем это размежевание авторитарно-демократическим.

Третий фактор заключается в противостоянии между КПРФ и "Коммунистами России", с одной стороны, и лоялистскими партиями во главе с "Единой Россией" – с другой, по вопросам прежде всего социально-экономического характера (табл. 5). Интерпретируем его как социально-экономическое размежевание.

Если сравнить факторные нагрузки партий в электоральном и политическом пространствах, то получится следующая картина (табл. 6): первое электоральное размежевание наиболее сильно связано со вторым политическим (авторитарно-демократическим), второе электоральное – с первым ("империалистическим") и третьим (социально-экономическим) политическими, третье ЭР не имеет сильной корреляции ни с одним из политических.

Далее следует выяснить, есть ли у выявленных электоральных размежеваний социальная подоплека. Для этого необходимо сравнить факторные оценки (factor scores) электоральных размежеваний с социально-демографическими и экономическими характеристиками соответствующих территориальных единиц. Такое сравнение можно производить посредством не только корреляционного [7; 10; 9; 8], но и регрессионного анализа [11]. Чтобы избежать нарушения методологического запрета на использование в качестве независимых переменных коррелирующихся между собой показателей [21: 336], автор данной статьи предложил подвергать факторному анализу сами социально-демографические и экономические характеристики и использовать для регрессионных моделей полученные в результате ряды факторных оценок [16; 4].

Построенная для выборов 2016 г. регрессионная модель обнаружила тесную связь первого и второго электоральных размежеваний с факторами социальной стратификации. Всего факторный анализ 47 социально-демографических и экономических показателей по субъектам Федерации выделил девять факторов социальной стратификации, из которых первые четыре поддаются более-менее осмысленной интерпретации (табл. 7).

Пошаговая множественная линейная регрессия выявила связь первого электорального размежевания ("власть–общественность") сразу с тремя факторами социальной стратификации – уровнем урбанизации, уровнем экономической самостоятельности и уровнем социального благополучия (табл. 8); коэффициент множественной регрессии составил 0,77. Второе размежевание ("рыночники – социал-патерналисты") оказалось связанным только с урбанизацией и экономической самостоятельностью (табл. 9); коэффициент множественной регрессии – 0,697. Третий фактор никаких предикторов не имел.

Из этого следует, что первые два электоральных размежевания не только имеют политическую интерпретацию, но и социально обусловлены: чем выше в регионе доля городского населения и чем больше там экономически самостоятельных граждан, тем выше доля проголосовавших за либералов – и против "партии власти" и социал-патерналистов.

Что касается третьего электорального размежевания, то у него не обнаружено ни политического, ни социального содержания и его можно считать флуктуацией, вызванной соперничеством "Справедливой России" и "Патриотов России" за "социал-патриотического избирателя". Незначительность результатов, полученных этими двумя партиями, ставит вопрос о весе выявленных факторным анализом электоральных размежеваний: можно ли его определить хотя бы приблизительно? Вполне. Имеются данные о доле голосов, полученных партиями в целом по стране, а их факторные нагрузки (factor loadings), по сути, указывают на степень их участия в каждом из размежеваний. Если умножить процент голосов каждой партии на ее факторную нагрузку по каждому из размежеваний, получится своего рода коэффициент ее участия в этих размежеваниях.

В таблице 10 представлена система расчета этих коэффициентов. В столбцах 2–4 приведены факторные нагрузки политических партий по трем размежеваниям, в столбце 5 – процент голосов, полученных каждой партией, в столбцах 6–8 – коэффициенты участия партий в каждом из размежеваний (они также исчисляются в процентах, но с сохранением знака факторной нагрузки – для простоты дальнейших расчетов). В нижних строках таблицы отдельно суммируются коэффициенты участия (с положительными и отрицательными знаками); в предпоследней строке суммируются модули этих коэффициентов – в итоге получается коэффициент максимального ареала (\(Mc\)) каждого из размежеваний, указывающий максимально возможное число избирателей, участвующих в этом размежевании.

Таким образом, формула коэффициента выглядит так: \(Mс = \Sigma i |FLi|\), где \(i\) – доля голосов, полученных каждой партией по пропорциональной системе, \(|FLi|\) – модуль факторной нагрузки каждой партии по данному размежеванию. Конечно, эта формула очень приблизительна и исходит из того, что чем выше факторная нагрузка партии, тем больше избирателей голосовало за нее, руководствуясь логикой данного конкретного размежевания. Возможно, в этой формуле не хватает каких-то важных деталей, но в данном случае важна не ее точность, а возможность сравнивать разные размежевания по единому образцу. Возможно, формально правильнее было бы исчислять этот коэффициент в пределах от нуля до единицы. Однако не зря для расчета дробей так охотно используются проценты – они более наглядны. Кроме того, условно помноженные на сто значения указывают на приблизительное число избирателей, охваченных тем или иным размежеванием.

Как видно из таблицы 10, коэффициент \(Mc\) третьего размежевания совсем невелик и охватывает приблизительно 7,26% избирателей – по сравнению с 68,31 у первого и 45,36 у второго. Это еще один аргумент в пользу флуктуационного характера третьего электорального размежевания на выборах 2016 г.

Вернемся к вопросу о том, с какой целью коэффициенты участия партий в размежеваниях вычислялись отдельно с положительным и отрицательным знаками. Ответ – чтобы увидеть соотношение сил. Если одна из сторон значительно превосходит другую по модулю (обозначим первую \(Mс_{max}\), а вторую \(Mс_{min}\)), то трудно говорить о равной борьбе. Скорее всего, она ведется на периферии ареала более сильного противника, а размер этой периферии должен определяться с оглядкой на слабейшего. Ведь факторный анализ учитывает синхронность колебаний результатов, полученных различными партиями в разных территориальных единицах, а не их амплитуду. Амплитуда же этих колебаний вряд ли может превышать количество голосов, полученных слабейшей стороной. Если в каком-то регионе "Единая Россия" потеряла больше голосов, чем набрали ее противники по некому конкретному размежеванию, то для объяснения этих потерь нужно учитывать какие-то дополнительные факторы, а на долю данного размежевания оставить только часть ее ареала, сопоставимую по размерам с силами противника.

Отсюда вытекает необходимость ввести понятие эффективного ареала электорального размежевания, коэффициент которого рассчитывается путем умножения вдвое показателя \(Mс_{min}\), определяющего ареал слабейшей стороны противостояния: \(Ec = 2Mс_{min}\). Опять же подчеркнем, что здесь важны не столько абсолютные цифры, сколько различия между значениями коэффициентов. Так, у первого электорального размежевания \(Mc\) и \(Ec\) отличаются более чем в полтора раза, у второго процентов на 12, а у третьего почти не различаются.

Таким образом, коэффициент максимального ареала показывает, какую долю избирателей то или иное электоральное размежевание могло охватить теоретически, а коэффициент эффективного ареала – какую долю оно охватывало скорее всего. Следующие два инструмента – коэффициенты политизации (\(Pc\)) и социализации (\(Sc\)) – показывают, для какой (приблизительно) доли избирателей выбор обусловливался соответственно политическими предпочтениями и социальным положением.

Таблица 11 демонстрирует, как рассчитываются эти коэффициенты. В столбце 2 приведены коэффициенты эффективного ареала для каждого ЭР, в столбцах 3–5 – коэффициенты корреляции факторных нагрузок партий в электоральном и политическом пространствах. Умножив коэффициент корреляции на коэффициент эффективного ареала, получаем коэффициент политизации ЭР (\(Pc = Ec |R|\), где \(|R|\) – модуль коэффициента корреляции того или иного электорального размежевания с тем или иным политическим). При этом в расчет берутся только те варианты, в которых обнаружена хотя бы слабая корреляция (\(|R|\) ≥ 0,3).

Разумеется, эта формула также дает очень приблизительные результаты. Однако вполне очевидно, что чем выше по модулю корреляция между факторными нагрузками электорального и политического размежеваний, тем большее количество избирателей руководствовались в данном случае политическими предпочтениями. Бо́льшего и не нужно, поскольку значения коэффициента политизации ценны не сами по себе, а в сравнении и динамике.

Выбор же коэффициента эффективного (а не максимального) ареала в качестве компонента формулы обусловлен тем соображением, что большая разница между этими двумя коэффициентами свидетельствует о не совсем политическом характере выбора избирателя. Если отрыв сильнейшей стороны размежевания от слабейшей слишком велик, такой результат, как правило, обеспечен неравенством условий, в которые поставлены участники кампании. И даже если выборы проходили в более-менее честной борьбе, большой разрыв между сторонами размежевания нередко имеет место и объясняется тем, что значительная часть электората руководствовалась не столько политическими предпочтениями, сколько желанием голосовать "как все", точнее, как большинство. Характерно в этом плане продемонстрированное в телеэфире признание одного белорусского избирателя, который в первом туре президентских выборов 1994 г. проголосовал за В. Кебича, а во втором – за А. Лукашенко. Он высказался в том смысле, что в первом туре ошибся, а во втором исправил ошибку, присоединившись к большинству сограждан.

В случае с думскими выборами 2016 г. более-менее значимая корреляция с политическими размежеваниями, как упоминалось выше, наблюдалась лишь у первого и второго ЭР. Первое электоральное размежевание существенно коррелировало с авторитарно-демократическим ПР, второе – со всеми тремя, но в наибольшей степени с авторитарно-демократическим и социально-экономическим (соответствующие коэффициенты корреляции, а также принимаемые в расчет коэффициенты политизации выделены жирным шрифтом).

Из расчетов следует, что противостояние "Единой России" и остальных участников выборов (прежде всего либералов) определило выбор примерно 28,5% избирателей (столбец 7, строка 3), противостояние "империалистов" и "антиимпериалистов" – 25,4% (столбец 6, строка 4), противостояние коммунистов и лояльных власти "рыночников" – 23,9% (столбец 8, строка 4). При этом авторитарно-демократическое политическое размежевание в той или иной мере коррелировало и с первым, и со вторым ЭР, но у первого были выше коэффициенты как эффективного ареала, так и корреляции между электоральными и политическими размежеваниями, поэтому и коэффициент политизации получился больше – 28,54 (столбец 7, строка 3) против 16,9 (столбец 7, строка 4). Так что отдадим предпочтение первой цифре: она превышает вторую более чем в полтора раза.

При вычислении коэффициента социализации были использованы квадраты множественной регрессии, или коэффициенты детерминации (\(R^2\)) [12: 143–146]: \(Sc = Ec R^2\), где \(R^2\) – квадрат коэффициента множественной регрессии, отражающий связь каждого ЭР с набором присущих региону факторов социальной стратификации. Выбор коэффициента эффективного, а не максимального ареала размежевания в качестве компонента формулы обусловлен теми же соображениями, что и при расчете коэффициента политизации. Если речь идет не о поддержке избирателями отдельных политических сил, а о размежеваниях, то имеет смысл ограничить расчеты тем сегментом электорального пространства, на которое это размежевание распространяется, причем не формально, а реально (в этом плане у коэффициента \(Ec\) большие преимущества перед \(Mc\)).

В столбце 9 таблицы 11 приведены квадраты множественной регрессии для каждого из электоральных размежеваний на думских выборах 2016 г. Они достаточно существенны для первого и второго ЭР и полностью отсутствуют у третьего. Умножив их на коэффициенты эффективного ареала, получаем значения коэффициента социализации: для первого электорального размежевания он составляет 24,33 (условно можно предположить, что примерно для такого процента избирателей выбор был обусловлен их социальным положением), для второго – 19,42.

Таким образом, получается, что не более 29% избирателей руководствовались на выборах 2016 г. политическими мотивами и у менее чем 25% выбор определялся социальным положением. Что касается остального электората, то его выбор не имел ни политической, ни социальной подоплеки, а явился результатом воздействия административного ресурса или случайных факторов. Повторим, однако, что эти цифры весьма приблизительны и представляют интерес только в сравнительном разрезе.

При этом возникает вопрос, как следует интерпретировать расхождения значений коэффициентов политизации и социализации ЭР. В принципе, если эти значения близки, можно предположить, что речь идет приблизительно об одних и тех же группах избирателей (хотя вовсе не обязательно, во всяком случае, доказательств этому нет). Если коэффициент политизации превосходит коэффициент социализации, это, вероятно, свидетельствует о том, что на выбор избирателей политические мотивы повлияли сильнее, чем социальное положение. Если же наоборот, коэффициент социализации выше коэффициента политизации, то выбор более обусловлен социальным положением (и зачастую вытекающим отсюда административным принуждением), нежели политическими соображениями.

Но скорее всего, всё не так просто. Ведь нередко отсутствие связи между ведущим электоральным размежеванием – как правило, противостоянием "партии власти" остальным участникам выборов – и факторами социальной стратификации является следствием тотального вброса бюллетеней за "Единую Россию" или даже откровенного приписывания ей высоких результатов избирательными комиссиями. В этом случае коэффициент политизации ЭР может быть достаточно высок (как, например, на выборах 2011 г. – об этом ниже), но говорит ли это о высокой политической мотивированности электората? Вопрос непростой.

Использование описанных выше инструментов позволяет взглянуть на электоральные размежевания в постсоветской России с несколько иной точки зрения, чем та, что представлена в предыдущих работах автора. Исходя из того, что главным для концепции размежеваний остается вопрос, насколько политический выбор избирателя обусловлен его социальным положением, во главу угла не следует ставить электоральные размежевания, которые выделяются факторным анализом чисто формально и зачастую не являются собственно кливажами, отображая лишь случайные флуктуации в поведении избирателя. Гораздо логичнее отталкиваться от политических размежеваний, отражающихся в размежеваниях электоральных, независимо от того, какую позицию в иерархии отводит последним факторный анализ. Конечно, их положение в этой иерархии ни в коем случае нельзя игнорировать – но, учитывая его, следует ориентироваться на коэффициенты максимального и эффективного ареала.

Разумеется, повторим в очередной раз: приведенные расчеты довольно приблизительны, но их ценность не в точности, а в возможности проследить динамику изменения структуры размежеваний и сравнить их конфигурации в разных регионах и странах.

Так, далее изложены результаты применения предложенных инструментов для описания структуры размежеваний в постсоветской России (1993–2016). В основу описываемой структуры положены количество электоральных размежеваний на каждых выборах; место, занимаемое тем или иным политическим размежеванием (точнее, связанным с ним электоральным размежеванием) в иерархии ЭР; а также рассчитанные для ЭР коэффициенты максимального и эффективного ареалов, политизации и социализации.

В качестве источников исследования были использованы: для выявления электоральных размежеваний – данные Центризбиркома РФ [13]; для выявления политических размежеваний – материалы базы данных "ПартАрхив", которую автор ведет начиная с 1991 г. [20]; для определения факторов социальной стратификации – данные Росстата [22]. Начиная с 2012 г. замеры политического пространства производились ежегодно и были приурочены к осеннему Дню выборов, а начиная с 2015 г. – ежеквартально, на основе постоянного мониторинга публичной активности партий. Подробнее об этом см. [18; 19].

Структура электоральных размежеваний на выборах в постсоветской России (1993–2016)

Поскольку новый подход исходит из приоритета политического содержания ЭР, имеет смысл подробнее рассмотреть размежевания, формировавшие в 1993–2016 гг. российское политическое пространство. На протяжении всего постсоветского периода таковых было только три: 1) социально-экономическое; 2) авторитарно-демократическое; 3) системное, т.е. касающееся разногласий относительно направления развития страны [16; 15]. В отличие от первых двух размежеваний, третье, системное, не выглядит интуитивно понятным, тем не менее оно постоянно фиксируется факторным анализом, занимая в иерархии место не ниже второго. Его не так просто интерпретировать, однако оно чаще, чем другие, включает вопросы мировоззренческого плана [16].

Иерархия этих размежеваний на думских выборах отображена в таблице 12. Как видим, в 1993 г. на первом месте было системное размежевание (судя по всему, продолжала сказываться инерция рубежа 1980–1990-х гг., когда ведущая роль в политической повестке принадлежала вопросу "Вы за реформы или против?"), на втором – социально-экономическое, на третьем – авторитарно-демократическое.

В 1995 г. системное политическое размежевание уступило первое место социально-экономическому, и данная конфигурация сохранялась вплоть до 2011 г.

После 2011 г. структура политических размежеваний стала меняться. В 2012 г. на первый план выдвинулось авторитарно-демократическое размежевание, оттеснив социально-экономическое и системное на второе и третье места. Судя по всему, это явилось следствием "белоленточных" протестов 2011-2012 гг. и ответного ужесточения репрессивного законодательства.

Та же картина наблюдалась в 2013 г., а спустя год, в связи с крымско-украинскими событиями, вперед вышло системное размежевание, характеризовавшееся противостоянием "империалистов" и "антиимпериалистов", которые продолжили извечный спор о том, "куда нам плыть", – в направлении Европы или "самобытном", куда свои глаза глядят. Авторитарно-демократическое и социально-экономическое размежевания заняли соответственно второе и третье места. Такая же конфигурация имела место и на думских выборах 2016 г. [15].

Таблицы 13–14, а также рисунки 1–3 демонстрируют, как политические размежевания отражались в электоральных.

В 1993–1995 гг. первое электоральное размежевание имело социально-экономическую окраску (табл. 13, рис. 1). В 1993 г. в политическом пространстве все еще доминировало системное, реформистско-антиреформистское размежевание, но избиратель четко дал понять, что для него это вчерашний день, а сегодняшний связан с конкретными социально-экономическими проблемами. В результате системное политическое размежевание отразилось только в третьем по очередности электоральном – с весьма скромными показателями максимального и эффективного ареала, а также политизации и социализации. Партии учли этот урок и на следующих выборах уже не столь настойчиво разыгрывали реформистско-антиреформистскую карту – исключение составил "Демвыбор России", который за свое упорство поплатился непрохождением 5%-ного барьера (впрочем, в 1995 г. системное ПР проявилось уже на уровне второго электорального размежевания, причем с более высокими показателями \(Mc\), \(Ec\) и \(Pc\)).

Максимальный ареал социально-экономического электорального размежевания в 1995 г. сократился, но эффективный ареал и коэффициент политизации даже выросли.

В 1999 г. электоральное размежевание с социально-экономическим политическим наполнением оказалось на втором месте, но, как уже говорилось, это касалось всех политических размежеваний. Первое ЭР – противостояние КПРФ и ОВР всем остальным участникам – вообще не имело выраженной политической интерпретации. Отличаясь самой большой дисперсией, тем не менее оно уступало второму ЭР по коэффициенту максимального ареала – 41,37 против 45,93, хотя и превосходило его по коэффициенту эффективного ареала (39,32 против 31,83) и тем более по коэффициенту социализации (25,15 против 9,6).

Возвращаясь к нашему спору с А. Ахременко, который истолковывал первое электоральное размежевание как противостояние левых консерваторов и правых реформаторов, т.е. как социально-экономическое [11: 170], вопреки моим прежним утверждениям [16: 46-47] должен признать, что Андрей Сергеевич отнюдь не во всем был неправ. Самое влиятельное размежевание (т.е. с наибольшим максимальным ареалом) действительно имело преимущественно социально-экономический характер (а в определенной мере еще и авторитарно-демократический и системный), с той только разницей, что располагалось оно не на первом, как полагал А. Ахременко, а на втором месте.

В 1999 г. коэффициент политизации и социализации социально-экономического размежевания существенно снизился. По политическим мотивам в нем участвовали 21,2% избирателей (против 31,48% в 1993-м и 32,56% в 1995-м), а по социальным – всего 9,6% (против 26% в 1993-м и 21,64% в 1995-м).

На протяжении 2000-х гг. вес социально-экономического размежевания, прочно застрявшего на второй позиции, медленно, но верно снижался. Низшей точки это "похудение" достигло в 2007 г., когда максимальный ареал размежевания составил всего 21,05, эффективный – 13,58, а коэффициенты политизации и социализации – соответственно 11,26 и 7,49. Начиная с 2011 г. его показатели стали постепенно повышаться и в 2016-м практически вернулись к уровню 1990-х гг. (\(Mc\) – 45,36, \(Ec\) – 39,99, \(Pc\) – 23,89, \(Sc\) – 19,42); его место в иерархии по-прежнему оставалось вторым. Надо, правда, отметить, что ростом показателей в 2016 г. данное ЭР не в последнюю очередь обязано изменению состава главных участников социально-экономического политического размежевания. Если ранее главными противниками коммунистов в этом ПР были либералы, то теперь – "Единая Россия" и ее сателлиты [15: 102]. В течение первой половины 2010-х гг. социально-экономическое политическое размежевание было в какой-то степени поглощено авторитарно-демократическим: в вопросах социальной и экономической политики друг другу противостояли не столько адепты плана и рынка, сколько критики и сторонники правительства. В силу этого либералы, не отличающиеся симпатией к власти, сдвинулись к центру противостояния.

Даже в период своего доминирования, т.е. в 1990-е гг., социально-экономическое размежевание не охватывало и половины электорального пространства и занимало ведущие позиции главным образом из-за отсутствия централизованной "партии власти", чье вмешательство в избирательный процесс способно было изменить расстановку сил в пользу авторитарно-демократического ЭР ("власть–общественность").

По мере централизации "партии власти" укреплялись позиции авторитарно-демократического размежевания (табл. 14, рис. 2). Это укрепление обозначилось уже в 1999 г., когда второе электоральное размежевание обнаружило заметную корреляцию со всеми тремя политическими. До этого положение авторитарно-демократического размежевания было маргинальным – четвертое место из четырех в 1993 г. и 1995 г. Низшая точка пришлась на 1995 г., когда его максимальный ареал составлял всего 13,51, эффективный – 13,39, а коэффициенты политизации и социализации – соответственно 5,49 и 2,24.

"Воцарение" авторитарно-демократического ЭР совпало с началом нового столетия. Заняв в 2003 г. первое место в иерархии, оно сохраняет его до сих пор. Пик максимального ареала данного размежевания пришелся на 2007 г. (86,18), наибольшие значения коэффициентов эффективного ареала, политизации и социализации (соответственно 73,18, 64,71 и 48,24) – на 2011 г., что было связано в том числе с определенным ростом конкуренции и обострением политической борьбы. В 2016 г. описывающие данное размежевание показатели пошли вниз, и это можно считать признаком спада общественной активности. Тем не менее авторитарно-демократическое электоральное размежевание по-прежнему доминирует, хотя уже не с прежней убедительностью.

Системное размежевание на протяжении всей постсоветской истории находилось в тени более мощных ПР (табл. 15, рис. 3). В первой половине 1990-х гг., уступая социально-экономическому, оно тем не менее превосходило авторитарно-демократическое (третье место в 1993 г., второе – в 1995-м). В 1999 г., как и все остальные политические размежевания, системное ПР нашло отражение во втором электоральном – отсюда резкий взлет его показателей. В 2000–2010 гг. системное размежевание не играло самостоятельной роли, сливаясь, как правило, с социально-экономическим и уступая ему по коэффициенту политизации (исключением явились выборы 2016 г., когда оно вышло по этому показателю вперед, что можно считать одним из последствий крымско-украинского перелома в политике Кремля). Лишь в 2007 г. данное размежевание практически слилось с авторитарно-демократическим, за счет чего резко повысились его коэффициенты максимального и эффективного ареала, а также социализации (рис. 5.), при практически не изменившемся коэффициенте политизации.

Таблица 16 демонстрирует еще одно различие в структуре электоральных размежеваний 1990-х и 2000–2010-х гг. В 1990-х политические размежевания были разбросаны по разным ЭР. В 1999 г. они объединились в одном – втором в иерархии, а начиная с 2003 г. хотя и разошлись по разным, но не до конца: в частности, системное размежевание уже не играло самостоятельной роли, а прислонялось когда к социально-экономическому, когда к авторитарно-демократическому.

Все это говорит о том, что более высоким уровнем конкуренции выборы 1990-х были обязаны не силе общества, а относительной слабости власти. Даже самое значимое электоральное размежевание – социально-экономическое – охватывало меньше половины избирателей, в том числе по показателю максимального ареала (не говоря уже об остальных). Мобилизация большинства электората была произведена силами центральной власти, обеспечившей – путем активного использования административного ресурса – выход на первый план авторитарно-демократического размежевания. Ослабление позиций последнего в 2016 г. и, напротив, усиление позиций социально-экономического и системного размежеваний можно трактовать как свидетельство определенного снижения эффективности административного воздействия на электоральное пространство.

Заключение

Введение новых инструментов измерения электоральных размежеваний – коэффициентов их максимального и эффективного ареала (\(Mc\) и \(Ec\)), а также коэффициентов их политизации и социализации (\(Pc\) и \(Sc\)), – будучи очередным шагом по пути исследования кливажей на микроуровне, позволяет под новым углом взглянуть на эволюцию взаимосвязи между социальным положением и политическими предпочтениями избирателей в истории постсоветской России. Прежние методики, базировавшиеся на простом использовании факторного анализа, основное внимание уделяли дисперсии голосов, полученных партиями на различных территориях. В результате из исследования выпадали детали, указывавшие на то, какую именно часть электората охватывает то или иное размежевание.

Применение новых инструментов позволило обнаружить, в частности, что на выборах 1993 г. и 1995 г. электоральное пространство России имело весьма фрагментированный характер: каждому политическому размежеванию соответствовало отдельное электоральное. Причем даже самое мощное из имевших политическое наполнение размежеваний – социально-экономическое – не охватывало и половины электорального пространства.

Выяснилось также, что на выборах 1999 г. социально-экономическое размежевание, продолжая сохранять наибольший максимальный ареал, под давлением административного ресурса сдвинулось с первого на второе место. Это давление, помимо прочего, способствовало тому, что все имеющиеся политические размежевания – социально-экономическое, авторитарно-демократическое и системное – с разной степенью интенсивности отразились в единственном электоральном, втором по порядковому номеру.

Усиление в 2000-х гг. контроля бюрократии над избирательным процессом и централизация административного ресурса привели к выходу на первый план авторитарно-демократического ПР, показатели которого устойчиво росли и достигли апогея в 2007 г. (коэффициент максимального ареала) и 2011 г. (коэффициенты эффективного ареала, политизации и социализации). В отличие от социально-экономического, авторитарно-демократическое размежевание смогло охватить бо́льшую часть электората, пусть даже это было достигнуто не столько политическими, сколько бюрократическими средствами. При этом социально-экономическое размежевание было лишь отодвинуто на второй план, а не вытеснено за пределы электорального пространства. Кроме того, начиная с 1999 г. наблюдалась четкая тенденция к слиянию политических размежеваний (в различных комбинациях) в каком-нибудь одном электоральном.

Снижение по итогам кампании 2016 г. показателей авторитарно-демократического размежевания (и, наоборот, рост показателей социально-экономического, а также слившегося с ним системного) можно трактовать как свидетельство того, что привычные административные методы контроля электорального пространства постепенно утрачивают эффективность. Так ли это на самом деле, покажут будущие выборы.

Описанная в статье методика нуждается в дальнейшем совершенствовании. В идеале следовало бы опробовать ее на материале других стран, практикующих пропорциональную систему выборов. Однако это требует объединения усилий со специалистами-страноведами (во всяком случае, изучение предвыборной агитационной продукции подразумевает хорошее знание не только языка, но и конкретных политических реалий той или иной страны – без этого невозможно ни выделить вопросы, вызывающие наиболее острую дискуссию, ни адекватно оценить позиции партий).

Однако обширное поле деятельности есть и в России – достаточно лишь перевести исследование с федерального на региональный уровень. Несмотря на высокую степень национализации партийной системы страны [14, 3], российские регионы кардинально отличаются друг от друга по структуре политических и электоральных размежеваний. Анализу этих различий автор планирует посвятить следующую работу.

Поступила в редакцию 18.12.2017, в окончательном виде 28.06.2018.

---

Список литературы

1. Bartolini S., Mair P. Identity, Competition, and Electoral Availability. The Stabilisation of European Electorates 1885–1985. – Cambridge: Cambridge University Press. 1990. 363 p.
2. Bértoa F. C. Party systems and cleavage structures revisited: A sociological explanation of party system institutionalization in East Central Europe. – Party Politics. 2014. V. 20(1). P. 16–36.
3. Golosov G.V. Party system nationalization: The problems of measurement with an application to federal states. – Party Politics. 2016. V. 22. No. 3. P. 278–288.
4. Korgunyuk Yu. Cleavage Theory and Elections in Post-Soviet Russia. – Perspectives on European Politics and Society. 2014. V. 15. No. 4. P. 401–415.
5. Lijphart A. Democracies: Patterns of Majoritarian Consensus Government in Twenty-one Countries. New Haven, CT: Yale University Press. 1984. 229 p.
6. Lipset S. M., Rokkan S. Cleavage Structures, Party Systems, and Voter Alignments: An Introduction. – Party Systems and Voter Alignments: Cross-National Perspectives. – New York; London: The Free Press, Collier-MacMillan limited. 1967. P. 1–64.
7. Slider D., Gimpelson V. E., Chugrov S. Political Tendencies in Russia Regions — Evidence from the 1993 Parliamentary Elections. – Slavic Review. 1994. V. 53. No. 3. P. 711–732.
8. Zarycki T. Four Dimensions of Center-Periphery Conflict in the Polish Electoral Geography. – Social Change. Adaptation and Resistance. Warsaw: Warsaw University — Institute for Social Studies, 2002. P. 19–38.
9. Zarycki T., Nowak A. Hidden Dimensions: the Stability and Structure of Regional Political Cleavages in Poland. – Communist and Post-Communist Studies. 2000. V. 33. No. 2. P. 331–354.
10. Zarycki T. The New Electoral Geography of Central Europe. – Research Support Scheme Electronic Library, Open Society Institute, Budapest, 1999. Доступ: http://rss.archives.ceu.hu/archive/00001080/01/80.pdf (проверено 27.10.2016). - http://rss.archives.ceu.hu/archive/00001080/01/80.pdf
11. Ахременко A.С. Структура электорального пространства. М.: Социально-политическая мысль. 2007. 320 с.
12. Ахременко А.С. Политический анализ и прогнозирование: учебное пособие. М.: Гардарики, 2006. 333 с.
13. Выборы, референдумы и иные формы прямого волеизъявления. – Сайт ЦИК России. Доступ: http://www.vybory.izbirkom.ru/region/izbirkom (проверено 16.02.2019). - http://www.vybory.izbirkom.ru/region/izbirkom
14. Голосов Г.В., Григорьев И.С. Национализация партийной системы: российская специфика. – Политическая наука. 2015. № 1. С. 128–156.
15. Коргунюк Ю.Г. Выборы по пропорциональной системе как массовый опрос общественного мнения. – Политическая наука. 2017. № 1. С. 90–119.
16. Коргунюк Ю.Г. Концепция размежеваний и факторный анализ. – Полития. 2013. № 3. C. 31–51.
17. Коргунюк Ю.Г. Модель размежеваний и российские выборы: постановка исследовательской задачи. – Мировой кризис и политические изменения. Политическая наука: Ежегодник 2009. М.: РОССПЭН. 2010. С. 334–372.
18. Коргунюк Ю.Г. Партийная реформа 2012–2014 гг. и структура электоральных размежеваний в регионах России. – Политические исследования. 2015. № 4. С. 97–113.
19. Коргунюк Ю.Г., Шпагин С.А. Выборы в региональные собрания 13 сентября 2015 года и изменения в партийно-политическом пространстве России. – Полития. 2016. № 2(82). С. 55–76.
20. ПартАрхив – Сайт Партинформ. Доступ: http://www.partinform.ru/pa98 (проверено 16.02.2019). - http://www.partinform.ru/pa98
21. Попова О.В. Политический анализ и прогнозирование: Учебник. М.: Аспект Пресс, 2011. 464 с.
22. Регионы России. Социально-экономические показатели. – Сайт Росстата. Доступ: http://www.gks.ru/wps/wcm/connect/rosstat_main/rosstat/ru/statistics/publications/catalog/doc_1138623506156 (проверено 16.02.2019). - http://www.gks.ru/wps/wcm/connect/rosstat_main/rosstat/ru/statistics/publications/catalog/doc_1138623506156
23. Рёммеле А. Структура размежеваний и партийные системы в Восточной и Центральной Европе. – Политическая наука. 2004. № 4. С. 30–50.