Рецензия на книгу К. Джанды "Повесть о двух партиях: в кругу демократов и республиканцев с 1952 г." (Janda K. A Tale of Two Parties: Living Amongst Democrats and Republicans since 1952. N.Y. and London: Routledge, Tailor and Francis Group, 2021).
Имя Кеннета Джанды известно любому партологу, не в последнюю очередь благодаря "проекту Джанды", представляющему собой базу данных, кодирующую информацию о политических партиях разных стран мира в соответствии с рядом формальных критериев и позволяющую проводить масштабные сравнительные исследования [5].
Уделяя значительную часть своего внимания сравнительным исследованиям, К.Джанда никогда не прекращал заниматься и изучением политических партий собственной страны, доказательством чему – монография "Повесть о двух партиях" (2021), название которой является аллюзией на диккенсовскую "Повесть о двух городах". В книге анализируется эволюция партийной системы США в 1952–2020 гг.
В первой главе Джанда формулирует исследовательскую задачу: выявить причины нараставшего последние 70 лет отчуждения между двумя основными партиями США – или, как он справедливо замечает, двумя партиями, сохраняющими те же названия [1: 8]. По его словам, в 1980-х гг. отношения между лидерами конкурирующих партий еще могли быть дружескими – например, между президентом-республиканцем Р.Рейганом и спикером Палаты представителей демократом Т.О'Нилом, – в настоящее же время симпатии если и существуют, то тщательно скрываются [1: 5].
Здесь же Джанда кратко описывает изменения в социальной базе обеих партий. В течение десятилетий после гражданской войны республиканцы пользовались поддержкой Севера и Среднего Запада, тогда как демократы доминировали в южных штатах. Во время Великой Депрессии 1930-х гг. Демократическая партия приобрела новую базу поддержки в лице т.н. Рузвельтовской коалиции, включавшей малоквалифицированных рабочих ("синие воротнички"), горожан, белых южан, интеллектуалов и разного рода меньшинства (расовые, этнические, религиозные). В тот же период республиканцам отдавали предпочтение зажиточные и достаточно образованные избиратели городских предместий. Рузвельтовская коалиция прекратила существование в 1960-х гг., когда президенты-демократы Дж.Кеннеди и Л.Джонсон всерьез занялись искоренением сегрегации во всех сферах публичной жизни, следствием чего стал переход Юга на сторону республиканцев. В настоящее время, отмечает автор, социальную базу республиканцев составляют фермеры, шахтеры, протестанты, белые из сельской местности, а базу демократов – женщины, горожане, люди с дипломами колледжей, а также разнообразные меньшинства [1: 12].
Во второй главе Джанда рассматривает проблемы исследования связи между партийной идентификацией и социальными характеристиками избирателей (social groupings). В качестве методологической базы он выбрал теорию социальной идентичности, в качестве эмпирической – пред- и постэлекторальные опросы избирателей, проводимые с начала 1950-х гг. в рамках проекта "Американские национальные исследования выборов" (ANES). При этом автор прибегает к аналогии между политическими партиями и клубами спортивных фанатов, указывая в качестве объединяющей черты "стремление быть частью особого социального мира" [1: 27].
В третьей главе Джанда предлагает инструменты измерения связи между партийной идентификацией и социальными характеристиками избирателей. За основу им взята концепция размежеваний (cleavage theory) [2], причем последние он интерпретирует в редуцированном виде – как различия по шести признакам: регион проживания, экономический статус, уровень образования, степень урбанизации, религия, этничность. Именно эти различия Джанда и называет размежеваниями (cleavages).
Следует отметить, что подход, сводящий "кливажи" к социально-демографическим различиям, в американской политической науке весьма распространен (cм., например, [4], а из относительно нового [3]). В Европе более популярен другой подход, при котором размежевание рассматривается как конфликт общественных интересов, находящий свое выражение в противостоянии политических идеологий. Далеко не всякие социальные различия порождают такие конфликты, а те, которые могут, делают это далеко не всегда.
Однако относительная устойчивость американской партийной системы сдвигает фокус в толковании размежеваний из области взаимодействия идеологий и социальных конфликтов в сферу описания демографических и социально-экономических характеристик электората. При этом Джанда признает, что социальные различия становятся размежеваниями лишь тогда, когда приобретают политическое звучание [1: 38], но в ходе изложения политическую составляющую размежеваний он, как правило, выносит за скобки.
Связь между социальной и партийной принадлежностью Джанда предлагает измерять двумя способами. Первый исходит из необходимости рассчитывать внутри каждой социальной группы долю идентифицирующих себя с одной из партий; второй, наоборот, вычисляет долю принадлежащих к определенной социальной группе в общем числе тех, кто идентифицирует себя с той или иной партией. Первому инструменту Джанда дает название "коэффициент равномерности групповой поддержки", второму – "коэффициент концентрации партийной поддержки". Значения обоих коэффициентов варьируются от нуля до единицы, но сами они находятся друг с другом в обратной зависимости. Высокое значение коэффициента равномерности групповой поддержки означает, что партия получает одинаковую поддержку всех социальных групп, высокое значение коэффициента концентрации партийной поддержки – что она находит поддержку только в одной из социальных групп [1: 43–47].
Применение данных инструментов Джанда иллюстрирует на примере гендерных различий, придя к заключению, что если в начале 1950-х гг. женщины отдавали некоторое предпочтение республиканцам, то в настоящее время отдают его демократам [1: 45].
Четвертая глава посвящена региональным различиям в партийной поддержке, которые сохраняли актуальность добрых сто лет после гражданской войны: Юг стабильно голосовал за демократов, Север – за республиканцев. Однако когда в 1950–60-х гг. демократы стали бороться за расширение гражданских прав чернокожего меньшинства, южные штаты переориентировались на республиканцев. В настоящее время региональные различия несколько сгладились, в том числе за счет повсеместного роста доли небелого населения, и сегодня большинство белых в южных штатах поддерживает республиканцев, а большинство небелых – демократов [1: 58].
В пятой главе исследуется связь между партийными предпочтениями и экономическим статусом избирателей. Как ни странно, приходит к выводу Джанда, эта связь не является отчетливо выраженной – возможно потому, что в качестве показателя такого статуса выступает величина дохода, а не его источник (в 2004 г. ANES поменял в анкете соответствующий пункт). Тем не менее, констатирует автор, республиканцы по-прежнему – и даже в возросшей степени – апеллируют к группам с более высоким доходом [1: 64].
Шестая глава посвящена связи между партийной принадлежностью и уровнем урбанизации. Отмечается, в частности, что за 70 лет у республиканцев ослабла поддержка в городах, а у демократов – в сельской местности. Демократы вдвое обходят республиканцев в крупных городах, в то время как большинство сторонников республиканцев проживает в пригородах, малых городах и сельских поселениях [1: 72].
В седьмой главе рассматривается влияние уровня образования на партийные предпочтения. Этот показатель претерпел наиболее радикальные изменения: в 1952 г. дипломы об окончании колледжа были только у 15% избирателей, в 2020 г. – более чем у половины. При этом если в 1952 г. 40% обладателей дипломов поддерживали республиканцев и только 24% – демократов, то к 2020 г. это соотношение изменилось на 32:39 [1: 77].
Восьмая глава посвящена роли религиозных различий в партийной политике. Здесь изменения тоже оказались существенными. В 1952 г. с какой-либо религией не идентифицировали себя лишь 3% респондентов ANES, в 2020 г. – более четверти. При этом в 1952 г. большинство католиков и почти все иудаисты относили себя к демократам, в то время как базой республиканцев были протестанты. В 2020 г. связь между религиозной и партийной идентификациями ослабела и усложнилась.
В девятой главе анализируется связь между партийностью и этнической принадлежностью. В 1952 г. доля белых избирателей составляла 90%, в 2020 г. она снизилась до 69%, оставшийся 31% приходился на афроамериканцев (11%), испаноязычных (12%) и пр. При этом если в 1952 г. республиканцами себя считали 16% чернокожих, то в 2020-м – только 7% [1: 94].
Десятая глава посвящена роли идеологии в жизни американских партий. Здесь Джанда разделяет распространенный в американской политической науке подход, когда идеологические различия ставятся в общий ряд с демографическими и социально-экономическими. Он, правда, признает специфическую природу первых.
Социальные различия влияют на партийность в одностороннем порядке: партийность избирателя не способна изменить его пол, возраст, этническую принадлежность, религию и даже социально-экономический статус. Демографические и социальные характеристики в данном случае выступают в роли независимых переменных, тогда как партийность – в роли зависимой.
Идеологические же предпочтения избирателей могут как обусловливать партийность, так и быть продуктом обратного влияния. В отношениях с социальными характеристиками они также являются зависимой переменной: могут ими определяться, но не могут их определять.
Поэтому интересно проверить, насколько идеологические предпочтения зависят от социальных характеристик. Однако Джанду более интересует вопрос о самоидентификации республиканцев и демократов в качестве "либералов" либо "консерваторов". Он отмечает, в частности, что на протяжении более чем ста лет республиканцы, подобно демократам, называли себя либералами и только во время второго президентства Р.Рейгана (1984–1988) стали придавать этому слову негативное значение; в ответ демократы также перестали называть себя либералами. Что касается термина "консерваторы", то он за последние 70 лет не появлялся практически ни в одной из партийных платформ и упоминался республиканцами в положительном контексте только в 2016 г. [1: 105-106].
Относительно же респондентов ANES Джанда выяснил, что около четверти из них вообще не задумывались о значении терминов "либералы" и "консерваторы", большинство опрашиваемых истолковывали их вне связи с политикой и экономикой и лишь 15% могли более-менее внятно сформулировать различия между ними [1: 110]. Из этого Джанда заключает, что чаще всего избиратели просто следуют устоявшимся клише и идентифицируют себя как либералов или консерваторов в зависимости от того, за кого они голосуют – за демократов или республиканцев [1: 117].
Здесь следует отметить, что на самом деле Джанда говорит не столько об идеологических предпочтениях избирателей, сколько об их рефлексии на тему собственных политических убеждений. Действительно, способностью к такой рефлексии обладает не более 15% электората, причем не только в США, но и везде. Тем не менее это не означает, что остальные избиратели лишены идеологических пристрастий. Возможно, у них нет более-менее цельной и детальной картины политического мира, но предпочтения есть.
Ведь партийная идеология – это не столько имеющая вид философского трактата программа, сколько определенная политическая повестка и четкое обозначение партийной позиции по ее ключевым пунктам. Избиратель не штудирует партийные программы, а откликается на те вопросы, которые важны лично для него, и солидаризуется с теми позициями, которые лично ему близки. При этом его, как правило, мало интересуют положения, непосредственно его не касающиеся.
Массовое политическое сознание мозаично и противоречиво. Именно этим объясняется возможность существования коалиций типа Рузвельтовской, объединившей расистов Юга и чернокожих Севера, неквалифицированных рабочих и рафинированных интеллектуалов и т.п.
Поэтому важно не столько то, как партии себя называют, сколько то, какую повестку они выдвигают и какие позиции занимают и как изменения этой повестки коррелируются с эволюцией социальной базы их поддержки. Вскользь Джанда затрагивает эту тему неоднократно – например, когда касается связи между антисегрегационной политикой демократов в 1960-х гг. и переходом белых южан на сторону республиканцев. Однако в главе об идеологии он переключается на вопрос о самоидентификации демократов и республиканцев, оставляя остальные аспекты этой темы за скобками. А жаль – было бы очень интересно детально проследить, как изменения в социальной базе двух партий связаны с эволюцией их политических установок.
В одиннадцатой главе подводятся итоги анализа социальных "кливажей", которым были посвящены главы с четвертой по девятую. Делается вывод, что, несмотря на изменение социальной базы обеих партий, демократы по-прежнему апеллируют к более широким слоям населения, чем республиканцы, костяк электората которых продолжают составлять белые протестанты [1: 131].
Эта глава также дает повод порассуждать об упущенных автором возможностях, в том числе в плане использования количественных методов. В книге много математики, но она относительно проста. Между тем материал прямо-таки зовет применить к себе статистические методы, например, множественную регрессию – особенно если учитывать имеющийся у Джанды богатый опыт их использования. Почему-то он воздержался от этого. Впрочем, его право выбирать ту методику, которую он считает более отвечающим его целям.
В двенадцатой главе Джанда позволяет себе немножко поморализаторствовать на тему предупреждений Дж.Вашингтона о "губительных последствиях духа партийности" в политике. По словам Джанды, когда-то партии отличались друг от друга своим политическим курсом, теперь – социальным составом, давая аналитикам повод сравнивать их с племенами. Джанда призывает избирателей голосовать в соответствии не с "племенной" логикой, а с моделью "ответственного партийного правительства", то есть пытаясь вникать в политические позиции кандидатов [1: 143]. Призыв, вне всякого сомнения, благородный, но скорее всего тщетный.
Тринадцатая глава книги посвящена феномену Дональда Трампа, которого автор считает даже не консерватором, а реакционером [1: 148]. Он отмечает, что и в 2016, и в 2020 гг. Трамп апеллировал к убывающему в размере слою белых протестантов. Правда, если в 2016 г. это не помешало ему добиться победы, то в 2020 г. уже явно не добавило голосов [1: 150]. Что, кстати, является и ответом на вопрос о причинах нарастающего отчуждения между двумя основными партиями США – оно неизбежно в условиях, когда один из участников диалога "окукливается", капсулируется, смотрит не в будущее, а в прошлое.
Отношение к Трампу – тот пункт, в котором Джанда выходит из образа беспристрастного арбитра и демонстрирует свои политические взгляды. Полемизируя с лозунгом "Сделаем Америку снова великой" (Make America Great Again), Джанда задает вопрос: а когда именно страна была "более великой": «До 1952 года, когда Верховный суд положил конец сегрегации в школах?… Или до закона о гражданских правах (1964), гарантировавшего чернокожим южных штатов возможность голосовать и запретившего дискриминацию по признаку расы, цвета кожи, религиозной и половой принадлежности?… Или до принятия в 1965 г. законов о медицинском страховании для неимущих и стариков?… Или до законов о чистом воздухе (1970) и чистой воде (1972)? Или до принятия в 1990 г. закона об инвалидах?… Трамп на десять лет младше, чем я. Как я мог пропустить пик величия Америки?" [1: 151]. И сам отвечает: "Нет, Трамп хочет вернуться в начало 1950-х, когда белые составляли 90% электората… Лозунг "Сделаем Америку снова великой" означает "Вернем белого человека в Белый дом", … вернем Америку в состояние, когда она была нацией белых христиан» [1: 152].
При всех высказанных выше замечаниях, книгу следует признать удачным образцом использования не только широкого круга строго научных методов, но и личных воспоминаний, выступающих в роли своеобразных иллюстраций к научным постулатам и придающих книге особое очарование.
Поступила в редакцию 12.10.2021, в окончательном виде 23.11.2021.