Институционализация партийной системы России (на основе показателей Скотта Мейнворинга)

Лазарев А.В.

Аннотация

Для исследования процесса институционализации партийной системы политологи используют различные параметры и индикаторы. Один из таких комплектов показателей разработал Скотт Мейнворинг. Он изучает партийную институционализацию в странах Латинской Америки, при этом утверждая, что его критерии являются универсальными и подходят для изучения разнородных государств, обладающих как самыми стабильными, так и крайне неустойчивыми партийными системами. В данной статье параметры Мейнворинга, анализирующие институционализацию партийных систем, применяются по отношению к России. Для их вычисления используются формулы электоральной волатильности, стандартизованной оценки и уравнений, составленных самим Мейнворингом. Следуя всем содержательным правилам и математическим формулам, которыми руководствуется американский политолог, в настоящей работе определяются конкретные индикаторы, свидетельствующие об уровне институционализации российской партийной системы. Одновременно эти показатели помещаются в генеральную совокупность показателей стран Латинской Америки и США и сравниваются с ними. Таким образом статья точнее определяет, насколько партийная система России является слабо или высоко институционализированной по сравнению с системами некоторых других государств. Эмпирические данные, полученные при помощи методики Мейнворинга, ставят нашу страну в один ряд со среднеразвитыми партийными системами государств Латинской Америки. В итоге подтверждаются выводы многих российских ученых о том, что к настоящему времени партийная система России не укоренилась как институт и продолжает оставаться неустойчивой. В свою очередь такие результаты также подкрепляют предположение, что параметры Мейнворинга обладают большим потенциалом и гипотетически могут войти в состав единого набора критериев, которые будут применяться для установления степени институционализации партийных систем разнообразных государств.

---

Введение

Партийные системы являются неотъемлемым атрибутом политического устройства большинства современных государств. Они существуют практически во всех странах мира (за исключением некоторых монархий Ближнего Востока и тихоокеанских государств-островов). Партийные системы представляют собой как статичные и стабильные, так и динамичные и изменчивые образования, которые со временем становятся более или, наоборот, менее институционализированными. «В политике институционализация означает, что политические субъекты имеют четкие и стабильные ожидания относительно поведения других субъектов… Таким образом, институционализированная партийная система – это система, в которой акторы вырабатывают ожидания и поведение, основанные на предпосылке, что фундаментальные контуры и правила партийной конкуренции и поведения будут преобладать в обозримом будущем. В институционализированной партийной системе существует уверенность в том, кто являются основными партиями и как они ведут себя» [5: 206]. Степени прочности партсистем варьируются от государства к государству: существуют как самые шаткие, так и наиболее устойчивые конструкции.

Для измерения этих степеней институционализации политологи используют большое количество разнообразных критериев. Ученые либо заимствуют эти показатели у своих предшественников, либо самостоятельно изобретают новые. В связи с этим число таких индикаторов постоянно растет, что приводит к двойственной ситуации. С одной стороны, формируется широкий ассортимент параметров, из которого можно составить собственный компактный «набор инструментов», который оптимально подходит для конкретного исследования институционализации партийной системы в отдельной стране (или группе стран). С другой стороны, могут быть использованы показатели, которые на самом деле не обладают между собой причинно-следственной связью и в итоге оказываются несочетаемыми: «Для исследователя существует риск смешать друг с другом разнородные, неконгруэнтные параметры партийной институционализации, что, в свою очередь, может привести к снижению достоверности научных выводов» [24]. Проблема усугубляется, если такие разрозненные индикаторы используются в сравнительных исследованиях, где объектом изучения выступают значительно отличающиеся друг от друга партийные системы нескольких стран. Именно поэтому при изучении эволюции партийной системы как института аналитические методики и техники должны содержать непротиворечащие друг другу и взаимодополняемые критерии.

Также исследование не следует перегружать лишними индикаторами – их состав должен быть сбалансирован ради сохранения единой логики расчетов. Если пытаться рассмотреть все множественные грани партийных систем, то, во-первых, можно по нескольку раз проанализировать одни и те же признаки, что приведет к ненужному увеличению объема работы. Во-вторых, существует опасение использования фактов или данных, которые ранее не были тщательно проверены и поэтому могут оказаться нерелевантными или искаженными [1: 8]. Чтобы избежать этих ошибок, в научной работе целесообразно использовать ограниченный комплект конгруэнтных и внутренне связанных параметров.

Такой состав показателей институционализации партийной системы страны предложил профессор политологии в Университете Нотр-Дам (США) Скотт Мейнворинг (к сфере интересов политолога относятся политические партии, партийные системы и демократическая трансформация государств Латинской Америки). В одном из своих последних трудов [3] для измерения уровня институционализации партийной системы (ИПС) в странах Латинской Америки он использует тринадцать индикаторов, некоторые из которых разработаны им самим. По его мнению, эти величины «являются прямолинейными, информативными, легкими для операционализации и сопоставимыми в разных случаях и в разные периоды времени. Они могут быть использованы для анализа изменений и стабильности партийных систем во всех регионах мира» [3: 34]. Таким образом, по убеждению политолога, его параметры несут в себе черты универсальных и могут применяться для анализа как наиболее устойчивых, так и слабых партийных систем в самых разных странах.

Партийная система современной России развивается на протяжении более чем тридцати лет. За этот период она прошла несколько этапов своего становления, каждый из которых содержал в себе факторы, ускорявшие или тормозившие процесс институционализации [15; 23; 27; 29]. Трансформация и преобразование партийного пространства продолжаются и сегодня.

Данная статья ставит целью определить уровень институционализации партийной системы современной России на основе конкретных индикаторов, разработанных Скоттом Мейнворингом. Первая задача научной работы – при помощи эмпирических расчетов точно показать, в какой именно мере российская партийная система является стабильным или неустойчивым институтом по сравнению с системами некоторых других государств.

Вторая задача сводится к тому, чтобы выяснить, действительно ли критерии Скотта Мейнворинга обладают плодотворным потенциалом для измерения уровня ИПС в разнообразных странах и периодах времени, как это утверждает сам ученый. Положительный или отрицательный ответ может быть получен при помощи сопоставления математических результатов, которые будут вычислены в ходе настоящей работы, с прежними научными выводами других политологов, которые специализируются на изучении российской партийной системы. Такое сопоставление (по крайней мере, в случае России) подтвердит или опровергнет мнение Мейнворинга о том, что его показатели являются перспективными для изучения уровня ИПС в самых разных государствах.

Материалы и методы

В фокусе внимания данной статьи находится единственная страна – Российская Федерация. Тем не менее, работа представляет собой сравнительное исследование: количественные индикаторы, характеризующие российскую партийную систему, помещаются в имеющуюся генеральную совокупность, а показатели ИПС России сравниваются с показателями стран Латинской Америки и некоторых других государств.

Безусловно, между Россией и иберо-американскими странами имеются серьезные различия, такие как: собственные политико-культурные условия возникновения современного институционального дизайна, форма государственного (республиканского) правления, роль военных и чиновников в конструировании политической системы, специфика крупных экономических реформ, свойства партийной системы (в том числе право или запрет партиям создавать коалиции накануне выборов), особенности социальной стратификации и групповых интересов и другие.

Несмотря на это, нации обладают и схожими признаками. Главным среди них будет магистральная роль государства как инициатора преобразований, которые в итоге проникают во все общественные сферы и создают национальные институты. Так, Татьяна Ворожейкина отмечает: «При всех цивилизационных, культурных и исторических различиях, связанных, прежде всего, с имперским прошлым (и его “фантомными” и вполне реальными болями в настоящем), Россию роднит со странами Латинской Америки общий тип социетарного развития, его государственно-центричная матрица. Я использую этот термин для характеристики такого типа развития, при котором государство (власть) играет центральную роль в формировании (структурировании) экономических, политических и социальных отношений» [11: 6]. С тем, что и для России, и для латиноамериканских стран характерна «государствоцентричная» модель, соглашается Петр Яковлев. Он объясняет, что в отличие от классической схемы, в рамках которой экономические отношения являются базисом, на котором в дальнейшем выстраиваются все остальные общественные взаимосвязи, в России и Латинской Америке наблюдался обратный, инверсный процесс: именно государство здесь выступало ведущей силой, которая сплачивала общественные группы и обеспечивала экономический рост [33: 80].

Стержневая роль государства влияет и на специфику партийной системы. Общим феноменом, встречающимся как в России, так и в Латинской Америке, будет «партия власти». Это «организация партийного или квазипартийного типа, создаваемая элитой для участия в выборах» [14: 7]. В частности, Юрий Коргунюк полагает, что в недавнем прошлом в латиноамериканских государствах, а также сегодня в ряде республик СНГ (в том числе России) политическая конкуренция в существенной степени ограничивается. Для закрепления своих политических позиций истеблишмент как раз формирует «партию власти», а также использует другие административные методы [22: 51].

Если индикаторы, разработанные Скоттом Мейнворингом для анализа ИПС, действительно являются всеобъемлющими и продуктивными, то это означает, что к общей генеральной совокупности будут принадлежать все страны, обладающие партийными системами разной степени институционализации: в том числе только зародившиеся или постоянно меняющиеся, а также партсистемы государств из разных регионов мира и из других исторических периодов. По этой причине в данной статье Россия помещается в общий перечень стран Латинской Америки и США и сравнивается с ними. Такое сопоставление становится еще более уместным благодаря наличию идентичных предпосылок становления и современных атрибутов, присущих российской и латиноамериканской партсистемам. Кроме того, ранее примерно так же поступил сам Мейнворинг по отношению к США: будучи уверенным в надежности своих индикаторов и посчитав в данном случае страну ориентиром для сравнения, он присоединил ее к пулу иберо-американских государств, хотя партийная система Соединенных Штатов формировалась в собственных уникальных условиях. Сравнение России и стран Нового света выявляет разницу в уровнях институционализации их партийных систем и таким образом позволяет свидетельствовать о том, насколько российская партсистема крепче или волатильнее остальных.

В своей книге Скотт Мейнворинг рассматривает партийную институционализацию в 18 латиноамериканских странах (Аргентина, Боливия, Бразилия, Венесуэла, Гватемала, Гондурас, Доминиканская Республика, Колумбия, Коста-Рика, Мексика, Никарагуа, Панама, Парагвай, Перу, Сальвадор, Уругвай, Чили, Эквадор), а также США за период 1990–2015 гг. Для этого он использует тринадцать показателей, которые сгруппированы в три блока: первые два содержат по шесть показателей, третий – единственный одноименный показатель.

Индикаторы первого блока «Постоянный состав участников партийной системы»:

«Доля голосов, полученных кандидатами от новых партий на выборах президента»,

«Доля голосов, полученных новыми партиями на выборах в нижнюю палату парламента»,

«Стабильное участие основных претендентов на следующих друг за другом выборах президента»,

«Стабильное участие основных претендентов на следующих друг за другом выборах в нижнюю палату парламента»,

«Состав основных кандидатов, участвующих в выборах президента, в период между выборами»,

«Состав основных партий, участвующих в выборах в нижнюю палату парламента, в период между выборами».

Индикаторы второго блока «Стабильность конкуренции между партиями»:

«Средняя электоральная неустойчивость на выборах президента»,

«Средняя электоральная неустойчивость на выборах в нижнюю палату парламента»,

«Кумулятивная электоральная неустойчивость на выборах президента»,

«Кумулятивная электоральная неустойчивость на выборах в нижнюю палату парламента»,

«Доля голосов, полученных кандидатами от старых партий на последних выборах президента»,

«Доля голосов, полученных старыми партиями на последних выборах в нижнюю палату парламента».

Последний третий блок (как и тринадцатый параметр) называется «Стабильная связь партий с обществом: изменения в идеологических позициях партий».

Благодаря накопленным данным, в своей работе политолог также рассматривает зависимость латиноамериканских стран от траектории своего предшествующего развития: насколько вышеназванные показатели, выявленные в прошлом, влияют на показатели, полученные в настоящем, и способны ли они обусловить будущие идентичные показатели. Кроме того, ученый вычисляет, в какой степени некоторые независимые переменные (рост ВВП страны, величина ВВП на душу населения, уровень инфляции, эффективное число партий, размер избирательного округа, год учреждения демократии в стране, возраст демократии, форма государственного правления) влияют на зависимые переменные (внешнесистемную и среднюю электоральную неустойчивость). Подобные интегральные расчеты в отношении России остаются за скобками данной статьи, однако они могут стать предметом дальнейших исследований.

Скотт Мейнворинг для создания универсальных критериев ИПС формулирует строгие правила, которые он отдельно и детально объясняет [4; 8]. Например, если несколько партий или организаций, которые участвовали в предыдущих парламентских выборах t, объединяются в одну новую партию, которая участвует в текущих выборах t+1, то в этом случае новая объединенная партия считается преемницей партии, которая на выборах t получила самый высокий результат. При этом партии, получившие на выборах t меньший процент голосов, считаются исчезнувшими (в терминологии Пауэлл и Такера, о чем будет сказано в дальнейшем, – это старые партии, которые «покидают» систему) на выборах t+1 (однако за исключением случаев, когда эти партии возрождаются в будущем как отдельные субъекты и вновь принимают участие в выборах).

Таким образом, например, российский «Союз правых сил» в настоящей статье, согласно условиям Мейнворинга, рассматривается в качестве преемника избирательного блока «Выбор России», так как слияние нескольких партий в одну и возникновение новой конструкции происходило по цепочке на основе партии, которая получала в последнем электоральном цикле самый высокий процентный результат по сравнению со своими будущими союзниками, с которыми в последующем электоральном цикле она объединялась в одну партию. Соответственно: «Выбор России» трансформировался в «Демократический выбор России», а тот послужил ядром для создания СПС.

Тот же принцип применяется, в том числе, и по отношению к Партии Роста: «Гражданская сила» (которая и будет считаться предшественницей, так как именно она на последних на тот момент выборах в Госдуму получила наивысший результат по сравнению с СПС и Демократической партией России, с которыми она объединилась в 2008 г.) стала прародительницей партии «Правое дело», которая, в свою очередь, реорганизовалась в Партию Роста. Несмотря на то что последняя влилась в партию «Новые люди» на совместном съезде в апреле 2024 г., «Новые люди» будут классифицироваться как самостоятельная партия (а Партия Роста исчезнет), так как на последних к тому моменту федеральных выборах, в которых принимали участие обе эти организации (выборы в Госдуму в 2021 г.), «Новые люди» получили больше голосов, чем Партия Роста.

В рамках такого же подхода партия «Справедливая Россия – За правду» считается преемницей движения «Конгресс русских общин». В федеральных выборах «Конгресс» впервые участвовал в 1995 г., выставив свой список кандидатов в Государственную Думу. В следующем году кандидат от «Конгресса» (Александр Лебедь) довольно успешно баллотировался на выборах президента. Перед выборами в очередной созыв парламента (1999) организация вступила в избирательный блок, получивший название «Конгресс русских общин и движение Юрия Болдырева». Накануне думских выборов 2003 г. произошло заметное объединение: три официальные партии (Партия российских регионов, Партия национального возрождения «Народная воля» и Социалистическая единая партия России) и два движения («Конгресс русских общин» и «За достойную жизнь») соединились в избирательный блок «Родина – Народно-патриотический союз». И хотя официально учредителями блока выступили только три партии, в данной статье «Родина» рассматривается как наследница движения «Конгресс русских общин», потому что среди всех пяти основателей блока именно «Конгресс» имел наиболее успешную и богатую историю выступлений на федеральных выборах.

Впоследствии в 2007 г. партия «Родина» стала главной (а формально и единственной) основательницей партии «Справедливая Россия: Родина/Пенсионеры/Жизнь» (так как на предыдущих выборах в Госдуму в 2003 г. она получила результат выше, чем другие объединения, влившиеся в «Справедливую Россию» – блок «Российская партия пенсионеров и Партия социальной справедливости» и блок «Партия Возрождения России –Российская партия жизни»). «СР: Родина/Пенсионеры/Жизнь», в свою очередь, трансформировалась в «Справедливую Россию» (федеральные выборы 2011, 2012 и 2016 гг.), а затем – в «Справедливую Россию – За правду» (2021). Некоторые исследователи также уверены, что, с точки зрения идеологических и программных позиций, «партия Миронова окончательно отмежевалась от социал-демократического дискурса, который составлял ее идеологическое ядро с момента основания, в пользу “державных” и “имперских” концептов» [17: 71].

Такой же способ по установлению предшественников и преемников используется и в отношении других партий, принявших участие в федеральных выборах:

· Блок «Единство» (выступил на выборах в Госдуму в 1999 г., а также в данной статье считается субъектом выдвижения Владимира Путина на пост президента в 2000 г., о чем будет сказано в дальнейшем) стал основой «Единой России» (участвовала во всех последующих федеральных выборах);

· «Блок Жириновского» (1999) однократно и вынужденно заменил ЛДПР (участвовала во всех остальных выборах);

· «Блок: Явлинский – Болдырев – Лукин» (1993) преобразовался в «Яблоко» (все последующие выборы);

· Конструктивно-экологическое движение России «Кедр» (1993) – в Экологическую партию России «Кедр» (1995), Российскую экологическую партию «Зеленые» (2003, 2016, 2021);

· Партия пенсионеров (1999) – в Российскую партию пенсионеров, выступившую в блоке с Партией социальной справедливости (2003 г., при этом в 2007 г. Партия социальной справедливости считается преемницей блока, но далее ПСС пропадает), Российскую партию пенсионеров за справедливость (2016), Российскую партию пенсионеров за социальную справедливость (2021);

· Республиканская партия Российской Федерации, ставшая основной частью блока «Памфилова – Гуров – Владимир Лысенко» (1995), – в блок «Новый курс – Автомобильная Россия» (2003), Партию народной свободы (2016);

· блок «Коммунисты – Трудовая Россия – За Советский Союз» (1995) – в блок «Коммунисты, трудящиеся России – за Советский союз» (1999);

· Партия самоуправления трудящихся (1995, 1996) стала основой «Блока генерала Андрея Николаева, академика Святослава Федорова» (1999);

· «Российский общенародный союз» был одним из учредителей избирательного блока «Власть – народу!» (1995, 1996), а в дальнейшем выступал самостоятельно (1999, 2018).

При объединении нескольких партий в одну организации, которые участвовали в слиянии, но на прошлых федеральных выборах получали меньший результат, чем главная партия-основательница новой консолидированной структуры, покидают политическую систему. В такую категорию попадают такие организации (обладающие электоральной историей на федеральных выборах), как: «Союз правых сил» и Демократическая партия России (вошли в «Правое дело»); «Отечество – Вся Россия» и Аграрная партия России (присоединились к «Единой России»); «Духовное наследие», Социалистическая единая партия России, «Российский общенародный союз», Партия пенсионеров, Партия социальной справедливости, Российская партия жизни, «Патриоты России» (стали частью «Справедливой России – За правду»).

Однако после своего ухода с политической сцены некоторые организации возрождаются и вновь самостоятельно принимают участие в выборах. В терминологии Мейнворинга такие партии классифицируются как отдельные игроки, но являются старыми, то есть влияют на внутрисистемную, а не внешнесистемную неустойчивость. К таким партиям относятся «Родина» (отпочковалась от «Справедливой России» и в личном качестве выступила на выборах в Госдуму в 2016 и 2021 гг.), Российская партия пенсионеров за социальную справедливость (также откололась от «СР» и участвовала в думских выборах 2016 и 2021 гг.), «Российский общенародный союз» (вышел из «Родины», смог выставить своего кандидата на выборах президента 2018 г., однако был ликвидирован в 2025 г.), «Гражданская сила» (вновь возродилась после создания «Правого дела», участвовала в думских выборах 2016 г., однако была ликвидирована в 2025 г.).

Исходя из вышесказанного, российские партии на выборах в Государственную Думу можно распределить на старые, новые и исчезнувшие (таблица 1).

Для смешанных избирательных систем Скотт Мейнворинг применяет «взвешенный» балл для расчета итоговых результатов партий. Он вычисляется следующим образом: процент голосов, который партия получает по пропорциональной системе, умножается на процент мест в нижней палате парламента, который распределяется по этой системе; идентичным образом процент голосов, которые партия получает по мажоритарной системе, умножается на процент мест, который распределяется по этой системе; затем оба эти значения суммируются. Например, на выборах в Госдуму в 1999 г. было распределено 50% мест (225) по пропорциональной системе и 48% мест (216, в 9 избирательных округах депутаты не были избраны) по мажоритарной. Блок «Единство» на тех выборах получил 23,32% голосов по единому округу, в то время как по одномандатным округам в Думу прошли лишь 9 выдвиженцев блока, а итоговый результат всех кандидатов от «Единства», участвовавших в выборах по одномандатным округам, по отношению к общему числу голосов, поданных за кандидатов от всех партий и самовыдвиженцев, баллотировавшихся по одномандатным округам, составил только 2,46%. Следовательно, «взвешенный» результат «Единства» окажется равен 12,84% (23,32 * 0,5 + 2,46 * 0,48).

Что касается выборов президента (см. таблицу 2), то на данный момент в России состоялись восемь таких голосований. В каждом из них на президентский пост баллотировался кандидат, которого можно назвать кандидатом от действующей российской власти. При этом в 1991 г. такой кандидат выдвигался сразу несколькими партиями, в 1996 и 2000 гг. – группами избирателей, в 2004, 2018 и 2024 гг. такие соискатели на должность президента баллотировались в качестве самовыдвиженцев, в 2008 и 2012 гг. – были выдвинуты «партией власти» («Единой Россией»).

На выборах 1991 и 1996 гг. Бориса Ельцина поддерживала широкая коалиция политических организаций, которая, при всех формальных различиях, по сути осталась той же. В 1991 г. такую коалицию можно было условно ассоциировать с движением «Демократическая Россия» (которая официально выдвигала Ельцина наряду с ДПР и СДПР), в 1996 г. – с Общероссийским движением общественной поддержки Б.Ельцина на президентских выборах (ОДОПП), в которое входили и ОПОД «Наш дом – Россия», и ряд других партий [23: 353]. Поэтому мы считаем Ельцина в 1996 г. кандидатом от старой партии.

Аналогично в данной статье, в том числе при расчете различных показателей институционализации партийной системы России, В.В.Путин, несмотря на то, что во время большинства избирательных кампаний он не выдвигался партиями и официально в них не состоял, рассматривается как представитель главной «партии власти», существовавшей в тот момент. Также Владимир Путин считается последователем Бориса Ельцина, которого Ельцин публично назначил своим преемником. Наряду с этим статья исходит из предпосылки, что за Борисом Ельциным и Владимиром Путиным стоит одна и та же широкая «партия власти», которая в разные хронологические периоды могла включать в себя разные официальные партии, но в течение всей последовательности президентских (но не парламентских) выборов признается одной и той же структурой. Поэтому Владимир Путин считается старым кандидатом на выборах президента 2000 г. (в отличие от блока «Единство», который обозначается как новая партия на парламентских выборах 1999 г.).

Допущение, что Владимир Путин является кандидатом от «партии власти» сделано по нескольким причинам: 1) конкретные «партии власти» («Единство», «Единая Россия») хотя и не выдвигали, но официально заявляли свою поддержку Владимиру Путину; 2) «партии власти» создавались представителями политической элиты с целью будущего продвижения и реализации курса кандидата, который планировал баллотироваться в грядущем электоральном цикле в президенты России (и, по сути, являлся главным претендентом на этот пост), – таким образом кандидат и партия тесно связывались друг с другом [14; 26]; 3) эволюция партийных систем европейских, а также большинства латиноамериканских стран показывает, что естественным путем система приходит к такому состоянию, когда практически все кандидаты на пост главы государства (соответственно премьер-министра или президента) становятся членами партий и выдвигаются от них, а порядок самовыдвижения используется все реже.

Лидеры других партий, формально баллотировавшихся на пост президента России в качестве самовыдвиженцев или выдвиженцев инициативных групп избирателей, в данной статье также расцениваются как представители собственных структур. Например, Константин Титов (2000) и Ирина Хакамада (2004) – как претенденты от СПС, Сергей Глазьев – от «Родины» (2004), Андрей Богданов – от Демократической партии России (2008). А также другие кандидаты, которые были выдвинуты инициативными группами граждан, но при этом состояли в политических организациях.

В президентских выборах 2012 г. в качестве самовыдвиженца также участвовал Михаил Прохоров. До этого, на протяжении примерно трех месяцев (летом 2011 г.), Прохоров возглавлял «Правое дело». В сентябре 2011 г. он был смещен с поста председателя партии. Позже на парламентских выборах в декабре 2011 г. «Правое дело» получило 0,6% голосов избирателей, в то время как сам Прохоров на президентских выборах в марте 2012 г. – 7,98%. Как с формальной (на момент национальных выборов Прохоров не состоял в «Правом деле»), так и с идеологической (электорат Прохорова оказался намного шире электората «Правого дела») точек зрения Михаила Прохорова нельзя отнести к представителям «Правого дела». Поэтому в настоящей статье он категоризируется как кандидат от новой партии (Мейнворинг называет подобных участников выборов «независимыми», также считая их выдвиженцами безымянной новой партии).

В президентских выборах 1991 г. одновременно участвовали несколько кандидатов от КПСС (будущей КПРФ). Согласно кодификации Мейнворинга, так как такие лица принадлежат к одной и той же партии, то субъектом выдвижения признается одна эта партия, а итоговые электоральные результаты ее представителей суммируются.

На президентских выборах 1991 и 2000 гг. баллотировался Аман Тулеев. Если на выборах 1991 г. он учитывается как кандидат от КПСС (так как состоял в партии более 20 лет вплоть до распада СССР), то на выборах 2000 г. – как кандидат от новой партии (был выдвинут инициативной группой избирателей). На своих последних президентских выборах Тулеев агитировал против кандидата-коммуниста Геннадия Зюганова. По мнению экспертов, к 2000 г. губернатор Кемеровской области Тулеев дистанцировался от КПРФ, сделал ставку на сотрудничество с федеральным центром, а в своем регионе стал поддерживать «партию власти» [30; 32].

Распределение партий на старые и новые на разных типах выборов – парламентских и президентских – осуществляется раздельно. То есть партия может навсегда исчезнуть из политической системы после парламентских выборов, но при этом продолжить участвовать в президентских – обратный порядок также возможен (как это, например, произошло с партией «Российский общенародный союз», которая как самостоятельная организация последний раз участвовала в думских выборах в 1999 г. и считается выбывшей из конструкции парламентских выборов, однако она осталась в конструкции президентских, так как впоследствии выставила своего кандидата в 2018 г.).

Также отметим, что партии «Справедливая Россия», «Яблоко» и «Коммунисты России» продолжают существовать в настоящее время. Однако, последний раз кандидат от «Справедливой России» выдвигался на выборах президента в 2012 г., кандидаты от «Яблока» и «Коммунистов России» – в 2018 г. Так как выборы президента 2024 г. являются на сегодняшний день последними, неизвестно, будут ли кандидаты от этих трех партий принимать участие в каких-либо будущих выборах главы государства. Таким образом, следуя требованиям Мейнворинга, «Справедливая Россия» является исчезнувшей из конструкции президентских выборов партией на момент выборов 2018 г. «Яблоко» и «Коммунисты России» являются исчезнувшими партиями на момент выборов 2024 г. Однако, такая партия будет переведена в ранг «старых», если ее кандидат примет участие в одних из будущих выборов президента, и тогда дальнейшие расчеты изменятся.

Долю голосов новых партий и кандидатов от них, а также среднюю и кумулятивную электоральную неустойчивость Скотт Мейнворинг рассчитывает, пользуясь формулой Элеаноры Пауэлл и Джошуа Такера [7], которые в свою очередь оптимизировали классическую формулу Могенса Педерсена [6]. Значительный недостаток математического выражения, изобретенного Педерсеном, заключается в том, что с самого начала эта формула предназначалась лишь для демократических государств со стабильными партийными системами. В таких странах набор основных политических партий уже сформировался, а по итогам выборов главные игроки лишь сменяют друг друга во власти. Электоральные предпочтения избирателей постоянны, идеологические ниши заполнены, и для новых партий просто нет места, которое они могли бы занять.

Однако в странах с неразвитыми и слабыми партийными системами господствуют другие политические реалии. Поэтому Пауэлл и Такер дополнили существующую формулу электоральной неустойчивости. Они поделили волатильность на два подвида: «Тип Б» и «Тип А». Неустойчивость «Типа Б» соответствует волатильности, как ее понимал Могенс Педерсен, и характеризуется как «внутрисистемная». Она возникает, «когда избиратели переключают свои голоса между существующими партиями. Этот тип волатильности считается здоровым компонентом представительной демократии и, по сути, перераспределяет власть между политическими субъектами, которые уже, по большому счету, являются важной частью политического процесса» [7: 124]. Неустойчивость «Типа А» характеризуется как «внешнесистемная». Она связана с колебаниями партийной системы и показывает «вхождение в политическую систему новых партий, у которых, по определению, не было избирателей на предыдущих выборах, и выход из политической системы старых партий, у которых, по определению, не будет избирателей на текущих выборах» [7: 127]. Сумма этих двух типов волатильности и будет означать общую электоральную неустойчивость.

Итоговая формула выглядит следующим образом:

\(V = \frac{ \sum_{o=1}^m p_{o,t} + \sum_{w=1}^l p_{w, t+1} } 2 + \frac{ \sum_{i=1}^n | p_{i,t} – p_{i,t+1} |} 2\) ,

где \(V\) – это общая электоральная неустойчивость; \(i\) – партии, участвовавшие в двух следующих друг за другом выборах; \(n\) – количество таких партий; \(o\) – старые исчезнувшие партии, которые участвовали только в предыдущих выборах \(t\); \(m\) – количество таких партий; \(w\) – новые появившиеся партии, которые участвовали только в текущих выборах \(t+1\); \(l\) – количество таких партий; \(p\) – доля голосов, полученных определенной партией на предыдущих выборах \(t\) или текущих выборах \(t+1\).

В большинстве случаев Скотт Мейнворинг рассчитывает показатели институционализации партийных систем в странах Латинской Америки, начиная со вторых выборов, которые идут вслед за учредительными. При этом под учредительными выборами политолог понимает первые полудемократические или демократические выборы в новом государстве после распада прежнего авторитарного режима. Учредительные выборы не берутся в расчет для вычисления внешнесистемной неустойчивости или долей голосов новых партий и кандидатов от них, так как на момент их проведения все или большинство партий только возникают и поэтому причисляются к новым. Следовательно, тенденции стабильности или изменчивости партийной системы нельзя обнаружить сразу после учредительных выборов – эти процессы проявляются только с результатами последующих.

Тем не менее, как подчеркивает сам Мейнворинг, существуют примеры, когда самые первые начальные выборы происходят как до, так и после учредительных (так, например, в Чили первые выборы состоялись в 1989 г., а учредительные – в 1990 г., а в Бразилии, наоборот, первые выборы состоялись в 1986 г., а учредительные – в 1985 г.) [4]. Многие российские политологи [13; 27: 170–176] считают учредительными выборами в России парламентские выборы 1993 г. Соглашаясь с этим, данная статья в то же самое время принимает во внимание исключения из правил, о которых говорит Мейнворинг. Таким образом, в настоящей работе первыми начальными выборами после установления нового конкурентного режима признаются выборы президента РСФСР в июне 1991 г., а учредительными – парламентские выборы 1993 г. (соответственно, вычисление индикаторов ИПС России начинается с 1996 г. в случае президентских и с 1995 г. в случае парламентских выборов).

Необходимо отметить еще один нюанс. Если новая партия впервые участвовала в парламентских выборах, а затем кандидат от нее участвовал в президентских выборах, то такой кандидат пока еще будет считаться новым, так как, хотя партия к моменту вторых выборов национального масштаба уже является известной, эти типы выборов – разные (соответственно, парламентские и президентские – тот же самый принцип применим и к обратному порядку национальных выборов). Однако если новая партия участвует в двух (или более) парламентских выборах, а затем кандидат от нее впервые участвует в президентских выборах, то такой кандидат уже не будет идентифицироваться как новый, а его результаты будут влиять на внутри-, а не внешнесистемную неустойчивость.

Таким образом, например, Александр Лебедь является новым кандидатом на президентских выборах 1996 г. (его движение «Конгресс русских общин» впервые участвовало в выборах в Госдуму в 1995 г.), а Григорий Явлинский на тех же выборах будет относиться к старым кандидатам (несмотря на то, что его партия «Яблоко» тогда в первый раз выдвинула своего кандидата на пост президента), так как до этого «Яблоко» приняло участие в двух парламентских выборах (в 1993 и 1995 гг.).

Все индикаторы, вычисленные в данной статье, основаны на официальных электоральных результатах партий и кандидатов в президенты [9; 12; 16]. Принципы и формулы итогового вычисления параметров полностью совпадают с правилами, установленными Скоттом Мейнворингом и его соавторами [2; 3; 4].

Итак, на основе имеющихся данных определим эмпирический уровень институционализации партийной системы России.

Результаты исследования

В первом блоке «Постоянный состав участников партийной системы» Скотт Мейнворинг предлагает вычислить два параметра – «Доля голосов, полученных кандидатами от новых партий на выборах президента» и «Доля голосов, полученных новыми партиями на выборах в нижнюю палату парламента». Они дают понять, насколько эффективно только что созданные партии и кандидаты от них смогли «вторгнуться» на электоральную арену и потеснить уже существующие партии. Если новые претенденты успешны в своем наступлении на партии, которые могут существовать на протяжении поколений, то ускоряется динамика всей партийной системы (но также повышается и ее неустойчивость).

В итоге российский параметр доли голосов, полученных кандидатами от новых партий на выборах президента РФ, составляет 4,7%. То есть за новейшую историю нашей страны на каждых президентских выборах, прошедших в 1991–2024 гг., кандидат от только что образовавшейся партии получал в среднем 4,7% голосов избирателей (рисунок 1). При этом российский индикатор в два с половиной раза уступает среднему значению (12,1%) имеющейся генеральной совокупности (куда входят восемнадцать стран Латинской Америки, США и Россия). Примерно такой же малый результат, как и в России, кандидаты в президенты от новых партий получали в Коста-Рике, Панаме, США, Мексике, Доминиканской Республике.

В случае выборов в нижнюю палату парламента российский показатель составляет 9,7%. То есть на каждых выборах в Государственную Думу, прошедших в 1993–2021 гг., только что образовавшаяся партия получала в среднем 9,7% голосов избирателей (рисунок 1). Этот показатель на треть выше, чем среднее значение по группе сравниваемых в данной статье государств (7,2%). Примерно столько же процентов, как и в России, новые партии набирали в Парагвае, Боливии, Коста-Рике, Эквадоре, Сальвадоре.

Ранее 20 лет назад доля голосов новых партий на выборах в Госдуму (или внешнесистемная электоральная неустойчивость), по нашим расчетам, была в два раза больше и составляла 18,5% (за период 1993–2003 гг.). На тот момент результат был примерно идентичен среднему, который получали новые партии на парламентских выборах в государствах Восточной Европы и бывшего СССР (19,9%, 1990–2006 гг., 14 стран с учетом российского показателя). Однако тогда параметр был многократно выше, чем в странах Западной Европы, Северной Америки и Океании (2,2%, 1945–2006 гг., 20 стран) [2: 4–5]. Сегодняшний индикатор в 9,7% все еще сильно отстает от уровня институционализации двадцатилетней давности, который был свойственен государствам с крепкой партийной системой.

Далее Мейнворинг операционализирует такие параметры, как «Стабильное участие основных претендентов на следующих друг за другом выборах президента» и «Стабильное участие основных претендентов на следующих друг за другом выборах в нижнюю палату парламента». Если партийная система является глубоко укорененной и высоко институционализированной, то от выборов к выборам соревноваться друг с другом будут одни и те же, давно существующие партии (и кандидаты от них – как одни и те же, так и разные лица от одной партии). Наоборот, если система постоянно изменяется и является слабо институционализированной, то при наступлении очередного электорального цикла ведущие игроки исчезают, и их место занимают новые партии со своими кандидатами. В качестве «основного претендента» политолог рассматривает такую партию или кандидата, кто на соответствующих (парламентских или президентских) выборах получил результат в 10% и более голосов избирателей. Под «стабильным участием» подразумевается, что партия или кандидат от нее повторяют свой успех (получают 10% и более) на ближайших выборах того же типа.

За все время избрания президента России (1991–2024 гг.) кандидаты от одной и той же партии в тринадцати случаях два раза подряд, на следующих друг за другом президентских выборах набирали не менее 10% голосов. При этом планку в 10% разным кандидатам удалось преодолеть в итоге пятнадцать раз за 1991–2018 гг. (последние к настоящему моменту выборы – в данном случае это 2024 г. – кажутся не задействованными, хотя, строго говоря, они включены в расчет; так происходит потому, что, хотя выборы и проводятся в конкретные годы, на протяжении длительного временного периода выборы являются единой и связанной процедурой, то есть конец исследуемого временного периода будет одновременно являться началом следующего временного периода, если в будущем подобный анализ будет произведен; в таких случаях, чтобы не совершить ошибку и не посчитать два раза одни и те же выборы, учитываются начальные выборы исследуемого временного периода, но, при первом впечатлении, не учитываются последние выборы этого периода).

Таким образом, для России индекс будет равен 0,87 (таблица 3). Термин «Повторяющийся претендент» означает количество кандидатов от одних и тех же партий, которые на настоящих выборах смогли подтвердить свой стабильный результат – то есть, как и на последних прошлых выборах, снова получить 10% или более процентов голосов. Российский индекс немного опережает средний показатель по Латинской Америке, США и России (0,73). И тождественен относительно высоким индикаторам Сальвадора, США, Коста-Рики, Чили, Доминиканской Республики.

За все время выборов в Государственную Думу (1993–2021 гг.) партии в двенадцати случаях два раза подряд, на следующих друг за другом парламентских выборах набирали не менее 10% голосов (учитывается именно «взвешенный» результат партии, а не результат партии по единому избирательному округу). При этом планку в 10% за 1993–2016 гг. разным партиям удалось преодолеть в итоге семнадцать раз. Таким образом, для России индекс равен 0,71 (таблица 4). Он немного не достигает величины идентичного показателя по группе рассматриваемых стран (0,8). Похожие значения наблюдаются у Никарагуа, Парагвая, Эквадора, Гватемалы, Панамы.

Два показателя, закрывающие первый блок параметров, – «Состав основных кандидатов, участвующих в выборах президента, в период между выборами» и «Состав основных партий, участвующих в выборах в нижнюю палату парламента, в период между выборами». Индикаторы показывают вероятность, с которой кандидат от одной и той же партии на президентских выборах или, соответственно, партия на парламентских выборах, который(ая) ранее хотя бы однажды получил(а) не менее 10% голосов избирателей на одних из прошлых выборов, снова наберет не менее 10% на любых из следующих выборов (соответственно президентских или парламентских).

Показатель вычисляется по формуле:

\(MTS = N / (P * (Е – 1))\) ,

где \(MTS\) (medium term stability) – это среднесрочная стабильность результатов; \(N\) – количество раз, которое партии (или кандидаты от них), набравшие 10% голосов на хотя бы одних из предыдущих выборах, достигали этого результата на любых последующих выборах; \(P\) – количество партий (или кандидатов от них), которые набирали не менее 10% голосов на выборах (соответственно парламентских или президентских); \(E\) – общее количество выборов (парламентских или президентских). Знаменатель равен максимальному количеству случаев, которые возможны, если все партии (или их выдвиженцы), хотя бы однажды набравшие не менее 10% голосов, получат также не менее 10% на всех без исключения остальных выборах. Идеальная среднесрочная стабильность результатов у всех значимых соперников будет равна 100%. Наименьшее значение, которое возможно, если ни одна из партий (или любой кандидат от нее) никогда повторно не наберет 10% голосов, будет равно 0.

В случае выборов президента России данный индекс, измеряющий состав основных кандидатов в период между выборами, равен 0,62. Исходя из значений таблицы «Стабильное участие основных претендентов на следующих друг за другом выборах президента», он вычисляется следующим образом: 13 / (3 * (8 – 1)). Формула складывается благодаря тому, что всего на сегодняшний день в России состоялись восемь выборов президента, на них более 10% голосов удалось набрать кандидатам только от трех партий, при этом после первого получения такого результата кандидат от «партии власти» еще семь раз брал эту планку в будущем, кандидат от КПРФ – еще шесть раз (7+6=13). В свою очередь индекс означает, что за все время выборов президента РФ партийный кандидат, получивший на одних из прошлых президентских выборов не менее 10% голосов избирателей, с вероятностью 62% получит также не менее 10% голосов на каких-либо будущих выборах главы государства. Российский показатель более чем на треть выше среднего индекса по общей генеральной совокупности, включающей в себя двадцать стран (0,45). Значение соответствует уверенным индикаторам США, Чили, Сальвадора, Гондураса, Бразилии.

В свою очередь в случае выборов в Государственную Думу данный индекс равен 0,31. Исходя из значений таблицы «Стабильное участие основных претендентов на следующих друг за другом выборах в нижнюю палату парламента», он вычисляется следующим образом: 13 / (6 * (8 – 1)). Формула складывается благодаря тому, что всего на сегодняшний день в России состоялись восемь выборов в Государственную Думу, на них более 10% голосов удалось набрать только шести партиям, при этом после первого получения такого результата «Единая Россия» еще пять раз брала эту планку в будущем, КПРФ – еще шесть раз, ЛДПР – еще два раза (5+6+2=13). В свою очередь, индекс означает, что за все время выборов в Госдуму партия, получившая на одних из прошлых парламентских выборов не менее 10% голосов избирателей, с вероятностью 31% получит результат не ниже этого порога на каких-либо будущих думских выборах. Показатель нашей страны почти в два раза уступает среднему одноименному индексу, рассчитанному для изучаемых государств (0,53). И близок к конкретным индикаторам Эквадора, Боливии, Перу, Колумбии, Коста-Рики, Сальвадора.

Отметим, что между шестью параметрами, входящими в блок «Постоянный состав участников партийной системы», существует внутренняя конгруэнтная взаимосвязь. В случае президентских выборов значение первого показателя обратно пропорционально значениям третьего и пятого, в случае парламентских – значение второго показателя обратно пропорционально значениям четвертого и шестого. Действительно, низкая доля голосов новых партий или кандидатов от них свидетельствует о стабильности участия основных претендентов и сохранении состава участников выборов – и наоборот.

Скотт Мейнворинг для того, чтобы иметь возможность сравнивать уровни институционализации партийных систем стран Латинской Америки и США, вычисляет такой индикатор как стандартизованная оценка или Z-оценка. Благодаря ему можно судить о том, насколько партийные системы разных государств являются более или менее стабильными по отношению друг к другу.

Z-оценка дает понять, как далеко (на сколько стандартных отклонений) конкретное значение удалено от среднего значения генеральной совокупности. Положительная Z-оценка показывает, что индивидуальное значение выше среднего, отрицательная – что значение ниже среднего, нулевая – что значение равно среднему. Параметр вычисляется по формуле:

\(Z = (X – \mu) / \sigma\) ,

где \(X\) – это конкретный элемент выборки; \(\mu\) – среднее арифметическое значение; \(\sigma\) – стандартное отклонение.

Мейнворинг также поясняет, что математические знаки («+» и «–») Z-оценки шести показателей («Доля голосов, полученных кандидатами от новых партий на выборах президента», «Доля голосов, полученных новыми партиями на выборах в нижнюю палату парламента», «Средняя электоральная неустойчивость на выборах президента», «Средняя электоральная неустойчивость на выборах в нижнюю палату парламента», «Кумулятивная электоральная неустойчивость на выборах президента» и «Кумулятивная электоральная неустойчивость на выборах в нижнюю палату парламента») должны быть изменены на противоположные (с плюса на минус или наоборот) – так, чтобы положительный знак Z-оценки сигнализировал об устойчивости партийной системы, отрицательный – о ее хрупкости.

Руководствуясь целью точнее выявить уровень институционализации партийной системы России и определить ее сравнительное положение (среди, хотя бы группы государств), отобразим нашу страну в общем перечне вместе с государствами Латинской Америки и США (таблица 5).

Второй блок индикаторов «Стабильность конкуренции между партиями» открывается параметрами «Средняя электоральная неустойчивость на выборах президента» и «Средняя электоральная неустойчивость на выборах в нижнюю палату парламента». Показатели рассчитываются как обычное среднее арифметическое значение: складываются цифры электоральной неустойчивости на всех выборах, кроме первых, то есть на выборах президента РФ (1996–2024 гг.) или выборах в Государственную Думу (1995–2021 гг.), и общая сумма делится на количество таких выборов.

В случае выборов президента России индикатор равен 18,6% (в том числе средняя внутрисистемная неустойчивость – 13,9%, средняя внешнесистемная неустойчивость – 4,7%) (рисунок 2). Этот параметр почти в два раза ниже общей средней электоральной неустойчивости на президентских выборах по странам Латинской Америки, США и России (32,1%). Значение находится на уровне показателей Коста-Рики, Мексики, Сальвадора, Доминиканской Республики, Гондураса.

Применительно к выборам в Государственную Думу показатель равен 26% (в том числе средняя внутрисистемная неустойчивость – 16,3%, средняя внешнесистемная неустойчивость – 9,7%) (рисунок 3). Такая волатильность практически тождественна средней электоральной неустойчивости на выборах в нижнюю палату парламента, присущей всей группе сравниваемых стран (24,9%). Значение близко к параметрам Парагвая, Колумбии, Панамы, Доминиканской Республики, Эквадора.

Ранее, двадцать лет, назад средняя электоральная неустойчивость на выборах в Госдуму составляла, по нашим расчетам, 36,7% (1993–2003 гг.). На тот момент на парламентских выборах в государствах Восточной Европы и бывшего СССР наблюдалась похожая волатильность (43%, 1990–2006 гг., 14 стран с учетом российского показателя). Однако индикатор был в несколько раз выше, чем в странах Западной Европы, Северной Америки и Океании (10,7%, 1945–2006 гг., 20 стран) [2: 4–5]. Современный российский параметр серьезно уменьшился, но он все еще остается далеким от уровня государств со стабильными партийными системами.

Чтобы лучше понять процесс институционализации партийной системы России, отобразим электоральную волатильность на выборах президента и в Государственную Думу (рисунок 4).

Следующая пара показателей – «Кумулятивная электоральная неустойчивость на выборах президента» и «Кумулятивная электоральная неустойчивость на выборах в нижнюю палату парламента». Кумулятивная волатильность вычисляется так же, как и стандартная, только в расчет берутся результаты партий или кандидатов от них не на двух идущих в очереди друг за другом выборах, а полученные ими на самых первых и самых последних к сегодняшнему дню выборах.

Скотт Мейнворинг вводит кумулятивные параметры, потому что традиционное измерение электоральной неустойчивости не отражает изменений, накопленных с течением времени. Он приводит следующий пример. Представьте себе две системы, в которых изначально в 1990 г. функционировали партии A, B, C, D и E; средняя волатильность в обеих системах составляет 20% с 1990 по 2015 гг. В первом случае A, B, C, D и E последовательно остаются единственными конкурентами, и в 2015 г. они возвращаются к тем же долям голосов, полученным ими в 1990 г. Средняя волатильность составляет 20%, но кумулятивная волатильность с 1990 по 2015 гг. равна нулю. Во второй системе на вторых выборах партия F вытесняет партию A, на третьих выборах G вытесняет B, на четвертых H вытесняет C и так далее. Средняя электоральная неустойчивость во втором примере такая же, как и в первом (20%), но после пяти выборов не осталось ни одной из первоначальных партий, и накопленная неустойчивость оказалась равна 100%. При одинаковой средней волатильности система осталась прежней в первом случае и полностью изменилась во втором [3: 49].

Кумулятивная электоральная неустойчивость на выборах президента России равна 32,5% (в том числе кумулятивная внутрисистемная неустойчивость – 30,6%, кумулятивная внешнесистемная неустойчивость – 1,9%). Параметр более, чем на треть, ниже среднего одноименного показателя по рассматриваемому составу стран (53,9%). И соответствует значениям Чили, Сальвадора, Бразилии, Уругвая, Парагвая.

В свою очередь кумулятивная электоральная неустойчивость на выборах в Государственную Думу равна 63,4% (в том числе кумулятивная внутрисистемная неустойчивость – 10,1%, кумулятивная внешнесистемная неустойчивость – 53,3%). Параметр немного превышает средний одноименный показатель, характерный для данного перечня государств (54,6%). И является схожим со значениями Колумбии, Перу, Коста-Рики, Никарагуа, Панамы.

Замыкают второй блок такие параметры как «Доля голосов, полученных кандидатами от старых партий на последних выборах президента» и «Доля голосов, полученных старыми партиями на последних выборах в нижнюю палату парламента». Они фиксируют, какую часть голосов среди всех партий или кандидатов от них, участвовавших в последних к настоящему времени парламентских или президентских выборах, получили старые партии или кандидаты от них, которые (в обоих случаях национальных голосований речь идет о партиях) участвовали еще в самых первых выборах парламента или президента.

В случае выборов президента РФ индикатор равен 96,1%. Значение в 1,7 раза выше среднего показателя по иберо-американским странам, США и России (56,5%). Это одно из наиболее высоких значений в данной совокупности, которое близко к максимальным параметрам Мексики, Уругвая, Доминиканской Республики, Парагвая, США.

Доля голосов, полученных старыми партиями на последних выборах в Госдуму РФ, составит 28,1%. Значение почти в два раза ниже среднего параметра по двадцати исследуемым государствам (52,2%) и находится на уровне Коста-Рики, Колумбии, Эквадора, Перу, Сальвадора.

Индикаторы второго блока, вычисляющие стабильность конкуренции между партиями, также (как и параметры первого блока, раскрывающие постоянный состав участников партийной системы) являются сочетаемыми и взаимообусловленными. Сумма двух показателей – кумулятивной электоральной неустойчивости (на президентских или парламентских выборах) и доли голосов, полученных старыми партиями на последних выборах (соответственно президентских или парламентских), будет находиться в районе 100%. Если сумма не достигает порога в 100%, это означает, что новые партии или кандидаты в президенты от них не смогли заменить собой старые партии и их кандидатов, участвовавших еще в самых первых выборах нового политического режима. Такая ситуация характерна для российских парламентских выборов: 63,4% + 28,1% = 91,5%. Поэтому можно утверждать, что в ситуации выборов в Государственную Думу имеется некоторая ниша, которую могут заполнить гипотетические, еще не проявившие себя претенденты, чтобы удовлетворить электоральный спрос. Если сумма двух индикаторов приблизительно равна 100%, то можно констатировать, что новые партии смогли убедить избирателей голосовать за себя и выиграли конкуренцию у старых партий. Если сумма значительно превышает 100%, то это означает, что электорат, голосовавший за старые партии на самых первых выборах, перешел к другим старым партиям на последних выборах. Такая ситуация характерна для российских президентских выборов: 32,5% + 96,1% = 128,6%. Чем выше значение превышает 100%, тем больше избирателей переместилось от одной старой партии к другой.

Для того чтобы выяснить, насколько конкуренция между российскими партиями устоялась и институционализировалась по сравнению с партийной состязательностью в странах Латинской Америки и США, вычислим сопутствующую стандартизованную оценку (таблица 6).

При этом Скотт Мейнворинг уверен, что два показателя – кумулятивная электоральная неустойчивость на парламентских и президентских выборах – почти идеально коррелируют с двумя другими показателями – долями голосов, полученных старыми партиями и кандидатами от них на последних парламентских и президентских выборах. То есть, если считать их все вместе, то получится двойная «накрутка» по сути одного и того же индикатора. Поэтому политолог исключает из расчетов доли голосов, полученных старыми партиями (и их кандидатами) на последних выборах.

Последний тринадцатый параметр «Стабильная связь партий с обществом: изменения в идеологических позициях партий» выделяется обособленно. Он демонстрирует, что если идеологические позиции партий внезапно и существенно меняются, то институционализация партийной системы уменьшается. Радикальная смена партией своей идеологии дорого ей обходится, особенно в давно сложившихся системах, где между партиями и избирателями установился тесный идеологический союз и приверженность политической программе. Помимо прочего, нарушение подобных связей приводит к увеличению электоральной неустойчивости.

Скотт Мейнворинг определяет перемены в партийных идеологических позициях, исходя из данных социологических опросов, в которых участвуют представители национальных законодательных органов власти стран Латинской Америки и которые проводятся регулярно с 1994 г. Политолог считает, что опросы всего населения менее эффективны для установления идеологических позиций партий, поскольку многие граждане не имеют четкого представления о шкале «левые–правые» [3: 54]. Он также создает формулу, помогающую ему зафиксировать идеологические изменения, которые претерпевает вся партийная система в отдельно взятой стране.

Формула выглядит следующим образом:

\(\frac{\sum_{i=1}^n {( |I_{i2} – I_{i1}| * V_{i2} / V_{all2} })^n} {1 – V_{new2}}\) ,

где \(|I_{i2} – I_{i1}|\) – это изменение показателей, измеряющих идеологическую позицию партии \(I\), от предыдущих выборов \(T1\) к текущим выборам \(T2\); \(V_{i2}\) – доля голосов, полученных партией \(I\) на текущих выборах \(T2\); \(V_{all2}\) – совокупная доля голосов на текущих выборах \(T2\) всех партий, для которых доступны показатели, измеряющие идеологическую позицию партии на предыдущих выборах \(T1\) и текущих выборах \(T2\); \(n\) – количество партий, для которых доступны показатели, измеряющие их идеологическую позицию на предыдущих выборах \(T1\) и текущих выборах \(T2\); \(V_{new2}\) – совокупная доля голосов, полученная новыми партиями на текущих выборах \(T2\).

К сожалению, в России исследования, в рамках которых депутаты Государственной Думы оценивали бы различия между идеологическими и программными положениями фракций, заседающих в парламенте, отсутствуют. Не существует даже опросов населения, которые проводились бы регулярно на протяжении длительного времени и в рамках которых граждане могли бы разместить партии на шкале «левые–правые». Исходя из этого, операционализировать и подсчитать величину изменений в идеологических позициях российских партий крайне затруднительно: поэтому в настоящей статье этот параметр не задействован.

Тем не менее, Мейнворинг уверен, что корреляция между его тринадцатью индикаторами ИПС довольно высока, а значит, если одного или нескольких показателей будет не хватать, то такая ситуация не повлияет на итоговые выводы (подтверждая этот тезис, политолог сам сравнивает параметры, полученные им в последней на данный момент работе за период 1990–2015 гг., с параметрами своего более раннего исследования, где он изучал институционализацию в тех же самых странах Латинской Америки, но за предыдущий период 1970–1995 гг. – на тот момент ученый использовал не тринадцать индикаторов, как сейчас, а только шесть) [3: 59]. Поэтому при анализе степени институционализации российской партийной системы допустимо, по мнению автора данной статьи, пренебречь одним из тринадцати параметров.

Вместе с тем, в России существует ряд опросов общественного мнения, которые запечатлевают отношение населения к государственным институтам страны и измеряют индекс их одобрения. Согласно им, партии не пользуются большим уважением граждан. Они воспринимаются населением как зависимые акторы, не претендующие на самостоятельную и влиятельную роль в политике: «Прежде всего надо отметить, что россияне очень низко оценивают весомость партий как политического института… После нескольких электоральных циклов, в ходе которых вес партий в политической системе значительно снизился, и после работы нескольких созывов Парламента, не дававшего никаких примеров решения насущных проблем общества, россияне, начавшие было включаться в политическую жизнь и борьбу партий на примере первых съездов Верховного Совета в годы перестройки, потеряли к ней интерес. Партии не вызывают интереса у россиян еще и потому, что в значительной степени остаются для них виртуальными/символическими объектами, а не реальными организациями со своими кадрами, членством, готовностью к каким-то действиям и прочим, что отличает реальную общественную организацию от медийного фантома» [28].

Общий тренд указывает на то, что доверие к политическим партиям как к институту со временем повышается. Однако партии пока еще остаются малозначимыми организациями по сравнению с большинством других государственных и общественных структур [18; 19]. Большинство граждан России продолжают считать партии скорее «фасадом», за которым скрываются более могущественные политические игроки и который является лишь «данью» мировым общепринятым взглядам на правильное устройство политической системы (рисунок 5).

Обсуждение и заключение

Скотт Мейнворинг для анализа уровня институционализации партийных систем предложил тринадцать показателей. Произведенные по его методике вычисления позволяют увидеть, что конкретные российские значения в половине случаев превышают средние значения стран Латинской Америки и США, а в половине случаев – уступают им. Из двенадцати индикаторов (без учета параметра «Стабильная связь партий с обществом: изменения в идеологических позициях партий») благоприятными для нашей страны можно назвать шесть, причем все из них касаются исключительно президентских выборов (низкая доля голосов, полученных кандидатами от новых партий на выборах президента, стабильное участие основных претендентов на следующих друг за другом выборах президента, постоянный состав основных кандидатов, участвующих в выборах президента, низкая средняя электоральная неустойчивость на выборах президента, низкая кумулятивная электоральная неустойчивость на выборах президента, высокая доля голосов, полученных кандидатами от старых партий на последних президентских выборах). Аналогичные индикаторы, касающиеся выборов в Государственную Думу, оказались хуже, чем в среднем по общей генеральной совокупности.

Для того чтобы точно зафиксировать положение России среди данной группы государств, приведем суммарную Z-оценку, показывающую итоговый уровень институционализации партийной системы нашей страны, стран Латинской Америки и США (таблица 7). Максимально положительная Z-оценка свидетельствует о наличии устойчивой и прочной партийной системы (по отношению к данной совокупности государств), Z-оценка в районе нуля свидетельствует о среднеразвитой колеблющейся системе со своими достижениями и неудачами, максимально отрицательная – о шаткой и отсталой.

Некоторые несогласия может вызвать то утверждение данной статьи, согласно которому Борис Ельцин и Владимир Путин были отнесены к одной и той же «партии власти». Если Владимира Путина считать кандидатом от новой партии на президентских выборах 2000 г., то, при изменении величин множества параметров в конечном счете только три из них окажутся лучше, чем в среднем по имеющейся генеральной совокупности (низкая доля голосов, полученных кандидатами от новых партий на выборах президента, низкая средняя электоральная неустойчивость на выборах президента и стабильное участие основных претендентов на следующих друг за другом президентских выборах). Степень институционализации партийной системы окажется слабее, суммарная стандартизованная оценка будет равна -0,24. Россия с девятой строчки из двадцати стран опустится на тринадцатую, однако соседи России с похожим уровнем ИПС останутся прежними.

Уровень институционализации партийной системы страны можно определить при помощи различных показателей. Скотт Мейнворинг предлагает свой собственный набор концептуальных и взаимосвязанных параметров, позволяющих соизмерять страны по степени стабильности их партийных систем.

Данная статья ставила перед собой две задачи. Первая заключалась в определении на основе эмпирической методики Мейнворинга точного значения ИПС России в сравнении со странами Латинской Америки и США. Выводы показывают, что партийная система нашей страны занимает срединное положение в данном пуле государств и сопоставима со среднеразвитыми системами Коста-Рики, Панамы, Никарагуа, Парагвая и находится на значительном расстоянии как от лидеров (Уругвая, Мексики), так и аутсайдеров (Венесуэлы, Гватемалы). Необходимо также иметь в виду, что показатели ИПС иберо-американских государств по сравнению с параметрами прочно укорененных партийных систем стран Западной Европы и Северной Америки сами по себе являются невысокими [3: 57, 65].

Чтобы получить более объективное представление об уровне ИПС России и других государств, следует отметить ограничение, которое может быть присуще схеме Скотта Мейнворинга. Бесспорным выглядит утверждение, что низкий уровень институционализации партийной системы подразумевает слабое влияние и незначительную роль партий в политической системе. Однако спорным может оказаться утверждение, что высокий уровень институционализации подразумевает весомое влияние и значимую роль партий. В стране может сложиться такая ситуация, при которой после возникновения нового конкурентного режима и до сегодняшнего дня в выборах участвуют одни и те же старые партии (и кандидаты от них), которые получают существенный стабильный результат, а новых, желающих бросить им вызов претендентов почти не появляется. Подобная картина будет свидетельствовать о формально высокой степени институционализации партийной системы. Тем не менее, в реальности это может оказаться не так. Наоборот, данная ситуация может зафиксировать крайность: партийная система находится в полном застое. Либо указывать на то, что над партийной и избирательной системами (при полудемократическом режиме) установлен довольно пристальный контроль со стороны более влиятельного актора (например, исполнительной власти), который, исходя из собственных мотивов, старается искусственно поддерживать степень институционализации на более-менее приличном уровне (или даже пытается достичь максимально высокой степени ИПС страны).

Таким образом, можно предположить, что доминирующий игрок путем целенаправленного вмешательства способен регулировать формальный уровень ИПС (что, несмотря на такие усилия, не сделает партийную систему по-настоящему стабильной: ведь именно управляемость и зависимость от такого влиятельного актора оставляют систему турбулентной, хрупкой, не дают ей приобрести осевую и самостоятельную устойчивость). Показатели Скотта Мейнворинга могут не заметить подобного вмешательства, которое в свою очередь может являться фундаментальным свойством политической системы страны.

Все же полученные в ходе настоящего исследования результаты (о среднем по сравнению с латиноамериканскими и слабом по сравнению с западноевропейскими странами уровне ИПС России) обнаруживают, что инструментарий Мейнворинга приводит к достоверным выводам: они по большому счету совпадают с заключениями других политологов, исследующих российский партогенез. Многие из них указывают на скромный прогресс, достигнутый партийной системой России в своем становлении как института. При этом ученые сосредотачивают свое внимание в основном на содержательных факторах: влиянии, способностях и независимости российской партийной системы. В свою очередь алгоритм Мейнворинга направлен на выявление технического эмпирического уровня ИПС различных стран, благодаря чему их удобно сравнивать между собой. Потенциально эти два подхода могут дополнить друг друга.

Характеризуя состояние российской партийной системы, некоторые ученые отмечают: «В целом же российские партии по-прежнему не обладают реальной институциональной ролью в управлении государством, а большинство населения не заинтересовано в расширении формата партийной системы. Это оставляет партии слабым, второстепенным элементом российской политической системы и дает власти возможность для маневра при необходимости политической мобилизации» [10: 86]. Другие считают, что «неразвитость и имитационность партийных институтов, отсутствие у них реальных рычагов влияния на власть, многочисленные правовые ограничения на их деятельность не позволяют партиям занять значимое место как в сознании рядовых россиян (условно “избирателей”), так и в планах лиц, имеющих политические амбиции (условно “политиков”)» [20: 219]. Помимо этого, существует мнение, что «последовательное снижение конкурентности политического процесса практически уничтожило доверие населения к партийной системе, которая в большей степени воспринимается не как самостоятельный институт, а как часть вертикали власти, что приводит к соответствующей пассивной реакции на избирательные кампании и вопросы, связанные с реформированием этого института» [31].

Юрий Коргунюк также настаивает, что к сегодняшнему дню партийная система России продолжает оставаться незавершенной и «псевдопартийной». Характерным признаком такого положения дел выступает зависимость партий и законодательных собраний от исполнительных органов власти, которые (вместо партий в парламентах) разрабатывают государственные решения, определяют внутреннюю и внешнюю политику страны (в том числе при помощи специально созданного для этого инструмента – «партии власти») [21: 78; 23: 108–110]. Аркадий Любарев полагает, что такая «партия власти» всегда была «орудием» бюрократического сословия [25]. В свою очередь доминирование исполнительной ветви над всеми остальными, по мнению Григория Голосова, воспроизводит условия, которые сильно тормозят развитие партийной системы: «Кросснациональные исследования дают твердые основания говорить об “обратном взаимоотношении” между силой исполнительной власти и силой партий» [15: 172–173].

В итоге, российские индикаторы, вычисленные при помощи методики Скотта Мейнворинга, в целом подтверждают, что партийная система нашей страны все еще остается нестабильной, эволюционирует довольно медленно и к настоящему времени не превратилась в самостоятельный институт. Заслугой схемы Мейнворинга является точное определение положения российской партийной системы в общем списке с некоторыми другими государствами.

Вторая задача данной статьи заключалась в поиске ответа на вопрос, действительно ли параметры Скотта Мейнворинга, как заявляет сам политолог, имеют потенциал стать универсальными и использоваться для анализа институционализации партийных систем в разных регионах мира. Помня об ограничениях и недостатках созданной американским ученым методики, следует признать, что случай России все же утвердительно отвечает на этот вопрос. Создание набора общих критериев для измерения уровня ИПС в разнообразных странах (обладающих как самыми устойчивыми, так и самыми изменчивыми партийными системами) поможет проводить масштабные сравнительные исследования. А по их результатам появится возможность составить единую классификацию, в которой все государства будут ранжированы по степени институционализации своих партийных систем. Если на передний план политической науки выйдет дискуссия о необходимости выработки общего комплекта параметров ИПС, то индикаторы Мейнворинга имеют хорошие шансы стать его составными частями.

В плане своего институционального дизайна современная Россия похожа не только на Латинскую Америку, но имеет множество сходств с соседними странами. Предметом дальнейших исследований может стать сравнение с использованием критериев Скотта Мейнворинга уровней институционализации партийных систем нашей страны и других наций, к примеру, государств бывшего СССР или Центральной и Восточной Европы.

Поступила в редакцию 09.09.2025, в окончательном виде 14.11.2025.

---

Список литературы

1. Guyvoronskiy Y., Karandashova S., Sirotkina E., Shishorina A. The Institutionalization of the Party System in Russia: Opportunities and Threats at the Elections of Governors. – SSRN Electronic Journal, 18.11.2014. Доступ: https://papers.ssrn.com/sol3/papers.cfm?abstract_id=2526107 (проверено 10.11.2025). - https://papers.ssrn.com/sol3/papers.cfm?abstract_id=2526107
2. Mainwaring S., Gervasoni C., España-Najera A. Extra- and Within-system Electoral Volatility. – Party Politics. 2016. Vol. 23. Iss. 6. P. 623–635. DOI: 10.1177/1354068815625229
3. Mainwaring S. Party System Institutionalization in Contemporary Latin America. – Party Systems in Latin America: Institutionalization, Decay and Collapse. New York: Cambridge University Press, 2018. P. 34–70. DOI: 10.1017/9781316798553.003
4. Mainwaring S., Su Y.-P. Replication Data for: Electoral Volatility in Latin America, 1932–2018. – Harvard Dataverse, 2021. Доступ: https://doi.org/10.7910/DVN/KVUKBF (проверено 10.11.2025). - https://doi.org/10.7910/DVN/KVUKBF
5. Mainwaring S., Torcal M. Party System Institutionalization and Party System Theory After the Third Wave of Democratization. – Handbook of Party Politics. London: SAGE Publications, 2006. P. 204–227. DOI: 10.4135/9781848608047.n19
6. Pedersen M.N. The Dynamic of European Party Systems: Changing Patterns of Electoral Volatility. – European Journal of Political Research. 1979. Vol. 7. Iss. 1. P. 1–26. DOI: 10.1111/j.1475-6765.1979.tb01267.x
7. Powell E.N., Tucker J.A. Revisiting Electoral Volatility in Post-Communist Countries: New Data, New Results and New Approaches. – British Journal of Political Science. 2014. Vol. 44. Iss. 1. P. 123–147. DOI: 10.1017/S0007123412000531
8. Resources, Appendices. – Party Systems in Latin America: Institutionalization, Decay and Collapse. New York: Cambridge University Press, 2018. Доступ: https://www.cambridge.org/ru/universitypress/subjects/politics-international-relations/latin-american-government-politics-and-policy/party-systems-latin-america-institutionalization-decay-and-collapse?format=PB (проверено 10.11.2025). - https://www.cambridge.org/ru/universitypress/subjects/politics-international-relations/latin-american-government-politics-and-policy/party-systems-latin-america-institutionalization-decay-and-collapse?format=PB
9. Архив избирательных кампаний. – Интернет-портал ЦИК РФ. Доступ: http://www.cikrf.ru/banners/vib_arhiv/ (проверено 10.11.2025). - http://www.cikrf.ru/banners/vib_arhiv/
10. Асеев С.Ю., Шашкова Я.Ю. Три года партийной трансформации: новые партии в российском политическом процессе. – Политическая экспертиза: ПОЛИТЭКС. 2015. Том 11, № 1. С. 76–88.
11. Ворожейкина Т.Е. Государство и общество в России и Латинской Америке. – Общественные науки и современность. 2001. № 6. С. 5–26.
12. Выборы. – Электронное периодическое издание «Политика». Доступ: http://www.politika.su/vybory/vybory.html (проверено 10.11.2025). - http://www.politika.su/vybory/vybory.html
13. Гельман В.Я. «Учредительные выборы» в контексте российской трансформации. – Общественные науки и современность. 1999. № 6. С. 46–64.
14. Голосов Г.В., Лихтенштейн А.В. «Партии власти» и российский институциональный дизайн: теоретический анализ. – Полис. Политические исследования. 2001. № 1 (60). С. 6–14.
15. Голосов Г.В. Российская партийная система и региональная политика, 1993–2003. СПб: Изд-во Европ. ун-та в Санкт-Петербурге, 2006. 300 с.
16. Государственная Дума России. Энциклопедия в 2-х томах. Т. 2, кн. 1. Москва: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН); Челябинск: Авто Граф, 2013.
17. Гуляев И.К. «Справедливая Россия – Патриоты – За правду» в начале 2020-х гг.: идеологический и электоральный аспекты. – Научные записки академии. 2024. Том 15, № 4. С. 70–75. DOI: 10.36683/nz52.70-75
18. Деятельность государственных институтов. – ВЦИОМ. Доступ: https://wciom.ru/ratings/dejatelnost-gosudarstvennykh-institutov/ (проверено 10.11.2025). - https://wciom.ru/ratings/dejatelnost-gosudarstvennykh-institutov/
19. Деятельность общественных институтов. – ВЦИОМ. Доступ: https://wciom.ru/ratings/dejatelnost-obshchestvennykh-institutov/ (проверено 10.11.2025). - https://wciom.ru/ratings/dejatelnost-obshchestvennykh-institutov/
20. Ковин В.С., Подвинцев О.Б. Формальные и неформальные партии в Пермском крае: спрос и предложение. – Политическая наука. 2015. № 1. С. 218–239.
21. Коргунюк Ю.Г. Партийная система России накануне думских выборов 2021 года. – Политическая власть в условиях социальной турбулентности: региональные и глобальные аспекты. Ростов-на-Дону; Таганрог: Издательство Южного федерального университета, 2020. С. 78–82.
22. Коргунюк Ю.Г. Система с доминирующей партией и режим политической конкуренции. – Политическая конкуренция и партии в государствах постсоветского пространства. М.: ИНИОН РАН, 2009. С. 44–71.
23. Коргунюк Ю.Г. Становление партийной системы в современной России. М.: Фонд ИНДЕМ, Московский городской педагогический университет, 2007. 544 с.
24. Лазарев А.В. Необходимость структурирования критериев партийной институционализации: постановка проблемы. – Электоральная политика. 2024. № 2 (12). С. 1. - https://electoralpolitics.org/ru/articles/neobkhodimost-strukturirovaniia-kriteriev-partiinoi-institutsionalizatsii-postanovka-problemy/
25. Любарев А.Е. Российская партийная система после реформы 2012 года. – Электоральная политика. 2020. № 2 (4). С. 1. - https://electoralpolitics.org/ru/articles/rossiiskaia-partiinaia-sistema-posle-reformy-2012-goda/
26. Макаренко Б.И. Постсоветская партия власти: «Единая Россия» в сравнительном контексте. – Полис. Политические исследования. 2011. № 1. С. 42–65.
27. Михалева Г.М. Российские партии в контексте трансформации. М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2009. 352 с.
28. Образ парламентских партий в общественном сознании. – Левада-Центр (внесен в реестр иностранных агентов), 28.04.2021. Доступ: https://www.levada.ru/2021/04/28/obraz-parlamentskih-partij-v-obshhestvennom-soznanii/ (проверено 10.11.2025). - https://www.levada.ru/2021/04/28/obraz-parlamentskih-partij-v-obshhestvennom-soznanii/
29. Партийная реформа и контрреформа 2012–2014 годов: предпосылки, предварительные итоги, тенденции. М.: Товарищество научных изданий «КМК», 2015. 204 с.
30. Петлевой В., Камышев Д., Мухаметшина Е., Трифонова П. Как Аман Тулеев превратился из народного трибуна в одиозного лидера. – Ведомости, 01.04.2018. Доступ: https://www.vedomosti.ru/politics/articles/2018/04/01/755548-tuleev-prevratilsya (проверено 10.11.2025). - https://www.vedomosti.ru/politics/articles/2018/04/01/755548-tuleev-prevratilsya
31. Скоробогатый П. Пять вопросов к партийной системе России. – Эксперт. 2018. № 45 (1096). Доступ: https://monocle.ru/expert/2018/45/pyat-voprosov-k-partijnoj-sisteme-rossii/ (проверено 10.11.2025). - https://monocle.ru/expert/2018/45/pyat-voprosov-k-partijnoj-sisteme-rossii/
32. Трижды кандидат в президенты Тулеев: главное не победа, а участие. – Континент-Сибирь, 16.01.2004. Доступ: https://ksonline.ru/nomer/ks/-/id/9594/ (проверено 10.11.2025). - https://ksonline.ru/nomer/ks/-/id/9594/
33. Яковлев П.П. Государство и общество в Латинской Америке: история и современность. – Перспективы. 2015. № 3 (3). С. 63–82.